Хараламб Зинкэ - Современный Румынский детектив

• Название: Современный Румынский детектив
• Автор: Хараламб Зинкэ
• Издательство: ПРОГРЕСС
• Жанр: Детектив
• Год: 1981

В книгу включены произведения известных румынских писателей, работающих в детективном жанре: X. Зинкэ «Дорогой мой Шерлок Холмс»— психологический детектив, в котором поднимаются морально-этические проблемы, возникающие в среде творческой интеллигенции, П. Сэлкудяну «Дед и Анна Драга» — повесть о трагической смерти молодого агротехника, расследование причин которой вскрывает социальный конфликт и жизни одного из румынских сел, и Н. Штефэнеску «Долгое лето…» — повесть о научно-техническом шпионаже.

Хараламб Зинкэ.

Мой дорогой Шерлок Холмс.

Перевод с румынского Ю. Филиппова

Петре Сэлкудяну.

Дед и Анна Драга.

Перевод с румынского К. Ковалъджи

Николае Штефэнеску.

Долгое лето.

Перевод с румынского Ю. Кожевникова

---

Я слушаю его, а перед глазами у меня стоит мансарда, висящий в петле труп Кристиана Лукача, и я снова и снова задаю себе один и тот же вопрос: как мог этот юноша, чье будущее рисовалось таким ясным и радостным, покончить с собой?!

— Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера утром, на занятиях.

— Вы не заметили в нем никаких перемен?

— У него было чуть осунувшееся лицо, — старается вспомнить профессор. — Он страдал почками… каменной болезнью, накануне у него был приступ… вернее, он чувствовал приближение приступа…

— Он не изменился за последнее время? И ничего в его жизни не изменилось?

Я задаю этот вопрос, еще не зная, чего хочу, какой цели добиваюсь. И то, что сказал мне Братеш, и то, что я узнал раньше о Кристиане Лукаче, и нравственный его облик, вырисовывающийся из всею, что я знаю о нем, и эта ранняя, преждевременная его смерть — все это переполняет меня горечью и печалью. Я предпочел бы случай более ясный и однозначный, я предпочел бы преступление, убийство, нежели эту нелепую и такую неясную смерть…

— Вы имеете в виду эту историю с лишением прав на наследство отца? — Валериан Братеш прижал руки к груди, словно собираясь молиться.

— Поймите, я ищу хоть какого-нибудь объяснения, которое бы и у меня сняло камень с души… Я ведь видел его мертвым, этого парня, которому едва исполнилось двадцать четыре! Теперь я узнал от вас, что он был одарен не одной только молодостью, но и талантом, и успехом, и любовью к искусству, которому он себя посвятил. Что же могло толкнуть его навстречу смерти?!

Братеш слушает меня, полулежа в кресле, глаза его прикрыты веками. После короткого молчания он их открывает и отвечает мне:

— Во всяком случае, никакой роли тут не сыграли ни смерть отца, ни лишение наследства…

— Вы знали об этом?

— Заметьте, я был ему не только учитель, но и друг, старший товарищ. А то, что отец лишил его наследства, известно всему институту. Как это ни странно покажется вам — как и мне это показалось поначалу странным, — лишение наследства ничуть не огорчило Лукача… Меня самого это заинтриговало, и я его спросил с глазу на глаз, отчего отец поступил с ним таким образом. Он не ответил мне на вопрос, но уверил, что решение отца ничуть его не огорчило, что никогда он не ставил свое будущее в зависимость от отцовского наследства, а рассчитывал лишь на собственные силы. Я всегда знал, что он не лицемер, но тут я заподозрил его в лицемерии. И ошибся. Кристиан Лукач был человеком глубоко честным, прежде всего перед самим собой, у него была щедрая и бескорыстная душа. Он твердо верил в свой талант и в то, что он не зароет его в землю. Вот почему я и отказываюсь верить, что он сам себя убил, что он вообще мертв! Мне все кажется, что вот сейчас откроется дверь и Кристи войдет сюда улыбаясь, как всегда, и объявит нам, что все это было всего-навсего веселым розыгрышем…

Мы оба молчим. Он положил руки с длинными красивыми пальцами на подлокотники кресла и смотрит на меня полными боли глазами.

— А может быть, — говорю я, — его оскорбило, что наследником всего имущества станет его двоюродный брат?

— Вы видели этого братца? — отвечает он мне вопросом на вопрос. — Нет? Стоило бы познакомиться… Однажды Кристиан меня с ним познакомил, уж не помню по какому случаю… Нет, Кристиан Лукач не был огорчен этим обстоятельством, он был убежден, что все произведения искусства — а отец его был чем-то вроде коллекционера, провинциального разумеется, — что вся коллекция рано или поздно станет достоянием государства.

Остальное же — дом, деньги — его и вовсе не интересовало.

Братеш протягивает мне пачку «Кента». Я беру из нее сигарету, он наклоняется ко мне и дает прикурить от пламени зажигалки. Закуривает и сам. Встает с кресла, делает несколько шагов по комнате. И опять я не могу не отметить его изящества, его спортивной моложавости.

— Как у всякого молодого человека его возраста, у него был роман, — продолжает Братеш, вновь опускаясь в кресло и закидывая привычным жестом ногу за ногу.

— Я слышал об этом, — киваю я ему, — и его дядя мне рассказывал, хоть он и не многое знает по этому поводу.

— Когда она рассталась с ним, Кристиан очень страдал — девушка влюбилась в женатого человека, который тоже полюбил ее до сумасшествия… оставил свою семью и собирается на ней жениться… Я много говорил с Кристианом об этом и с радостью убедился, что его душевная рала затягивается довольно-таки быстро…

Выходит дело, причины, которые могли бы привести Кристиана Лукача к самоубийству, понемногу сводятся к нулю. Таким образом, следствие все более приближает нас к версии об убийстве, о несчастном случае… или же об убийстве невольном, из неосторожности…

Я спрашиваю Братеша:

— У него были хорошие отношения с сокурсниками?

— Не понимаю… Что именно вас интересует? Он пользовался всеобщей любовью и уважением. И знаете отчего? По одной-единственной причине: он был во всем и всегда совершенно бескорыстен… никогда ничего не делал такого, что могло бы нанести кому-нибудь обиду или вред. Когда он зарабатывал какие-нибудь деньги, то обязательно делился со всеми остальными или же на худой случай приглашал всю группу в ресторан.

Я смотрю на часы — мне не хочется, чтобы мой визит помешал Братешу принять своих гостей. Пора заканчивать беседу. Я пока не знаю, помогла ли она расследованию и поможет ли в дальнейшем. Я поднимаюсь и благодарю художника. Задержав мою руку в своей, профессор делится со мною мыслью, которая, видно, не дает ему покоя:

— И все же мне кажется, что вы что-то все-таки подозреваете…

— Почему вы так решили? — улыбаюсь я ему, уходя от ответа.

— Обычно самоубийствами занимается прокуратура, а не уголовный розыск.

Мне по душе люди, наделенные наблюдательностью и способностью делать соответствующие выводы из своих наблюдений, В этом Братешу никак не откажешь, он сразу отметил, что следствие ведут органы внутренних дел. Но едва ли стоит пытаться популярно ему растолковывать, что этот случай для нас — «палка о двух концах». И все же мне надо как-то объяснить ему мое участие в этом деле:

— Не говоря уже о том, что этот случай меня заинтересовал лично прежде всего с социологической точки зрения, есть тому еще две причины. Во-первых, по словам некоей домработницы…

— Лукреции? — перебивает меня художник. — Лукреция Борджяа, как называл ее Кристиан.

— Вы ее знаете?

— Еще бы! Ведь я не раз бывал в гостях на чердаке… Старая дева… со всеми вытекающими из этого обстоятельства печальными последствиями.

— Она сообщила следствию, что из мансарды исчез магнитофон и фотография девушки Кристиана… Ну а если что-нибудь исчезает с места происшествия — это уже забота милиции, угрозыска. Позвольте вас поблагодарить… Что же до похорон Кристиана Лукача, то вас наверняка поставит о них в известность Милуцэ Паскару, дядя покойного вашего студента.

Мы останавливаемся в дверях. Лицо художника вновь становится печальным. Пожимая мне руку, он горестно вздыхает:

— Это такое несчастье для всего института…

9

На улице стало еще холодней. А я и сегодня как на грех в одном пиджаке. Выйдя из института, я тороплюсь на Пьяца Палатулуй — я здорово проголодался, а там на уголке — «Экспресс», в котором обычно нет очереди.

Я заказываю себе порцию сосисок с горошком, бутылку «пепси» и поглощаю все это с неправдоподобной быстротой. В закусочной я малость обогрелся, и, когда вышел снова наружу, ветер показался мне еще более пронизывающим. Ускоряю шаг. Проходя мимо магазина «Адам», замечаю в витрине манекен, наряженный по последней моде. Невольно он напоминает мне художника Валериана Братеша.

«Вот бы его выставить в витрине, — несказанно радуюсь я своей-остроумной идее, — то-то бы народу набежало поглазеть!»

Идя по улице Каля Викторией, я круто изменяю свою точку зрения на этот предмет: «Можно ли так насмехаться над известной всему театральному миру личностью, над знаменитым художником?»

Итак, подытоживаю все услышанное от Братеша: лишение наследства ничуть не огорчило Кристиана Лукача, так же как не очень его опечалил и разрыв с Петронелой… Девушка бросила его ради женатого мужчины, который в свою очередь бросил ради нее свою семью. Таким образом, судя по всему, у Кристиана Лукача не было никаких поводов наложить на себя руки… Отсюда сам собою напрашивается вывод: он был убит. Но кто и с какой целью его убил?! Я пытаюсь хотя бы на время выбросить эту загадку из головы. Но она не дает мне покоя. Она отодвигает в тень все прочие варианты, черт ее подери!

Но, перебирая в памяти все то, о чем я говорил с преподавателем Кристиана Лукача, я отмечаю про себя, что очень уж легко мы пренебрегли одной, может статься, весьма немаловажной деталью. Творческая практика Лукача за рубежом… и в уме у меня уже начала вырисовываться, неясная, правда, пока, связь между этой поездкой за границу и ампулой с морфием… Но я отбрасываю эту мысль до поры до времени. Незачем возводить еще одно лишнее препятствие на пути к истине.