Юрий Рытхэу - Белые снега

• Название: Белые снега
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Роман известного чукотского писателя Юрия Рытхэу возвращает читателя ко временам легендарного похода ледокола «Литке», на борту которого к берегам далекой Чукотки был доставлен первый чукотский букварь, созданный трудом подвижников, русских ученых и учителей.

---

— Петя! — Она бросилась навстречу, но внезапно, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась, сняла перчатку и протянула руку.

— Здравствуй, Петя.

— Здравствуй, Лена. Здоровье, я вижу, у тебя хорошее?

— Да и ты выглядишь неплохо. Пополнел даже.

Стоявшие рядом с учительницей эскимосы чинно поздоровались с Сорокиным.

— Ну, пошли, погреемся. — Лена повела Сорокина за собой.

В комнате под потолком висела настоящая керосиновая лампа.

— Откуда у тебя это чудо? — удивился Сорокин.

— У Татмирака нашла! Она у него валялась без дела. И керосина целый бочонок был.

— А ведь я приехал за тобой, — сказал Сорокин.

— За мной? — удивилась Лена.

— Ну да! Мы устраиваем новогоднюю елку! Приглашаем тебя и твоих учеников.

— Петя! Какие вы молодцы! Вот здорово придумали! — воскликнула Лена. — Надо предупредить людей.

Когда они пришли в ярангу Утоюка, там уже толпился народ — собрались родители учеников. Они обступили Лену и принялись наперебой расспрашивать об этом тангитанском обычае.

— Это очень веселый праздник! — объясняла Лена, путая русские и эскимосские слова. — Мы будем много петь и плясать!

Один дряхлый эскимос со слезящимися глазами попросил тишины и сообщил, что знает об этом обряде. Он как-то зимовал у своих дальних сородичей, живущих на Алеутских островах. Там с незапамятных времен исповедуют русскую веру.

Уговорившись выехать завтра поутру, Сорокин с Леной отправились в школьный дом. Темное небо ярко прочерчивал Млечный Путь. Чукчи называют его Песчаной рекой — если приглядеться, на ее берегах можно увидеть путников, застрявших вместе со своими санями.

Карабкаясь по крутым заледенелым тропам Нуукэна, Сорокин рассказывал Лене о чукотском звездном небе. Часто, чтобы не упасть, приходилось поддерживать друг друга, и каждый раз от прикосновения к девушке Сорокина охватывало какое-то незнакомое, волнующее чувство.

В школе Лена зажгла лампу.

Сорокин бережно привлек девушку к себе, заглянул ей в глаза и… понял все. Глаза ее светились счастьем, они были нежными и теплыми. Оба вдруг ощутили и радость, и боль, и какую-то особенную неповторимость этой минуты. Но вот Лена выскользнула из его объятий и тотчас вспыхнула.

Теперь они оба, до этого не умолкавшие, вдруг перестали разговаривать и лишь обменивались взглядами и смущенными улыбками.

Посреди ночи Сорокин неожиданно проснулся. Кругом было тихо. Потом вдруг послышалось легкое дыхание.

— Это я… Не сердись.

— Не сержусь, — с трудом выдавил Петр. Сердце у него бешено забилось.

Лена прилегла рядом. Вот оно, нежное девичье тело — только прикоснись… Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Сколько же это длилось? Минуту? День? Вечность? Казалось, они всегда были вместе и не было тех долгих месяцев разлуки…

Утром в окно постучал Тэгрын. Их уже ждали упряжки. За ледяными торосами, на той стороне, где с черным небом слились острова Диомида, занималась густая красная заря. Меж льдин сновали люди, громко переговаривались, смеялись.

Держась за руки, Петр и Лена сбежали по тропе вниз, Тэгрын встретил их улыбкой, и Сорокин понял, что он догадывается об их чувствах.

А Тэгрын действительно догадывался. Он знал, что сейчас не к месту разговор, который он задумал завести с Сорокиным. Говорят, что в других селениях уже выбрали Советы, а в Улаке об этом еще не было и речи.

Караван собачьих упряжек двинулся на запад, оставляя за собой разгорающуюся зарю. Знакомые скалы, на этот раз с левой стороны, отражали ее красный отблеск. Снежные козырьки нависали над дорогой, и ехавший впереди Утоюк предусмотрительно выбирал путь подальше в море.

Сорокин и Лена сидели на нарте Тэгрына и разговаривали.

Неожиданно нарты одна за другой стали. Тэгрын вбил остол в снег и побежал вперед узнать, в чем дело.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как все услышали приглушенный взрыв, похожий на удар огромной меховой рукавицы. Со скал дохнуло холодным воздухом с колючей изморозью и снежной пудрой.

— Лавина! — Тэгрын подбежал к упряжке, но собаки сами, почуяв беду, кинулись прочь, в торосистое море.

Отъехав в безопасное место, Тэгрын притормозил. Подошел взволнованный Утоюк. Он заботливо смахнул с кухлянки Лены снежную пудру.

— Хорошо, что все ехали далеко от берега. Здесь надо быть осторожным — много снегу. Ты посматривай на берег, — сказал он Тэгрыну.

В его голосе, в его встревоженном взгляде, который он бросил на Лену, Сорокин уловил какую-то особую, нежную заботливость. Петр тут же усмехнулся: «Ну и что? Не может же он запретить Утоюку заботиться об учительнице».

Утоюк отошел к своей нарте, жалея в душе, что не уговорил Лену ехать с ним. Конечно, Тэгрын хороший каюр, но часто бывает беспечен и не следит за снежными козырьками. А тут надо смотреть и смотреть, чтобы лавина не застигла врасплох.

Да, если честно признаться, Лена круто изменила жизнь Утоюка. Теперь все свободное от работы время он проводил в школе, не только помогая учительнице на уроках, но и стараясь сделать все, чтобы Лене было спокойно и хорошо жить. Он утеплил домик, пристроил второй тамбур, где можно было хранить запас угля и льда на случай пурги.

На вечерних уроках он был самым прилежным учеником. И далеко обогнал своих односельчан. А когда Лена задумала создать настоящий эскимосский букварь, в этом деле Утоюк оказался незаменимым помощником. Он сразу же смекнул, какое великое это дело для его народа — первая печатная книга.

Все было бы хорошо, но одно омрачало жизнь Утоюка — Салика. Предназначенная ему женщина уже давно ждала и не могла дождаться простого — чтобы Утоюк пришел, взял ее за руку и на виду у всего селения провел в свое жилище, дав понять всем, что он женился на ней.

Салика видела, кто этому виной. И тоже усердно посещала занятия, стараясь не столько овладеть грамотой, сколько понять, чем же пленила Лена-учительница морского охотника Утоюка…

Показалась скала Сенлуквин, а за ней — уже рукой подать до Улака.

Улакцы ждали гостей. От каждой двери на снег ложились отблески желтого света, как флаги гостеприимства и наступающего Нового года.

У школьного домика приезжих встретила Наргинау. Заговорщически подмигнув, она шепнула Сорокину:

— Трапкин нет, саписка тавай.

В письме было что-то важное и интересное, но в Улаке кроме русских, к сожалению, никто не знал грамоты. И когда Лена, приблизив к бумаге лицо, вдруг улыбнулась, Пэнкок ощутил острую зависть.

— Товарищи! — торжественно объявил Сорокин. — Когда прозвучит колокол, просим всех собраться в школьном доме на встречу Нового года!

13

Задолго до назначенного сигнала Пэнкок вышел из яранги. Ему почему-то казалось, что самое главное должно произойти не в школьном доме, куда носили длинную шерсть с шеи оленя, а снаружи, может быть, в небе, может быть, на пустыре за последними ярангами Тапкарана или на льду лагуны.

Луна поднималась над горами к югу от Улака. Меж сугробов темнели глубокие тени, от снега шел особый, словно матовый блеск бездонного зеркала, отсвет.

Пэнкок, скинув за спину малахай, прислушивался к неясному шуму переполненного гостями села. Отовсюду слышались голоса, смех, звякание посуды. Иногда неистово начинали выть привязанные собаки. Но все это было буднично, а он ожидал чего-то нового, необычного.

— Ты что тут делаешь? — удивился Пэнкок, заметив стоявшую возле своей яранги Йоо.

— Ходила гостевых собак кормить, — ответила девушка. — А ты куда крадешься?

— Не крадусь я, — смущенно ответил Пэнкок. — Новый год хочу поймать.

— Как поймать?

— Ну, не поймать, а как-то увидеть… — Правда, русские говорят, что ничего особенного с виду и не будет… Но я все же хочу подняться на Сторожевую сопку. Может, что-нибудь замечу…

— Подожди меня, — попросила Йоо. — Я с тобой.

С высоты в темноте различались лишь желтые пятна жировых светильников. В полярной ночи Улак казался совсем крошечным. Шум предпраздничного селения почти не доносился до Сторожевой сопки.

— Мне страшно, — шепнула Йоо.

— Может, пойдем обратно? — предложил Пэнкок.

— Нет, все-таки нужно подождать…

Застыли ноги. Ковш Большой Медведицы загнулся круче.

— Ты совсем замерз… — И девушка прильнула к парню.

Ее теплое дыхание, ласковый шепот согревали его. Близость упругого девичьего тела будоражила. Не в силах больше совладать с собой Пэнкок опустился на снег… Йоо тут же очутилась рядом.

…Над ними высоко в небе плыли звезды, где-то брел неведомый, загадочный Новый год, от которого Пэнкок смутно ждал чего-то большого и радостного.

Пэнкок встал, отряхнулся и поглядел вниз. Картина оставалась прежней. «Где же ты, Новый год?»

В напряженной тишине послышался тягучий, мерзлый звон школьного колокола, и Йоо встрепенулась: