Хараламб Зинкэ - Современный Румынский детектив

• Название: Современный Румынский детектив
• Автор: Хараламб Зинкэ
• Издательство: ПРОГРЕСС
• Жанр: Детектив
• Год: 1981

В книгу включены произведения известных румынских писателей, работающих в детективном жанре: X. Зинкэ «Дорогой мой Шерлок Холмс»— психологический детектив, в котором поднимаются морально-этические проблемы, возникающие в среде творческой интеллигенции, П. Сэлкудяну «Дед и Анна Драга» — повесть о трагической смерти молодого агротехника, расследование причин которой вскрывает социальный конфликт и жизни одного из румынских сел, и Н. Штефэнеску «Долгое лето…» — повесть о научно-техническом шпионаже.

Хараламб Зинкэ.

Мой дорогой Шерлок Холмс.

Перевод с румынского Ю. Филиппова

Петре Сэлкудяну.

Дед и Анна Драга.

Перевод с румынского К. Ковалъджи

Николае Штефэнеску.

Долгое лето.

Перевод с румынского Ю. Кожевникова

---

— Вы позволите закурить? — спрашивает меня на удивление благовоспитанный Виски.

— Пожалуйста. И мы закурим.

Мое разрешение разом разряжает обстановку — все три мои «гостя» расслабляются, вздыхают с облегчением. Прокурор Бериндей протягивает мне пачку с сигаретами. Он улыбается во все лицо, словно бы хочет сказать: «Наконец-то и я здесь пригодился!»

Я даю Тудорелу Паскару возможность насладиться несколькими глубокими затяжками, затем спрашиваю его:

— А вы, господин Паскару, какого мнения обо всем этом?

— О чем именно? — прикидывается он дурачком.

— Не рассказывал ли вам ваш двоюродный брат о том, при каких обстоятельствах он расстался с любимой девушкой?

— Много раз… Он очень страдал. Ему нанесли двойной удар — и возлюбленная, и любимый учитель. Кристи обоих их обожал, вот отчего ему было почти невозможно согласиться с правдой, принять ее. Именно в этом кроется причина его смерти.

Виски не только осторожен, но и умен: он хорошенько взвешивает свои слова и ни в коем случае не касается того, о чем его не спрашивают.

— Двоюродный брат вам рассказывал, каким именно образом произошел разрыв?

— В самых общих чертах… Кристи вообще был очень скрытен, а что касается Петронелы Ставру, то он всегда и во всем ее защищал. Хоть ему и был нанесен, как я уже сказал, двойной удар, он упрекал в этом не Петронелу, а своего учителя. Да, его он винил.

Валериан Братеш слушает, опустив глаза, жадно затягиваясь сигаретой. Кажется, что сказанное Тудорелом Паскару не произвело на него никакого впечатления. О чем он думает?..

Прежде чем перейти к следующему вопросу, я оглядываюсь на Лили: она застыла в напряжении и даже не смеет смотреть в мою сторону. В отличие от нее мать Петронелы явно взволнована. Может быть, она просто не привыкла так долго пребывать в бездействии. У дверей терпеливо дожидается своего «выхода» Поварэ.

— Стало быть, вы продолжаете настаивать на своей точке зрения по поводу причин, побудивших вашего двоюродного брата покончить с собой?

— Вы имеете в виду то, о чем я говорил вам в вестибюле гостиницы, а затем у вас в кабинете?

— Именно.

— Да, настаиваю.

— Не откажитесь повторить ее.

— Из того, о чем мне говорил Кристи, я понял, что он очень страдал и был подавлен как разрывом с Петронелой, так и своими новыми отношениями с Валерианой Братешем.

У художника вид человека, которому нанесли незаслуженное оскорбление, и он подчеркивает это своим возмущенным топом:

— Что вы хотите этим сказать?!

Но Тудорел Паскару не из тех, кого можно легко сбить с толку. Я соглашаюсь с майором Стелианом, что он твердый орешек. Кроме того, он знает, чего от него ждут.

— То, что Кристи был ошеломлен беззастенчивостью, с которой вы присвоили себе его замысел оформления спектакля «Северный ветер».

— Это самая низкопробная клевета, и я прошу вас, товарищ прокурор и товарищ капитан, оградить меня от нее! И занести мой протест в протокол!

Прокурор заверяет его, что все показания заносятся в протокол с абсолютной точностью.

— Продолжайте! — обращаюсь я к Виски.

— Клевета?! Это, пожалуй, единственное, чем я никогда не занимался, — позволяет себе шутку Тудорел Паскару. — Разве это ложь и клевета, когда я утверждаю, что мой двоюродный брат не спал ночей во время работы над эскизами декораций, которые потом увидели свет под вашим именем?

— Я не отрицаю, что он работал, — подтверждает Братеш, решивший всеми доступными средствами защитить свое профессиональное достоинство. — Это так. Но клевета заключается в том, как толкуется это обстоятельство. Кристиан Лукач был лучшим моим учеником.

— И поэтому вы увели у него любимую девушку? — не удерживается Виски.

Художник смотрит на меня глазами человека, глубоко уязвленного тем, что я позволяю всяким ничтожествам безнаказанно оскорблять его. И он прав.

— Я попрошу вас, господин Паскару, быть вежливым. Возьмите себя в руки! Вы находитесь в прокуратуре.

— Кристиан Лукач был самым способным из моих учеников. Мы не раз обсуждали с ним его планы на будущее. Зная, куда именно он будет распределен после окончания института, мы решили, что мне следует ужо сейчас приобщить его к работе в Национальном театре. Так началось это наше сотрудничество, кстати очень полезное для будущего сценографа. — Братеш усмехается с едва заметной печалью. — Недавняя выставка моих работ, надеюсь, достаточное доказательство того, что я, как художник, еще не настолько выдохся, чтобы прибегнуть к творческой фантазии недоучившегося юнца.

— Вы только что сослались на сотрудничество с Кристианом Лукачем. В чем оно заключалось? — требую я уточнения.

— Мы обсуждали часами, даже целыми днями и ночами пьесу «Северный ветер», режиссерский замысел будущего спектакля и в итоге пришли к близким решениям его художественного оформления. Таким образом, Кристиан Лукач входил в атмосферу предстоящего ему творческого будущего. Естественно, что он, как и я, набросал эскизы этого оформления, возникшего в результате наших ночных бдений… он их делал под моим непосредственным руководством. Это общепринятая и весьма плодотворная форма сотрудничества. Нет такого театрального художника с именем, под крылышком которого не воспитывался бы хоть один ученик, а чаще и не один, что, кстати, способствует более быстрому обретению ими творческой зрелости.

Петронела вскидывает голову, длинные ее волосы падают прямыми прядями на спину, и обращает ко мне свое прекрасное и словно выточенное изо льда лицо.

— Я тоже, и не раз, присутствовала на этих обсуждениях, — говорит она с какой-то неясной грустью.

Братеш смотрит с нежностью на свою возлюбленную. Паскару же не сводит глаз с меня:

— Разрешите? — и обращается с вопросом к художнику: — Может быть, вы нам назовете и гонорар, который вы получили в Национальном театре, а также ту его часть, которую, согласно авторскому праву, вы выделили своему любимому ученику?

— Почему вас так интересует материальная сторона вопроса? — подливаю я масла в огонь.

— Как то есть почему?! Да потому, что я убежден — ведь именно эти отношения между Кристи и его учителем, не говоря уж о том, что тот увел у него девушку, и подтолкнули моего двоюродного брата к гибели!

Виски распирает от благородного негодования и жажды установить полную истину. Я не перечу ему, его старания идут на пользу дела.

Тут не выдерживает Петронела, и «действие пьесы» мгновенно оживляется:

— Как тебе не совестно! С таким же успехом он мог повеситься из-за тебя! Из-за твоих подлых интриг! Кристи уже успокоился, пришел в себя, а тут ты полез грязными сапожищами в его душу, стал поносить меня, старался его настроить против Валериана… Пошлый интриган, вот ты кто! Даже то, что отец лишил Кристи наследства, тоже дело твоих рук.

Петронела возбуждена, чтобы прийти в себя, ей надо закурить, она роется в своей сумочке в поисках сигарет. Ее мать, взволнованная не меньше, чем сама Петронела, кидается ей на помощь:

— Тебе что-нибудь нужно, доченька?

— Нет, мама, спасибо.

Братеш догадался протянуть своей возлюбленной пачку «Кента», дал прикурить от зажигалки.

Паскару усмехается не без самодовольства, словно Петронела публично похвалила его. С моего позволения он отвечает ей:

— Самое время было бы и мне оскорбиться и обвинить тебя в клевете. Но я этого не делаю. Завещание дяди не я составил и не я заверил у нотариуса в Лугоже.

— Тем не менее ты ездил в Лугож, и не один раз! — напоминает ему Петронела.

С Тудорела Паскару все это как с гуся вода:

— А что плохого в том, что я время от времени навещал родственников?

Петронела не в состоянии скрыть своего озлобления:

— А то, что эти посещения почему-то находятся в прямой связи с получением довольно-таки жирного куша!

— Петронела! — мягко взывает к ней Братеш. Паскару обращает ко мне свое нагловатое, скажем прямо, лицо и оскорбленно восклицает:

— Господин капитан, заметьте, вместо того чтобы ответить мне на вопрос, заданный господину Братешу, меня обвиняют в том, что из-за меня Кристиан был лишен наследства! Это уж слишком!

Вопреки своему возмущению, Виски сохраняет полное спокойствие.

— Хоть тут и не место заниматься рассмотрением моих авторских прав, — вступает Валериан Братеш, — тем не менее я считаю необходимым заявить, что мне было выплачено вознаграждение согласно принятым нормам. Поэтому поводу я вел бесконечные споры с Кристианом Лукачем. Он решительно отказался от тридцати пяти процентов гонорара, составляющих причитавшуюся ему часть. Сколько бы я ни пытался ему объяснить, что еще долго после окончания института он будет нуждаться в деньгах, хотя бы для покупки бумаги, холста, красок, он ни за что не соглашался. В конце концов, отдавая себе отчет, что он горячится по молодости лет, я внес эти деньги на его имя в сберегательную кассу. Я отдал ему сберкнижку и объяснил, что, кроме него, никто не сможет распоряжаться этим вкладом.