Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

• Название: В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории
• Автор: Максим Зарезин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2543-1

В период Смуты XVII века антигосударственные, антироссийские силы впервые вышли на политическую сцену, и не просто проявили себя, а стали играть одну из ведущих ролей в общественной жизни нашего Отечества.

Как появились на Руси «смутотворцы», что их роднит с многочисленными и многоликими преемниками последующих эпох, в чем причина их ненависти к собственному народу? Над этими и другими вопросами размышляет на страницах своей книги Максим Зарезин.

---

Устрашенный царь бросил палаш, не говорил ни слова, рвал на себе волосы и потом скрылся в другой комнате. Русские, стреляя в дверь первого покоя, заставили Немцев отойти в сторону: наконец раздробили ее топорами. «О, для чего» говорили между собою алебардщики «мы здесь не все вместе и не имеем ружей! Тогда мы увенчались бы славою и спасли бы царя: это оружие годится только для красы, а не для дела. И он, и мы пропали. Горе женам, детям и друзьям нашим! Их верно уже нет в живых! Горе и царю, отвергшему советы наши! Погибая сам, он губит и нас» Они удалились в другую комнату, куда скрылся Дмитрий и заперли ее; но, видя, что его там нет, бросились в третью, где также его не было.

Царь, между тем, пробежав царицыны покои, достигнул каменного дворца и выскочил от страха в окно, вышиною от земли на 15 сажень; но вся надежда на спасение исчезла, он вывихнул себе ногу. Русские, преследуя его из одной комнаты в другую, напали на телохранителей, стоявших подле царской умывальни, и отняв у них оружие, приставили к ним, столько людей, что лишили их всякого средства к освобождению; причем расспрашивая, куда девался царь, обыскивали дворец и похитили множество сокровищ.

Бояре же и князья вломились к царице; женщины ея обмерли от страха: а сама она спряталась под юбку своей гофмейстерины. «Где царь и царица» воскликнули бояре (имя грубых мужиков было им приличнее)? «Вам лучше должно знать, куда вы девали царя; мы не обязаны его караулить» было ответом. «Непотребные!» закричали бояре, «где… царица ваша?»

«На что же вам царица?» отвечает гофмейстерина. Ей отвечают страшными угрозами. После того, бояре разделили между собою всех девиц, благородных Полек, и отослали их в свои дома, где они через год стали матерями. Гофмейстерину же, толстую старуху, под платьем коей притаилась Марина, бояре оставили в покое, только бранили ее без пощады и требовали непременно, чтобы она призналась, куда скрылась ея царица. «Сего дня рано поутру», сказала гофмейстерина, «мы отправили ее в дом пана воеводы Сендомирского: там она и теперь».

Между тем стрельцы, стоявшие на страже у Чертольских ворот, увидели лежащего государя и, услышав стоны его, спешили помочь ему и хотели отнести его во дворец. Народ, заметив это, уведомил бояр, которые тотчас оставили Гофмейстерину, и бросились с крыльца, в намерении умертвить Димитрия; тщетно стрельцы, им убежденные, старались спасти его; положив на месте одного или двух бояр ружейными выстрелами, они вскоре должны были уступить силе.

Бояре схватили разбившегося в падении царя и повлекли его так, что он мог бы сказать с пленником Плавта: слишком несправедливо тащить и колотить в одно время. Его внесли в комнаты, прежде великолепно убранные, но тогда уже разграбленные и изгаженные. В прихожей было несколько телохранителей под стражею, обезоруженных и печальных. Царь взглянул на них, и слезы потекли из глаз его; он протянул к одному из них руку, но не мог выговорить ни слова; что думал, известно только Богу сердцеведцу; может быть он вспомнил неоднократные предостережения своих верных Немцев! Один из копьеносцев, Ливонский дворянин, Вильгельм Фирстенберг, пробрался в комнату, желая знать, что будет с царем; но был заколот одним из бояр, подле самого государя. «Смотри», говорили некоторые вельможи «как усердны псы Немецкие! И теперь не покидают своего царя; побьем их до последнего!» Но другие не согласились.

Принесшие Димитрия в комнату поступали с ним не лучше жидов: тот щипнет, другой кольнет. Вместо царской одежды, нарядили его в платье пирожника и осыпали насмешками. «Поглядите на царя Всероссийского», сказал один: «у меня такой царь на конюшне!» «А я бы этому царю дал знать», говорил другой. Третий, ударив его по лицу, закричал: «Говори, к… с… кто ты, кто твой отец и откуда ты родом?» «Вы все знаете», отвечал Димитрий, «что я царь ваш, сын Иоанна Васильевича. Спросите мать мою: она в монастыре; или выведите меня на Лобное место и дозвольте мне объясниться». Тут выскочил с ружьем один купец, по имени Валуев, и сказав: «чего толковать с еретиком? вот я благословлю этого Польского свистуна!» прострелил его насквозь.

Между тем, старый изменник Шуйский разъезжал на дворе верхом и уговаривал народ скорее умертвить вора. Все мятежники бросились ко дворцу; но как он был уже наполнен людьми, то они остановились на дворе и хотели знать, что говорил Польский шут; им отвечали: Димитрий винится в самозванстве (чего он впрочем, не сделал). Тут все завопили: «Бей его, руби его». Князья и бояре обнажили сабли и ножи: один рассек ему лоб, другой затылок; тот отхватил ему руку, этот ногу; некоторые вонзали в живот ему ножи. Потом вытащили труп убиенного в сени, где погиб верный Басманов, и сбросив его с крыльца, кричали: «Ты любил его живого, не расставайся и с мертвым!» Таким образом, тот, кто вчера гордился своим могуществом и в целом свете гремел славою, теперь лежал в пыли и прахе. Бедствие поразило и его, и супругу, и гостей в девятый день после брака. Не худо было бы и другим остерегаться такой же свадьбы: она была не лучше Парижской. Димитрий царствовал без 3 дней 11 месяцев.

Глава VI Междуцарствие. 1606

Убийство Поляков. Исступление народа. Переговоры бояр с Мариною и отцом ея. Труп Самозванца на Красном площади. Мнимое чудо над телом его. Молва о спасении Димитрия. Свидетельство Бера. Свойства Самозванца. Доказательства, что он не был Димитрий: слова Басманова и других свидетелей современных.

Во время бунта, несколько сот Русских окружили дом, где жил воевода Сендомирский с своими гайдуками и служителями: этот дом находился в Кремле, недалеко от царских и патриарших палат, и принадлежал некогда Борису Годунову; поставив против ворот пушки, Русские так крепко стерегли его, что не только человеку, но и собаке нельзя было выскочить. И так господин воевода не мог подать помощи своему зятю; впрочем, решился дорого продать свою жизнь, если бы на него напали.

По убиению царя и Басманова, первыми жертвами злобы народной были музыканты и песенники, люди невинные, благонравные и в своем деле искусные: все они, человек до 100, были побиты в Кремле, в монастырских домах, пожалованных им покойным государем. Потом дошла очередь до Поляков, живших в Китай-городе и других частях Москвы. Многие из них вскакивали с постелей в одних рубахах и прятались в погреба, в солому, даже в навоз; но тщетно: Москвитяне находили их и убивали, иных кольями, других каменьями или саблями; а жен и дочерей отвели к себе.

Но брат царицын, пан староста, при помощи слуг и благородных Поляков, оборонялся весьма храбро в своем доме, находившемся против пушечного двора: здесь пало много Русских. Такую же твердость явили и царицыны зятья, которые вместе с Польскими послами, вооружив до 700 человек, в том доме, где умер Датский герцог Иоанн, объявили народу, что они станут палить по городу, зажгут свой дом, сядут на коней и до последнего человека будут защищать себя, если Русские не поклянутся оставить их в покое. То же сделали и Димитриевы Польские всадники: никто из Русских не смел войти к ним на двор. Напоследок Москвитяне привезли пушки, навели их на дом царицына брата и начали палить: после двух выстрелов, Поляки согласились сдаться, только с тем, чтобы жизнь и имущество их были неприкосновенны. Русские дали слово и целовали крест. Но осажденные не верили им и хотели говорить с знатнейшими особами: тогда явился старый изменник Шуйский с товарищами и дал клятву не трогать Поляков; только просил их дня два не выходить из дома, потому, что Москвитяне злятся на них за оскорбление своих жен и дочерей.

Народ столь же милостиво поступил и с теми Поляками, которые по многолюдству могли обороняться; если же находили в доме человек 6, 8, 10, 12 и 14, всех побивали без пощады, как собак.

Несколько Поляков, сев на коней, спешили ускакать в Немецкую слободу; но к несчастью, попались к таким людям, которых в Ливонии, или Германии, казнили бы позорною смертью: то были перекрещенные мамелюки, враги христиан, преданные более Русским, нежели Немцам; Димитрий не удостоил их чести принять в свою гвардию, справедливо думая, что они, изменив Богу, не будут верны и царю. Бездельники, ожесточенные против Димитрия и Поляков более самих Русских, схватили несчастных беглецов, думавших найти у них спасение, раздели их донага и всех умертвили.

Дьявольская резня продолжалась с 3 часов до 11. Поляков погибло 2135; в числе убитых были студенты, Немецкие ювелиры и купцы Аугсбургские, имевшие много денег и всякого добра. Злодеи бросали тела убиенных на улицы, в жертву собакам и Русским площадным лекарям, которые вырезали жир из трупов. Двое суток лежали мертвые под открытым небом; в третий день убийца Шуйский приказал их подобрать и похоронить в Божьем доме. Никогда, доколе мир стоит, потомство не забудет 17 мая: как ужасен был этот день для иностранцев! Нельзя изобразить его словами; поверит ли читатель? шесть часов кряду гремел набат без умолка, раздавались ружейные выстрелы, сабельные удары, топот коней, гром колесниц и крик остервенившегося народа: «Суки, руби к…. д… Поляков!» Глас милосердия замолк в душах Москвитян: жестокие не слушали ни просьб, ни молений.