Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

• Название: Покушение на Гейдриха
• Автор: Мирослав Иванов
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 1988
• ISBN: 5-7233-0145-1

Книга посвящена событиям второй мировой войны. В форме воспоминаний свидетелей в ней рассказывается о том, как чехословацкие патриоты и участники Сопротивления, подготовили и осуществили операцию против гитлеровского наместника в «протекторате Чехия и Моравия» Рейнхарда Гейдриха, проводившего в ряде стран оккупированной Европы политику геноцида. Автор показывает готовность к борьбе не сломленного гитлеровцами чехословацкого народа.

---

Ну, а теперь о Чурде. Насколько мне известно, он выдал почти всех, кто ему хоть как-то помогал. Женщину, у которой он прятался в вентиляционной шахте, и семью Моравцовых на Жижкове. О точном месте, где скрывались парашютисты, то есть о церкви на Рессловой улице, он, вероятно, не знал. Но Паннвицу достаточно было услышать фамилию пани Моравцовой, как он тут же приказал туда ехать.

— Поедете с нами, — обратился он ко мне.

— У меня тут работа, господин комиссар…

— Подождет. Будьте готовы.

Сейчас трудно вспомнить все точно, но было далеко за полночь, даже уже светало. Это было 17 июня, в среду…

Выехали мы на нескольких машинах и направились в район Жижкова. Комиссар Паннвиц был словно гончий пес, которого пустили по следу. Он весь трясся от возбуждения и торопил шофера. Мне было приказано все время находиться при нем.

Я тогда не позавтракал, и меня все время подташнивало. Да, завтра афишные тумбы украсятся новыми мелеными плакатами с именами схваченных и казненных.

Проехав перекресток «У Булгара», мы повернули вверх на гору. На магазинах еще не были подняты шторы, но люди в домах уже просыпались.

Мы остановились.

«А что здесь надо Чурде?» — удивился я, увидев его, но размышлять было некогда. Флейшер помчался к парадной двери и начал яростно трезвонить, топчась на месте и с беспокойством оглядываясь вокруг. Руку он держал на кобуре. Никто не отвечал. Он выругался и снова позвонил.

Наконец вышла открыть какая-то женщина, наверно, привратница. Она хотела что-то спросить, но комиссар оттолкнул ее и ворвался в дом. Все пошли следом за ним.

У лифта он остановился.

— Где живут Моравцовы? — спросил он, а я должен был переводить.

Привратница дрожала, возможно, и от холода. Она испуганно что-то прошептала, потом, немного опомнившись, назвала этаж. И вдруг громко закричала:

— Хотите ехать на лифте?

Не знаю, почему, но в тот момент я подумал, что она не без умысла громко произносит слова, хочет предупредить тех, наверху. Может быть, мне только показалось. Флейшер, к счастью, не обратил на это внимания. Я перевел, но он махнул рукой и понесся вверх по лестнице, перескакивая через несколько ступенек.

Она спросила еще, запереть ли дом, но он крикнул:

— Убирайтесь к себе и не суйтесь, куда не следует!

На площадке наверху он осмотрел надписи на дверях, нашел ту, что надо, и нажал кнопку. В квартире было тихо, потом послышались шаги, двери открыли. Комиссар ворвался в переднюю, его люди — за ним. Мне приказали оставаться у входа.

Не знаю, что происходило внутри, но минут через пять за мной пришли. Войдя, я увидел: лицом к стене стояли трое — старик, женщина и юноша. Это были Моравцовы.

— Где парашютисты? — орал Флейшер, а я переводил.

Флейшер кипел от злости. Он считал, что найдет здесь людей, совершивших покушение. Гестаповцы перевернули все вверх дном, но никаких парашютистов не нашли! Пан Моравец ответил:

— Я ни о чем не знаю…

— Ты у меня быстро вспомнишь! — закричал Флейшер и исчез в соседней комнате.

— Мне нужно в туалет, — прошептала Моравцова. Гестаповец, который стоял рядом, сказал ей что-то грубое.

— Пожалуйста, господин… Мне, правда, нужно.

— Ах ты, свинья, будешь еще выдумывать! — рявкнул гестаповец и ударил ее.

Потом он пошел к Флейшеру, я остался с ними один. Моравцова схватилась за стену, скорчилась и повернулась ко мне.

— Идите быстрей, пани, — сказал я, хотя не имел на то права.

Она поблагодарила и вышла. Тут же появился комиссар:

— Где женщина?

— Ей нужно было в туалет…

Он бросил на меня яростный взгляд:

— Идиот!

И, поспешив к туалету, выбил дверь. Пани Моравцова стояла, как-то странно улыбаясь. Потом ее лицо судорожно задергалось, и она медленно стала опускаться. *

— Воды! — взревел Флейшер.

Принесли воды, намочили полотенце, ничего не помогло — она проглотила ампулу с ядом.

— Вы за это еще ответите! — орал он на меня.

Ее унесли в соседнюю квартиру, меня послали туда, я перевел несколько вопросов, а здесь у Моравцовых продолжался обыск.

С первого взгляда было ясно, что парашютистов здесь не было. Пани Моравцова уже не могла говорить, но оставались еще старик и Атя. Парнишка оцепенел от ужаса. Комиссар подошел к нему ближе и, присмотревшись, криво улыбнулся. Он умел угадывать состояние людей.

Их обоих увели в нижнем белье: ведь все они еще спали, когда нагрянул Флейшер.

Потом мы уехали. Перед отъездом от Моравцовых я зашел в туалет, там меня вырвало.

Комиссар приказал мне никуда не отлучаться из канцелярии. На допрос Ати меня не вызывали.

Это был ужасный день. Но я даже не мог предположить, что еще меня ждет впереди.

СЕСТРА ЖИВЕТ РЯДОМ

Мне уже за семьдесят, что я могу вам рассказать? Ничего. А что я знала? Тоже ничего. Я жила рядом, ходила к брату Моравцу обедать, но они мне ни о чем не рассказывали. Мне и в голову такого не могло прийти, чтоб моя невестка укрывала парашютистов и подыскивала для них жилье.

Я сдавала свою комнату двум девушкам. Одна была ученицей в парикмахерской, другая — швеей, ко мне никого постороннего нельзя было поселить. Иногда я мыла у Моравцовых посуду, помогала по дому, Моравцова, жена брата, работала в Красном Кресте, увлекалась филателией. Один раз я застала у них незнакомого человека. Только после войны я узнала, что, по всей вероятности, это был Вальчик.

Атя, племянник, был хороший мальчик. Он окончил коммерческое училище, занимался книгами — ездил и продавал их. Или был посредником, я уж не помню. Мы в шутку называли его «божьим воином»[36]. Он был горяч: когда в тридцать девятом немцы вступили в Прагу, он подрался с одним из немцев на Вацлавской площади, кончилось это тем, что ему вывихнули палец.

Мирек, его старший брат, убежавший за границу, был спокойнее.

А в ту ночь — да уж, собственно, под утро — ко мне в дверь позвонили. Я смотрю — гестаповец. Он ворвался в квартиру и заорал: где, мол, тут у вас парашютисты? Я смотрела на него, как ненормальная, потом ушла за ширму и говорю девчатам:

— Вставайте, девушки, к нам пришли господа от Гитлера.

Он разорался на меня, а я ничего не понимала и говорю:

— Вы не сердитесь, но я, правда, не пойму, чего вы от меня хотите…

Позвали переводчика, он был рядом. И тут я поняла, что они пришли к Моравцовым. Они обыскали всю мою квартирку, осмотрели все: и зубные щетки, и тюбики с пастой — наверное, искали там яд. Заставили показать корзину для белья, выдвинуть все ящики из комода. Один из них пошарил штыком под ванной, а там загрохотал ночной горшок, — эсэсовец отскочил с криком. Девушки дрожали от страха, я — тоже. Сначала, направив на нас револьверы, велели поднять руки вверх и поставили к стене. Потом их начальник сказал что-то переводчику, и тот меня спросил, нельзя ли положить к нам больную соседку. Я удивилась: ведь моя невестка вечером была здорова и накануне говорила, что ей надо в день Адольфа — арест как раз и был 17 июня, в именины Адольфа, — приготовить хороший обед. Почему, я не знаю. А тут вдруг они говорят, будто она больна.

У меня перехватило горло, я слова выдавить не могла. Переводчик улыбнулся, посмотрел на меня и говорит:

— Разрешите?

Я кивнула, и они принесли невестку. Ее положили в мою постель. Одежда ее была мокрая от воды: ее, видимо, пытались привести в чувство. А сама она была уже мертвая. Она отравилась ядом, который ей, наверное, дали парашютисты.

Я не знаю, что случилось: наверное, от страха ноги меня еле держали, и я разрыдалась.

Квартиру мою они превратили в свинарник; все разбросали, потоптали. Девушки забились в угол. На постели лежала мертвая невестка. Пришел врач и сказал, что его уже незачем было звать. Мы попросили его написать медицинское заключение о смерти. Часов восемь привезли гроб. Я все стояла у стены, мне даже не разрешили сесть. Брата и Атю уже увезли, а потом и невестку положили в гроб и унесли. Но людей было мало, нести им было тяжело, и гроб стучал о ступеньки. У меня от этого мороз пробегал по спине, но я даже не смела заткнуть уши. Этот страшный стук мне еще долго слышался по ночам, когда весь дом замирал.

Нам гестаповцы не разрешили выходить из дому — ни мне, ни девушкам, только через несколько дней они смогли пойти на работу. Рядом, в квартире Моравцовых, постоянно дежурили гестаповцы. Они все ждали, что появится какой-нибудь парашютист, не знавший об аресте Моравцовых, но никто так и не пришел. Потом гестаповцы арендовали аптеку напротив и оттуда наблюдали в бинокль за окнами квартиры. Так продолжалось несколько недель…

Никого гестаповцы не поймали.

Мне отдали канарейку Моравцовых и собаку Бобика. По утрам, в восемь часов, я выводила пса на прогулку, меня сопровождал гестаповец. Одна я выходить не имела права. Мы шли в парк и обратно: гестаповец, собака и я. На обратном пути гестаповец разрешал мне купить что-нибудь поесть…