Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

• Название: Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.
• Автор: Феликс Чуев
• Издательство: Ковчег
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87322-840-X

В книгу известного русского публициста и поэта Феликса Чуева, автора нашумевших книг «Сто сорок бесед с Молотовым», «Так говорил Каганович», вошли истории о выдающихся людях нашего Отечества – И. В. Сталине, В. М. Молотове, маршалах Г. К. Жукове, К. К. Рокоссовском, А. Е. Голованове, летчиках М. М. Громове, Г. Ф. Байдукове, А. И. Покрышкине, первом космонавте Ю. А. Гагарине, «боге моторов» академике Б. С. Стечкине, писателе М. А. Шолохове и других, многих из которых автор знал лично. В книге читатель найдет немало сенсационных, ранее замалчивавшихся фактов и документов, полученных автором «из первых рук».

---

Конструктор мощных ракетных двигателей, установленных на советских ракетах-носителях, летавших в космос, дважды Герой Сощ1алистического Труда, лауреат Ленинской премии академик В. П. Глушко:

– Нелепость и глупость, какие приписывались тогда многим, кого арестовывали… Подготовились к войне с Гитлером так, что сам Гитлер не смог бы столько уничтожить народу, сколько мы своими руками…

Кандидат технических наук К. А. Рудский:

– Тухачевский был близок к Рыкову, а тот очень заигрывал с интеллигенцией и учеными. Недаром А. С. Яковлев свой первый самолет назвал АИР – Алексей Иванович Рыков…

Следователь мне говорит: «Ты пиши, главное, пиши! Пиши, что ты – автор «Евгения Онегина» или что хотел убить Сталина. Глупость? Пиши! Без тебя разберутся».

При реабилитации я читал свое дело: я-де такой-то, сидя в своем кабинете (которого у меня, кстати, никогда не было), утверждал акты об авариях самолетов (я никогда по своей должности актов не утверждал), скрывал истинную причину вредительства и покровительствовал врагам.

А ведь после каждой катастрофы при желании можно найти столько виновных! Самолеты научились гонять в хвост и в гриву, не заботясь особо о профилактике, отсюда и столько аварий. А на земле не хватает высококвалифицированных кадров – трудно найти за низкую оплату. И вот в 1937 году мне приписали, что я сознательно покрываю виновных в катастрофах.

Инженер С. М. Млынарж, работавший со Стечкиным в Тушино и в Казани:

– Мне инкриминировали, что я был участником контрреволюционной организации, которая должна была, ни много ни мало, свергнуть Советскую власть. Никаких подтверждающих фактов, доводов не было. Когда реабилитировали, сказали, что и в деле никаких материалов для обвинения нет. За отсутствием состава преступления решение Особого совещания от такого- то числа отменяется…

Доктор технических наук профессор Д. Д. Севрук:

– Посадки – в большей мере реакция цепная, но сволочная, и не случайная, а преднамеренная. Все было согласовано. Нужно было установить диктатуру личности, и репрессии распространили не только на политических деятелей. А в чем мы могли мешать, я до сих пор не понял. Какая-то недодуманная вещь, своеобразный садизм зарвавшихся людей… Очень многих из ЦИАМа арестовали. Каждый вечер стояли у домов черные машины…

Мой следователь мне говорил: «Ты не пытайся даже оправдаться. Мы все хорошо понимаем, что среди вас очень мало виновных, но так надо. И не рыпайся. Выбирай пункт, куда отправиться, НКВД не ошибается», – говорил он с некоторой иронией. Верил ли он сам в это дело, не знаю. Мы с Рудским оказались в разных списках, но я его затащил в наш вагон, и мы попали в строительный лагерь, в Магадан. Копали траншеи, дошли до шестой категории- это когда дают 150 граммов хлеба и отвратительную баланду, которую даже при сильном голоде невозможно есть. Работали на морозе…

Мы там придумали одно усовершенствование автомобильного двигателя, позволяющее экономить горючее до 40 процентов – американцы возили туда горючее. Мы создали первую автомобильную лабораторию на Колыме. За эту работу полагалась мне премия 100 тысяч рублей, но, поскольку я был арестантом, мне предложили 100 рублей. Объявили об этом перед строем, все были недовольны, свистели, улюлюкали. На строй направили оружие. А когда все успокоились, я сказал, что дарю эти 100 рублей начальству на мелкие расходы. Кончилось все благополучно, меня только посадили в карцер. Выручили уголовники, которые почему-то ко мне питали симпатию. Они мне носили в карцер еду, а на ночь выпускали в барак – ключи у них были. Иначе я бы загнулся: карцер напоминал сделанный из кольев курятник, продуваемый всеми ветрами и неотапливаемый, а уже морозы начинались. Потом, когда создали Особое техническое бюро, меня четыре месяца везли до Москвы, потом в Казань, и там в 1941 году я вновь встретился со Стечкиным».

Стечкин почти никогда, даже в семье, не рассказывал об этих годах и ни на что не жаловался. Иногда вскользь что-нибудь промелькнет у него в разговоре:

– Меньше трепаться надо было. Время не то, чтобы болтать…

Иногда вздохнет:

– Все хорошо у нас. Детей только жаль…

«Видимо, были у него ошибки, за которые он пострадал, – говорил мне один из пионеров нашего ракетостроения И.А.Меркулов. – Но не было нытья.

Он понимал, что жить надо будущим, а не прошлым».

В послевоенные годы он не раз встречался со Сталиным, и, видимо, многое в душе не прощая, высоко ценил его, ибо всегда уважал ум и силу воли в государственном смысле.

«Больших подробностей он не рассказывал,- говорит его племенник О. Я. Стечкин,- но с одного приема в Кремле в 1946 году, когда ему вручали Сталинскую премию, он вернулся поздно, дозвониться не мог, почти все на даче были, пришлось в окно влезать со двора… О Сталине он всегда говорил с большим уважением, и резкой критики я от него не слышал. Вообще, он терпеть не мог обывательских разговоров о правительстве».

«Я считаю, что он преданный Советской власти человек хотя бы потому, что он сделал для советской науки,- говорит генеральный конструктор академик С. К. Туманский. – Противник Советской власти не стал бы ставить науку об авиации и тем самым поднимать отечественную авиацию. Он же, по существу, поставил отечественную авиацию на ноги, двигателисты выросли на нем, на его трудах. Для меня это главный показатель того, что он честный и преданный Советской власти человек. А что он мог какие-то неосторожные фразы бросать – так ведь можно ругать власть, любя ее. Другое дело, что было немало подлецов, которые подхватывали эти фразы и доносили. На эту тему мы с ним почти не говорили. Он как-то сказал мне, что им не рекомендовали рассказывать детали пребывания в заключении. Думаю, что человек, побывавший там, понял, что это такое, и повторять ему не захочется. Главное, что несмотря на эту трагедию он сохранил себя и продолжал быть ученым».

Время не то, чтобы болтать.

Мне доводилось много беседовать на эту тему с В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем, занимавшими при И. В. Сталине крупнейшие посты в государстве и партии.

– Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев? – спросил я у Молотова.

– Они все сидели,- ответил Вячеслав Михайлович.- Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать… Они ведь не поддерживали нас.

В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения – страна-то крестьянская.

Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него были большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И если он помогает врагу и еще, благодаря своему авторитету, втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу… А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы – они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их приблизить к Советской власти.

Иван Петрович Павлов говорил студентам: «Вот из-за кого нам плохо живется!» – и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они – против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!

Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И Сталина Ленин критиковал.

Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кого бы то ни было, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить…

Но мы и наломали дров, конечно… Сказать, что Сталин об этом ничего не знал,- абсурд, сказать, что он один за это вину несет,- неверно. А вы назовите того, кто меньше, чем Сталин, ошибался?

Сыграл свою роль наш партийный карьеризм – каждый держится за свое место. И потом, у нас, если уж проводится какая-то кампания, то проводится упорно, до конца. И возможности тут очень большие, когда все делается в таких масштабах.

Человек держится за место и старается – это и называется карьеризм- одна из наших современных болезней…