Лиланд Модезитт - Башни Заката

• Название: Башни Заката
• Автор: Лиланд Модезитт
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011586-5, 5-7321-0483-2

Это — мир острова Реклас. Мир вечной войны Черных и Белых магов. Мир великой войны Хаоса и Порядка. Только — в войне этой Магию Порядка подчинили себе Черные. А воистину, может ли быть то по-иному, если Черная Магия — плоть плоти и кровь крови ритуального искусства? Белым же достался на долю Хаос. И воистину, кто поспорит с этим, если Белая Магия — свободное творящее будущее искусство? Это — мир острова Реклас Мир, где правят воительницы-амазонки, а назначенные друг другу с детства наследники правителей — Черный Креслин и Белая Мегера — пытаются завершить то, что завершать не можно и не должно. Завершить же великую войну Хаоса и Порядка возможно, лишь бросив вызов Тем Таинственным, что стоят много выше этого мира…

---

Сильный толчок. Лыжник налетел на камень.

Инерция подбрасывает Креслина в воздух, но на лету он успевает подобрать короткие лыжи как можно ближе к телу и сгруппироваться.

И падает, кубарем катится по склону, а потом еще и съезжает вниз на заду.

Когда Креслину наконец удается остановиться, этот самый зад буквально горит. Одну лыжу зажало, и юноша едва не вывернул лодыжку. Он лежит на склоне ничком, головой вниз. В снегу не только лицо, но и спина: парка и шерстяная рубаха при падении задрались.

Креслин подтягивает ноги — к счастью, лыжи остались целы, — стирает снег с лица и осматривается. Он скатился по склону на добрый кай, а задержал его холмик, где сквозь снег пробиваются несколько тоненьких веточек бузины.

Лицо покрыто застывшим потом, из-под теплого капюшона на гладкий лоб выбилась единственная прядка серебристых волос.

Он находит себя недостаточно закаленным для подобных приключений.

А менее чем в ста локтях ниже по склону начинается вечнозеленый лес.

Со вздохом облегчения Креслин убеждается в том, что вещевой мешок и короткий меч в заплечных ножнах никуда не делись. Не без труда он распрямляется, отряхивая снег. Липкий. И не такой сухой, как там, где он начинал свой безумный спуск.

Лодыжка болит, но на ощупь она не повреждена. В конце, концов Креслину удается снова встать на лыжи и осторожно двинуться к лесу. Что-что, а необходимость насколько возможно оторваться от стражей, которые, несомненно, сейчас ревностно разыскивают его, юноша понимает прекрасно.

Его лыжи взметают снежную пыль, воздух позади него уплотняется и как бы густеет, а он нажимает изо всех сил, пока, вконец запыхавшись, не углубляется примерно на кай под сень леса.

Там он сосредоточивается на загустевшем воздухе и поднимает вихри, начисто заметающий следы лыж и возвращающий склону нетронутую белизну, словно консорт и не совершал здесь своего головокружительного спуска. При этом его дыхание становится еще тяжелее, ибо заметать следы ветром физически труднее, чем спускаться самому.

Креслин приваливается к мощному еловому стволу и старается выровнять дыхание, памятуя о том, что слишком глубоко вдыхать морозный воздух — вредно и даже опасно. Задерживаться надолго нельзя, и вскоре беглец возобновляет путь. Теперь он идет из последних сил. Сгущаются сумерки, начинают болеть ноги. Оттого, что Креслин старается дышать носом и держит рот закрытым, начинает ныть челюсть, но Креслин идет и идет.

Наконец возле еще одного заснеженного поросшего бузиной холмика юноша останавливается и, открепив одну лыжу, углубляет ею ложбину под замерзшими ветвями. Укрытие не ахти какое, но все же укрытие, и если натянуть поверх парки стеганое одеяло, будет достаточно тепло. Разумеется, не чтобы согреться, а чтобы выжить.

Устилая откопанную нору лапником, он краешком глаза примечает какую-то тень и едва удерживается от прыжка. Но удерживается и, вместо того, медленно оглядывается по сторонам, озирая ели, за которыми может кто-то скрываться. От его берлоги до ближайших деревьев локтей десять, но лес здесь довольно редкий и кончики опушенных голубоватой хвоей ветвей разделяет пространство в пару локтей. Покрытое чистым, без всяких следов, снегом. Позади, за елями, ветер еще вздымает снежную пыль, окончательно хороня проложенную Креслином лыжню.

Юноша неподвижно всматривается в сумрак и прислушивается к стонущему в ветвях ветру, готовый в любое мгновение выхватить меч. Но ничего не происходит.

Он опускает вещевой мешок в ложбину и ложится сам, прижимая к себе клинок.

С ближайшей ветки доносится птичий клекот, но Креслин не обращает на птицу внимания. Чтобы согреть ноги, он шевелит пальцами: к счастью, сапоги его остались сухими.

«Клик…»

Звук такой, будто с дерева упала на наст шишка. И тут же, словно ниоткуда, снова возникает тень.

Креслин замирает. На нетронутом снегу стоит, не оставляя следа и глядя прямо на него, женщина в тонких брюках и блузе с высоким воротом и длинными рукавами. Ее глаза горят.

Креслин встречает ее взгляд, но она молчит и не двигается. А потом исчезает, словно и не появлялась. Юноша ежится: он уверен в том, что никогда в жизни не видел эту особу. Но так же твердо уверен и в том, что она выслеживает — и не кого-нибудь, а именно его.

Ему не холодно, но он поплотнее кутается в парку. Встать придется до рассвета, а для того, чтобы оказаться вне досягаемости регента Западного Оплота и маршала Крыши Мира, потребуется преодолеть не одну сотню кай.

Но это потом. Сначала он оторвется от погони. Если ему удастся хотя бы это. Стиснув зубы, он в последний раз всматривается в пространство между елями и укладывается в свою ложбину, полностью укрывающую его от ветра.

Птичий клекот.

«Клик…»

XIV

Еще до рассвета Креслин просыпается: тело его затекло. Он рад тому, что теней — ни мужских, ни женских, ни каких-либо еще — больше не появлялось.

Стужа стоит такая, что выдыхаемый пар мигом замерзает и ледовой пылью оседает на рукавах парки. Несостоявшийся консорт шевелит пальцами ног, дабы удостовериться, что не отморозил их, а затем садится и извлекает из вещевого мешка пакет с походными припасами. Он начинает с ломтика сухого блока; во рту пересохло, и жевать трудно.

Затем Креслин смачивает губы струйкой воды из фляги. Когда вода кончится, он набьет флягу снегом и таким образом возобновит запас. Оставшиеся сушеные фрукты и сыр юноша снова укладывает в мешок.

Если не считать тихого поскрипывания ветвей и едва слышного шелеста снежной пыли под дыханием ветерка, среди высоких елей царит полная тишина.

Пора уходить, но прежде необходимо справить нужду, несмотря на холод, и замаскировать лежбище. Ночные ветры замели его след — этого пока достаточно. Теперь для маленького отряда стражи искать пропавшего консорта — занятие безнадежное. Но скоро будут высланы новые поисковые группы. С этой мыслью Креслин засыпает снегом ложбину и заметает отпечатки ног близ нее. Остальное доделают ветер и снегопад.

В размеренном темпе, размашистым скользящим шагом, юноша движется на северо-восток, по направлению к барьерным пикам Закатных Отрогов. Ландшафт неровный, холмы чередуются с низинами, но к тому времени, как над серыми облаками поднялось солнце, ему удается отмахать по лесу добрых три кай.

Шепот ветра в ветвях, шорох сдуваемого с них снега да скрип лыж — вот и все сопровождающие его звуки.

Здесь нет ни троп, ни даже лыжни, но именно по этой причине Креслин и двинулся на северо-восток. Искать его в безлюдной глуши стражам будет гораздо труднее.

Походных припасов хватит на восемь дней. Что же до воды, то на зимних учениях его научили отогревать снег во фляге теплом своего тела и пить талую воду. Научили прежде, чем мать сочла его участие в таких испытаниях неподобающим.

Подъемы чередуются со спусками, пока не приходит время короткого отдыха. И снова в путь.

Студеный северный ветер усиливается. Под кронами исполинских елей — таких, что Креслину не обхватить и самого тонкого из стволов — снег лежит неровно, и даже днем царит сумрак.

Юноша старается строго выдерживать направление. Всякий раз, когда меж деревьев открываются просветы, достаточно широкие, чтобы видеть барьерный кряж, он корректирует движение, ориентируясь на дальний пирамидальный пик.

Подъемы чередуются со спусками.

Скрипит снег.

Снежная пыль забивается под парку, пробирая разгоряченного лыжника бодрящим холодом. Но беда не в этом, а в том, что он проваливается в рыхлый снег сначала по пояс, а потом, в тщетной попытке выбраться, и по грудь. Надежду на избавление сулит ближайшая еловая ветвь, но когда он, ухватившись за нее, пытается подтянуться, ветка обламывается. Снегу под парку забивается еще больше, и это уже не бодрит.

Становится ясно, что торопливостью можно только испортить дело. Креслин начинает действовать медленно и осторожно. К счастью, способам освобождения из снежных ловушек его тоже обучили. Смещая концы лыж из стороны в сторону — после каждого движения следуют пауза и глубокий вздох, — он нащупывает наконец твердую промерзшую почву. И снова отдыхает, после чего дотягивается до тонкого ствола молоденькой елочки. Гибкое деревцо гнется, пружинит, но не ломается, так что в конце концов ему удается выпростать сапоги и лыжи.

Запыхавшийся, взмокший Креслин растягивается на снегу, не обращая внимания на стылый, пробирающий до мозга костей ветер. Отдышавшись, он делает глоток из фляги, которую вновь наполняет снегом и прячет в специальный брючный карман, после чего говорит сам себе:

— Вперед, Креслин. Шевелись, болван безмозглый!

И он идет вперед. Идет и идет. Вот миновал полдень, близятся сумерки. Передышки приходится делать все чаще. И все чаще при спуске с пологих склонов он падает. Болят усталые ноги.

Между тем кряж зримо не приближается, а ветер ощутимо усиливается, бросая в лицо юноши все больше и больше морозной пыли.