Гянджеви Низами - Пять поэм

• Название: Пять поэм
• Автор: Гянджеви Низами
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1968

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.

«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.

Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.

Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.

Вступительная статья и примечания А. Бертельса.

Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

---

Конец книги, хвала Аладдину Корпа-Арслану

Только пробой осветился звонкий золотой,
Что в Гяндже был по-румийски отчеканен мной,[345]

Начертал я имя шаха, чтоб моя рука
Прославлялась по вселенной долгие века.

Шах — в румийских одеяньях славный властелин;
Рум ему налоги платит, дань большую — Чин.

На стезе наук и знаний, словно на весы,
Разум Бахтишу он ставит и престол Исы.

Все творение земное дышит только им,
Небо, преклонясь, целует землю перед ним,

Ты, на милость чью надеждой полон Низами,
Средь касыд и песен века — песнь мою прими.

Коль найдет по нраву книгу твой высокий вкус,
Я, как твой венец высокий, в мире вознесусь.

Капельки росы медвяной стынут на шипах,
Божий дар небесной манной падает в песках.

Я тебе из сада мысли отдал лучший плод,
Чистый, сладостный, как в сливки погруженный мед.

Как инжир, в плоде роскошном сладки семена,
Сердцевина же — отборным миндалем полна.

В нем, для тех, кто ценит внешность, внешность хороша,
А ядро для тех, кем выше ценится душа.

Мой дастан — ларец закрытый, полный жемчугов,
Ключ к нему — в особом строе и значенье слов.

Я для мудрых этот жемчуг стал на нить низать,
Что сумеют самый трудный узел развязать.

Все, что доброго и злого в ней ты видеть мог,
Это — мысли указанье, разума намек.

Я семи царевен сказки нанизал подряд.
То — не сказки; в каждой сказке потаенный клад.

Сказку — у которой платье было коротко,
Я стихом своим крылатым удлинил легко.

Ну, а сказка, что сверх меры — мнилось мне — длинна,
Для тебя была искусно мной сокращена.

Я подарок царски щедрый подношу царю,—
Кость тебе со сладким мозгом жирную дарю.

Книгу я украсил тонко, росписью одел,
Чтоб ценитель благосклонно на нее смотрел.

Почему же так узорно изукрасил я
Семь сокровищниц, в них тайну смысла затая?

Это потому, что чтенье утомляет глаз,
А на росписи узорной отдыхает глаз.

Почему так длинно, спросишь, повесть я развил,
Чтением глаза, а уши пеньем полонил?

Потому, что много мыслей было у певца,
Как красавиц узкоглазых в глубине дворца.

Я — творец, мне был каламом сахарный тростник.
Пальма, полная плодами, — эта книга книг.

Я — жестоко осажденный в городе родном —
Убежать не мог, сражаться я не мог с врагом.

Словно с голубем, с дастаном весть я шлю сейчас,
Чтобы шах пришел и друга от осады спас.

Ты, чьи серьги носит вечный небосвод в ушах,
В драгоценных одеяньях светоносный шах,

Посмотри, какое чудо мой калам явил
В дни, когда ты добрым словом дух мой окрылил!

Завершил я эту книгу в срок, когда идет
По Хиджре без семилетья шестисотый год.

На четырнадцатых сутках[346] месяца поста
Утром положил калам я и закрыл уста.

Пусть благословеньем будет книга для тебя,
Чтобы ты со славой правил, правду возлюбя.

Пей из этих бейтов воду жизни и любви,
Словно Хызр, живой водою упоен — живи!

Будь во всем велик душою, с жизнью подружись,
Царствуй долго, и да будет радостною жизнь.

Коль простишь мне, что на зов твой не явился я,
То позволь, чтобы достойно объяснился я.

Хоть и в море наслаждений, царь мой, ты живешь,
В этой книге наслажденье вечное найдешь.

И всего, что ценно в мире, выше в наши дни
Эта книга, остальное — тяготы одни.

Пусть сто лет наш век продлится, даже пусть — пятьсот,
Самый долгий прекратится век и в тьму уйдет.

Этот клад, что освятил я именем твоим,
Вечен будет, как небесный светоч, негасим.

Здесь, мой шах, я слово правды завершить хочу,
И тебя с открытым сердцем восхвалить хочу.

Счастлив будь! Пусть будет солнце хлебом для тебя,
Пусть стремянный будет послан небом для тебя!

Да пошлет творец владыке радостный удел
И счастливым увенчает завершеньем дел!

Искендер-наме

Перевод К. Липскерова

Книга о славе

Восхваление единства аллаха

Глава содержит традиционное восхваление единственности, вечности и всемогущества творца, речь о сотворении мира, молитвы Низами об избавлении от тягот и т. п.

Тайная молитва

Традиционная внутренняя беседа с Аллахом. Содержит мольбы о прощении грехов, о милости, о помощи, хвалы богу и т. п.

Восхваление последнего Пророка Мухаммеда

Глава содержит хвалы величию пророка, речь о его значении в мироздании и т. п.

О вознесении Пророка

Традиционная глава, схожая с подобными главами всех предыдущих поэм Низами (см. «Сокровищница тайн», стр. 34–39).

О причинах сочинения этой книги

В ночь, светившую мне, как нам светит рассвет,
Словно данную утренним просьбам в ответ,

Ясный месяц сиял светом тихим и томным
Над землею, покрывшейся мускусом темным.

Смолк житейский базар. Шум вседневный потух.
Колокольчик верблюда не мучил мой слух.

Страж ночной задремал. Подчинясь небосводу,
Утро светлую голову спрятало в воду.

Отряхнув свои руки от суетных дел,
На себя я оковы раздумий надел.

Свое сердце раскрыв и закрыв свои очи,
Думал я в тишине, в свете сладостной ночи,

Как бы лучше расставить потайную сеть.
Наилучший улов мне хотелось иметь.

Бросив тело свое, этой ночью бессонной
Я пошел по долинам души вознесенной.

То мне, полная тайны, мерцала скрижаль,
То к страницам былым уносился я вдаль.

И огонь снизошел и потек моим садом,
Обожжен был мой ум этим пламенным ядом.

И, полны опасений, взыскуя пути,
Мысли долго не знали, куда им идти.

И кружились они в неустанном кипенье,
И узрел новый сад я в своем сновиденье.

В том саду, не похожем на наши сады,
Собирая плоды, раздавал я плоды.

Но проснулся плоды раздававший всем встречным,
И пылал еще мозг его сном скоротечным.

Возгласить муэззину пришла череда:
«Он велик, сей живой, сей живущий всегда!»

И раздался мой стон в час вседневного бденья:
Я был полон пыланья ночного виденья.

Но лишь утро благое одело восток,
Ожил я, как рассветный живой ветерок.

И зажег я над сумраком реющий светоч.
Весь рассудок мой был — пламенеющий светоч.

Волховали, предавшись словесной игре,
Мой язык и душа, как Марут и Зухре.

Я промолвил себе: «Ты забыл свое дело,
А давно уже сердце творить захотело».

Новозданным и давним напевом согрет,
Летописцам ушедшим пошлю я привет.

Я смогу светлячка сделать светочем новым.
Взяв зерно, всех возрадовать древом плодовым.

Тот, кто вкусит мой плод, громко вымолвит: «Маг,
Это древо взрастивший, воистину благ»,—

Если он не из тех, кто, так вымолвив, следом
Ловко выкрадет скарб, припасенный соседом.

Ну так что же! Весь блеск в моих замкнут словах.
Всех торгующих жемчугом я шаханшах.

Я взрастил сладкий плод, для другого он — пища.
Он — крадущийся в дом, я — хозяин жилища.

Как поставить мне лавку на этом углу?
Каждый уличный вор что-то спрячет в полу.

Тут не сыщется лавки, к которой бы воры,
Чтоб ее обокрасть, не направили взоры.

Нет! Я — море! Не жаль мне сто капель отдать.
Сколько туч мне пошлют их опять и опять!

Хоть бы тысячу лун твоя длань засветила,
Быть им все же с печатью дневного светила.

Притча