Лиланд Модезитт - Башни Заката

• Название: Башни Заката
• Автор: Лиланд Модезитт
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011586-5, 5-7321-0483-2

Это — мир острова Реклас. Мир вечной войны Черных и Белых магов. Мир великой войны Хаоса и Порядка. Только — в войне этой Магию Порядка подчинили себе Черные. А воистину, может ли быть то по-иному, если Черная Магия — плоть плоти и кровь крови ритуального искусства? Белым же достался на долю Хаос. И воистину, кто поспорит с этим, если Белая Магия — свободное творящее будущее искусство? Это — мир острова Реклас Мир, где правят воительницы-амазонки, а назначенные друг другу с детства наследники правителей — Черный Креслин и Белая Мегера — пытаются завершить то, что завершать не можно и не должно. Завершить же великую войну Хаоса и Порядка возможно, лишь бросив вызов Тем Таинственным, что стоят много выше этого мира…

---

Сегодня волны Восточного Океана ниже, чем обычно, и пенистые буруны набегают на берег почти бесшумно, так что даже в тишине вечера шепоток прибоя едва различим. За спиной юноши чернеет неосвещенная резиденция. И он, и Мегера могут обойтись без ламп, а больше там никого пет.

Когда сумерки делаются еще гуще, Креслин прокашливается и начинает петь.

…И если дерзнешь добраться дотуда,
То кровь твоя утесы согреет,
И тело твое не найдут, покуда —
Покуда горы не постареют;
Доколе камень не раскрошится,
Не стают снега, лежащие ныне…
А стражи, которых весь мир страшится,
Пребудут в грозной своей твердыне…

Ощутив чужое присутствие, юноша обрывает песню, оборачивается и видит стоящую на дальнем конце террасы Мегеру.

— Ну, чего умолк? Я хочу тебя послушать.

— Правда?

— А зачем бы я иначе сюда пришла?

У Креслина на сей счет имеются некоторые сомнения, но он, оставив их при себе, прокашливается и продолжает:

…И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой…

— А какие-нибудь любовные песни ты знаешь? — Мегера говорит тихо, но ее хрипловатый голос легко преодолевает разделяющее их расстояние.

— Немного. Попробую вспомнить.

Поджав губы, юноша перебирает в памяти знакомые мелодии и ерошит рукой волосы. Наконец он начинает мурлыкать первые такты мелодии, стараясь добиться серебряного звучания. Смотрит он при этом на юг, вроде бы и не на Мегеру, но и от нее не отворачивается.

…Поймай упавшую звезду и в небеса верни,
Не дай угаснуть ей,
И пустоту печальных глаз наполнит свет любви,
Что ярче ясных дней…

Мегера слушает, не шелохнувшись и не промолвив ни слова. Приободренный этим, Креслин вновь начинает мурлыкать, а потом запевает новую песню:

…Жить без тебя? Нет, я б не стал
Жить так, как страдальцы, каких я знал,
Чьему одиночеству нет конца,
И чьи от тоски каменеют сердца!

Жить без тебя? Нет, я б не стал!
Как дом опустелый, что я видал…

— Это очень грустная песня…

— Прости.

— Не за что. А повеселее ты ничего не знаешь?

— Не то, чтобы я знал много веселых песен… Дай подумать.

Сумрак сменяет ночная тьма, на небе проступают мерцающие звезды, а в голове Креслина складываются слова — может быть, избитые, но те самые, которые он хотел и не решался произнести иначе.

Ты и свет моих очей,
И огонь моих ночей,
Цель и долгого, и трудного пути.
Ты как ягода в лесах,
Ты как солнце в небесах,
Но не знаю, как тропу к тебе найти…

Закончив, юноша не запевает снова, а направляется к Мегере и садится на каменную стену в нескольких локтях от нее.

— Ты пел так, будто действительно чувствуешь нечто подобное, — произносит она, и голос ее чуть громче мягкого шелеста прибоя.

— Но ведь так оно и есть.

— Знаю. В том-то и беда.

— Беда?

— Мне больно. Тоска гложет. Никто… — она умолкает, потом начинает снова: — Порой ты можешь быть таким нежным, и мне кажется… что все могло бы… Но потом, потом… — она качает головой, и рыжие волосы вспыхивают в темноте искорками.

Креслин буквально впитывает в себя и слабую хрипотцу ее голоса, и легкий наклон головы.

— Помню, — продолжает она, — ты как-то говорил, что видишь, как сияют в воздухе серебром ноты. Я, кажется, тоже видела серебряный отсвет звуков твоих песен.

— Я пытался добиться золотого звучания, но не смог. На моих глазах это удавалось только одному человеку.

— Твоему отцу?

— Верлинну.

Ночь темна и прохладна. Креслин так и не решается смотреть на Мегеру прямо.

— Ты никогда не называешь родителей ни матерью, ни отцом. Почему?

— О том, что Верлинн — мой отец, я узнал лишь по прошествии долгого времени после его смерти. А маршал никогда не относилась ко мне как к сыну. Я и узнал-то о нашем родстве лишь когда достаточно подрос для того, чтобы она могла запретить мне называть ее матерью.

— И ты никогда не думаешь о ней как о матери, да?

— Да.

— Жаль, что она никогда не слышала, как ты поешь. Жаль.

Креслин молчит.

— Желания не всегда сбываются, — продолжает после долгой паузы Мегера. — А иногда, когда исполнение желания зависит от чужих действий, все идет насмарку, если тебе приходится говорить людям, чего ты действительно хочешь.

— Это так, — соглашается Креслин, думая, что на самом деле он хочет, чтобы Мегера полюбила его. А еще желает понять, почему она отталкивает его, хотя — и это для него не тайна — ее к нему тянет.

— Да, тянет, — откликается она на его мысли, — но это ничего не меняет.

Удивляться не приходится: Креслин слишком близко от нее, да и чувство его слишком сильно, чтобы надеяться что-то скрыть.

— Почему? — спрашивает он и, непроизвольно потянувшись к ней, касается ее руки.

— Потому что я не выбирала тебя. Потому что у нас обоих не было выбора.

— А разве то, что я тебя люблю, тоже ничего не меняет? — спрашивает Креслин, глядя мимо нее, на мерцающие над холмами холодные звезды. Мегера в его мыслях подобна звездам, сияющим, холодным и недоступным звездам, однако сейчас, удерживая ее тонкие пальцы, он решается придвинуться ближе и сказать: — Мне кажется, ты просто боишься признать, что мы на самом деле созданы друг для друга.

— Может быть, ты и прав. Но не принуждай меня.

Принуждать? Да когда он ее к чему-либо принуждал? Креслин прикусывает губу, чтобы не произнести этого вслух, хотя понимает, что такое чувство не скроешь.

— Ты принуждаешь меня всегда и всем, что бы ты ни делал. Ты добился того, что не удалось даже моей дражайшей сестрице, — сделал меня своей женой. Ты добился того, что я отправилась с тобой на этот захолустный остров. Заставил отказаться от того немногого, в чем я могла тебя превзойти! — Мегера резко вырывает руку и добавляет: — А теперь, после всего, ты сердишься, услышав просьбу не принуждать меня.

— Может, я и сержусь, — говорит юноша, вставая и видя, что она поднимается одновременно с ним. — Но это не значит, что я не люблю тебя.

— Я знаю, ты меня любишь. Только при твоей практичности это не помешает тебе уничтожить меня без лишних раздумий, — уже направляясь к концу террасы, который обращен к морю, Мегера оборачивается и бросает: — Потом ты, возможно, пожалеешь, но будет уже поздно.

— Ничего не понимаю. Как, каким образом мог бы я тебя уничтожить? И я вовсе не принуждаю тебя, а даю тебе возможность сделать собственный выбор. Хочешь учиться у Шиеры владеть клинком — прекрасно. Хочешь перенять у Лидии искусство привнесения гармонии — пожалуйста…

— Вот именно, ты ничего не понимаешь! Однажды… Всего один раз… я попыталась открыть тебе, кто я и что собой представляю, и столкнулась с необузданным вожделением. Помнишь тот трактир на Закатных Отрогах? Ты истерзал всю мою душу и даже не уразумел, что наделал. Как после этого тебе доверять?

— Но это же совсем другое! Я даже не знал, кто ты такая.

— Замечательно! Ты изнасиловал меня в своих мыслях и считаешь, что раз не знал, кто я такая, то все было прекрасно!

— Но все же совсем не так! Ты ведь знаешь, что не так!

Последние слова звучат уже ей вдогонку. Мегера бежит к своей двери, а юноша остается один, в нарушаемой лишь плеском волн тишине звездной ночи. «Вы не доживете до осени», — снова вспоминаются ему слова целительницы. Свет, да как можно сблизиться с женщиной, обвиняющей его невесть в чем всякий раз, когда он окажется рядом? С женщиной, считающей оскорблением всякий намек на чувственность в его помыслах! Винящей его за все ошибки, какие он совершал по неведению! С женщиной, не желающей слышать, когда он пытается до нее докричаться!

Холодное мерцание звезд и ветер с Восточного Океана заставляют его вспомнить о Фиере и Закатных Отрогах, которые ему не суждено больше увидеть. Но теплый ветерок не может охладить разгоряченное чело.

За спиной его Черный Чертог, в котором не горит свет.

Волны с шелестом набегают на песок и откатываются назад.

LXXXVIII

— Ну и последнее, что следует обсудить, это письмо герцога об уплате налогов, — говорит Шиера, обводя взглядом стол.

Хайел устало, без всякого выражения, кивает. Небрежно кивает и Лидия. Обычно на таких советах присутствует кто-то один из Черных, и сегодня это как раз она. Креслин косится на Мегеру — ему кажется, что та бледнее, чем обычно.

— Это что, шутка? — спрашивает Креслин, встретившись с Шиерой взглядом.

— Не думаю, — подает голос Мегера, — как не думаю, что дорогой кузен измыслил такое сам. Ему это нашептали, либо Хелисс, либо Флорин.

— Так что же он пишет?

— Требует уплаты налога, по пятьдесят золотых пенсов четыре раза в год.

— А раньше герцог взымал с острова налоги? — спрашивает Креслин, повернувшись к Хайелу.

— Какие налоги, когда нет доходов? Он сам присылал деньги, на припасы и жалованье солдатам.