Александр Бенкендорф - Записки

• Название: Записки
• Автор: Александр Бенкендорф
• Жанр: Биографии и Мемуары

И. Фейнберг: «Записки бригадира Моро-де-Бразе (касающиеся до турецкого похода 1711 года)» Пушкин перевел и со своим предисловием подготовил к печати. 31 декабря 1835 г. он писал о них: «Эти записки любопытны и дельны. Они важный исторический документ и едва ли не единственный (опричь журнала самого Петра Великого)». Рассказ Моро-де-Бразе о походе 1711 года Пушкин называет «лучшим местом изо всей книги» его, изданной в 1716 г. на французском языке под названием «Записки политические, забавные и сатирические господина Жана-Никола де Бразе, графа Лионского, полковника Казанского драгунского полка и бригадира войск его царского величества». Следует отметить, что в армии Петра I Моро в числе старших офицеров не числился. Возможно, что он проделал Прутскую кампанию в качестве рядового участника. Присваивая себе относительно высокий чин, Моро утверждает, что его жена состояла при дворе принцессы Шарлотты — супруги царевича Алексея. Между тем имени Моро и его жены нет ни в полковых списках, ни в списках придворных того времени. Однако участником Прутского похода Моро все же был; это не вызывает у Пушкина сомнения, и записки Моро производят, бесспорно, впечатление воспоминаний очевидца.

Текст «Записок Моро-де-Бразе» проверен по рукописи Пушкина и посмертной публикации («Современник», 1837, № 1.)

---

Хотя и достоверно, что неприятель понес равномерно чрезвычайную потерю и может быть более нашей, но он мог себя подкрепить на следующий день <...>

<...> 28-го неприятель отрядил из Можайска 4-й корпус под командою вице-короля и составленный из четырех дивизий пехотных и 10-ти или 12-ти кавалерийских полков в Рузу, дабы обойти и правый фланг нашей армии, если б она хотела взять позицию. Малый отряд мой, находившийся на сей дороге и который состоял из одного драгунского и трех казачьих полков без артиллерии и пехоты, делал все что можно было для сопротивления сему многочисленному корпусу, но естественно принужден был уступить превосходству; по донесению моему, которое я об оном сделал, мне присланы были на подкрепление 2 орудия, 324 егеря и 330 казаков. Способы сии были недостаточны. 31-го августа вице-король атаковал меня в Звенигороде. Казаки мои оказали в сем случае чудеса; двое из храбрейших их штаб-офицеров были тяжело ранены; мы взяли пленных, не потеряв ни одного человека, а к ночи я велел продолжить отступление, сохраняя притом всегда сообщение с арьергардом армии, которая следовала по Можайской дороге.

1-го сентября тот же маневр и отряд мой провел ночь в 25-ти верстах от Москвы. 2-го я находился в деле с 4-м корпусом в девяти верстах от Москвы, когда я получил известие, что неприятель вступает в город. 1-го поутру князь Кутузов писал ко мне, чтоб я приехал к нему для переговоров. Я сдал команду полковнику Бенкендорфу, отличному и достойному офицеру, и отправился в главную квартиру, находившуюся в-двух верстах от Москвы. Проездом я нашел и увидел армию в так называемой позиции, в которой слишком неблагоразумно было бы ожидать неприятельского нападения. Князь принял меня очень хорошо, но он показался мне нерешительным, а время было дорого. Он предложил мне командовать частью кавалерии, чрезвычайно жаловался на тех, кто ею командовали и на то, что некому было поручить командование оною. Я сделал на сие замечание, что под командою человека моих дарований такое назначение не произведет желаемых последствий, а особливо в тогдашних обстоятельствах и в отношении к кавалерии, которая требует скорой решимости, и так я предложил себя на служение адъютантом генерал-лейтенанта Уварова. За таковой поступок князь изъявил мне свою признательность, принял мое предложение и обещал доставить мне список состояния кавалерии и ее распределения. Это было 1-го числа в полдень; тогда он еще ни на что не решился; говорено было о позиции, об атаке, об отступлении. Славу Богу, что меня не почтили приглашением к совету. Я уже во весь день не видел князя, но узнал, что собран был военный совет и что решено было отступать. Но здесь я должен откровенно сказать, что я сего же был бы мнения, если б меня спросили, судя по положению главной квартиры и дурной позиции, в которую упрятали армию и которая не была даже удобна для составления из нея наступательной колонны, если б положено было покуситься на атаку.

В ночи с 1-го на 2-е получено было известие, что полковник Бенкендорф находился в 25-ти верстах от города, имея пред собою 4-й неприятельский корпус. Князь, решась отступать на рассвете, приказал мне тогда возвратиться к моему корпусу, взять опять команду над ним и прикрывать отступление его армии, правого фланга и арьергарда его по Можайской дороге, потом же самому мне отступить через город и прикрыть Владимирскую дорогу <...>

<...>Неожиданный случай подкрепил меня гвардейскими казаками и изюмскими гусарами, которые, отрезаны быв от армии, присоединились ко мне.

Признаюсь, что мне несколько прискорбно делать описание сие Вашему Императорскому Величеству. Я сим исполняю волю Вашу; в противном случае были бы тут моей стороны сплетни <...>{*69}.

Вышеприведенное письмо написано, когда Москву занимали французы, Винценгероде тогда опасался, что Императора Александра могут убедить пойти на мировую. Письмо содержит три важных свидетельства: о Бородинском сражении, о бое у Звенигорода и о событиях перед оставлением Москвы. Все, что пишет генерал о сражении при Бородине, нисколько не является его собственными представлениями и убеждениями. Это изложение той пессимистической оценки результатов побоища, что, как известно, принадлежит Барклаю де Толли. Это легко объяснимо. В Филях Винценгероде встречался не только с Кутузовым, но, это совершенно очевидно, и с Барклаем. Барклай был его непосредственным начальником, ибо разделение на две армии еще существовало, как существовал и штаб Первой Западной армии. Все, что пишет Винценгероде, он услышал от Барклая и изложил в письме Императору. Рассказ о Звенигородском бое интересен тем, что названа численность егерей и доставившего их в ночь с 28 на 29 августа в Звенигород Донского казачьего полка. Бой 31 августа закончился тоже только к ночи, видимо, тогда Винценгероде вышел из дефиле и, собрав весь отряд, кроме полков Бенкендорфа, пошел к с. Спасскому (Уборы). Самое важное: Винценгероде сообщает, что он после боя держит связь с арьергардом главной армии, с Милорадовичем. Бой не нарушил его взаимодействий с главной армией. Это подтверждение того, что русская армия после двух исключительно сложных боев при Крымском дворище и при Звенигороде, бывших следствием Бородинского сражения, не потеряла ничего в действенности своего управления, не были нарушены связь и координация ее взаимодействий с отрядами вне колонн главной армии.

Далее Винценгероде пишет о невозможности сражения под Москвой и верности решения Кутузова оставить Москву, о предложении ему возглавить кавалерию главной армии и о своем отказе, прямо пишет о дальнейших задачах своего отряда, который называет "корпусом". Кутузов высоко ценил Винценгероде и как боевого генерала, и как человека чести. И история корпуса Винценгероде впрямую связана с "главной историей" русской армии 1812 года, армии Кутузова, с историей важнейших ее действий, решавших судьбу той войны. Помещаем ниже (в сокращении) письмо Кутузова Винценгероде, которое проливает свет на многое в истории великой войны 1812 года. Генерал-фельдмаршал князь М. И. Голенищев-Кутузов - генерал-адъютанту барону Винценгероде

3-го сентября 1812 г.

<...> Я чрезвычайно одобряю сделанные вами распоряжения и нужным нахожу известить вас об операциях, которые я стану предпринимать, дабы вы могли сообразно с оными действовать. Намерение мое есть сделать завтра переход по Рязанской дороге; потом другим переходом выйду я на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу в Подольск. Сим движением я надеюсь привлечь на себя все внимание неприятеля, угрожая ему с тылу. Подольск есть такой пункт, где мне можно будет подкрепить себя и посылать партии по Можайской дороге. Я постараюсь остаться в Подольске три или четыре дня. Изложив вашему превосходительству будущие мои операции, я предоставляю вам действовать по вашему усмотрению с искусством, коему вы неоднократно являли опыты. Первым движением вашим, на которое должно быть обращено внимание ваше, будет занятие снова Клинской или Тверской дороги, оставя на Ярославской один из ваших казачьих полков под командой расторопного офицера, который ответствовать будет за все ложные тревоги, могущие дойти до великой княгини. Сей самый пост должен ежедневно доносить в Ярославль и стараться сохранять сообщение с казачьим постом, который я учрежду в Покрове на Владимирской дороге; сей пост сноситься будет с другим, учрежденным при Георгиевске, откуда учреждены будут мною еще другие до армии. Я предоставляю вашему превосходительству делать сообщения ваши Государю Императору, дабы успокоить его в ложных известиях, кои могут доходить до Петербурга.

P.S. Изюмский гусарский полк останется у вас{*70}.

Этот документ не входил в состав корпуса источников по 1812 году, несмотря на давний срок публикации, ибо он не может обслужить квазинациональный миф о неприязни "русского" Кутузова к "немцам", о том, что "человек" Александра I, каковым был Винценгероде, обязательно должен был быть Кутузову неприятен и вызывать его недоверие, именно в силу доверия к нему Императора. Письмо показывает степень доверия Кутузова генералу-иностранцу, которого Александр I назвал "орлом". Главнокомандующий сообщает ему концепцию своего, ставшего после знаменитым, стратегического маневра, по сути решившего судьбу кампании, хотя в этом и не было прямой необходимости. За сутки до поворота с Рязанского направления на южное и в штабе у Кутузова почти никто не знал о его намерениях. Это письмо свидетельствует и о том, что план выиграть кампанию маневром, "ногами" своих солдат, и схема его реализации уже были у Кутузова готовы ко времени оставления Москвы. Вряд ли столь продуманная и взвешенная форма сложного при своей видимой простоте маневра выработана Кутузовым в суматохе событий 1-го и 2-го сентября при оставлении Москвы. Кутузов прямо сообщает и основную цель маневра - занять позицию в тылу вошедшей в Москву Великой армии в случае ее движения на север. Эта позиция наилучшим образом защищала северную столицу России - Петербург. В этом заключается главная цель тарутинского маневра: угрожать с тыла Наполеону, если он, разорив Москву, пойдет на северную столицу. Все остальные проблемы, решенные маневром, вторичны, хотя их считают важнейшими, а названную самим Кутузовым главную цель даже не всегда упоминают. Да, Кутузов прикрыл южные губернии, ставшие источником снабжения для русской армии и не допустил их разграбления французами. Да, русская армия в результате маневра заняла фланговую позицию по отношению к коммуникационной линии Великой армии и не только угрожала ей, но и наносила по ней удары своими армейскими "партиями" (Денис Давыдов, Александр Фигнер и др. партизаны). Но главная цель была иная. Движение Наполеона на Петербург стало практически невозможно. Потому-то столь долго и бездейственно стоял в Москве Наполеон, что не мог отказаться от победного движения на Петербург, поскольку его вступление в Москву сверх его ожидания не решило судьбу войны. Надежда обойтись против Кутузова заслоном из войск Мюрата вблизи от Тарутина быстро померкла. Разведка боем, когда все тот же 4-й корпус частью своих дивизий пошел на север и отодвинул отряд Винценгероде (прикрытие фуражиров лишь побочная цель этого движения), о чем пишет Бенкендорф, можно рассматривать и как выступление авангарда всей французской армии, расчищающего путь следующим за ним контингентам. Но под Винковым Мюрат терпит поражение от Беннигсена и Ермолова. Тыл Великой армии более не обеспечен, ее движение на Петербург стало абсолютно невозможно. Остается единственное: идти на Калугу. И 4-й корпус Богарне перебрасывается с петербургского направления на калужское. Приходится Великой армии идти не за победоносным миром в Петербург, а в Калугу, за хлебом на зиму.