Виктор Афанасьев - Рылеев

• Название: Рылеев
• Автор: Виктор Афанасьев
• Издательство: «Молодая гвардия» МОСКВА 1982
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга — биография К.Ф.Рылеева, выдающегося представителя декабристской поэзии и одного из основных деятелей Северного общества. Автор показывает окружение Рылеева, говорит об общественных проблемах России первой четверти XIX века, которые нашли отражение в литературной и политической деятельности поэта-декабриста.

---

И все-таки война в Греции оказала большое нравственное влияние на русские общество, многих заставила как бы проснуться, с обостренным вниманием взглянуть и на дела своей родины.

О тех же, кто проснуться был не в состоянии, Рылеев так писал в том же 1821 году:

Для пылкого поэта
Как больно, тяжело
В триумфе видеть зло
И в шумном вихре света
Встречать везде ханжей,
Корнетов-дуэлистов,
Поэтов-эгоистов
Или убийц-судей,
Досужих журналистов,
Которые тогда, —
Как вспыхнула война
На Юге за свободу,
О срам! о времена!
Поссорились за оду!..

Ни за кем не оставляет Рылеев права сказать: «Какое мне дело до свободы Греции?» Никто не вправе принимать с равнодушием урок живой, современной истории, когда «от слез и крови взмокла Эллада средь святой борьбы» (как напишет он в стихотворении 1824 года «На смерть Байрона»).

3

Зимой и весной 1821 года Рылеев посещает заседания Вольного общества любителей российской словесности, куда его ввел Дельвиг. Начало этому обществу положил Андрей Афанасьевич Никитин (1790–1859) — литератор, автор комедии и стихов в оссианическом роде. 17 января 1816 года у него на квартире состоялось первое заседание, на котором присутствовали литераторы братья Боровковы и Люценко (Ефим Петрович, поэт; его перевод поэмы Виланда «Вастола» в 1836 году был издан А.С. Пушкиным). 28 января был принят в новое общество Ф.Н. Глинка, в том же году вступивший и в декабристскую организацию Союз Спасения, или Общество истинных и верных сынов Отечества (Глинка в то же время был и ритором в ложе «Избранного Михаила»). Вскоре пришли в Вольное общество Кюхельбекер, Сомов, Плетнев, Греч (издатель журнала «Сын Отечества»). В этом тройственном союзе обществ — тайного декабристского, масонского (ложа «Избранного Михаила») п литературного (два последних — легальные) — утверждались патриотические идеи, неразрывно связанные с вольнолюбием.

Учредители Вольного общества любителей российской словесности начали разработку плана следующих капитальных изданий: 1) «Полной Российской энциклопедии», заключающей в себе все, что известно о России в отношении истории, искусства, науки, литературы; 2) «Жизнеописаний многих великих людей Отечества» — многотомного издания; 3) Нового иконологического словаря с изображениями — это должна была быть иллюстрированная история живописи, рисунка и гравюры; 4) Журнала трудов членов Общества — это издание — «Соревнователь просвещения и благотворения» — начало выходить в 1819 году. Проекты энциклопедии и иконологического словаря не были утверждены министром просвещения, усмотревшим здесь неуместное соревнование общества с Академией наук, которой труды такого размаха более пристали (однако в это время заканчивал восьмой том своей грандиозной «Истории государства Российского» Карамзин — не академия и не общество, а один человек). И все же члены Вольного общества начали работу над биографиями русских людей. Многотомного биографического словаря также не получилось, общество и в этом не нашло поддержки, но ряд биографий, намечавшихся для словаря, был помещен в «Соревнователе» — это жизнеописания поэта Петрова, полководца Суворова, И.И. Шувалова и других отечественных деятелей.

Ф.Н. Глинка напечатал в 1816 году в «Сыне Отечества» «Рассуждение о необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 года» (первый вариант этой статьи появился в «Русском Вестнике» С.Н. Глинки в 1815 году). «Всякий мыслящий ум, — писал Глинка, — пожелает иметь средства составить себе полную картину всех необычайных происшествий, мелькавших с блеском молний в густом мраке сего великого периода… Потомки с громким ропотом на беспечность нашу, потребуют истории… Русские захотят особенно иметь живое изображение того времени, когда внезапный гром войны пробудил дух великого народа; когда народ сей, предпочитая всем благам в мире честь и свободу, с благородным равнодушием смотрел на разорение областей, на пожары городов своих и с беспримерным мужеством пожинал лавры на пепле и снегах своего отечества… Одна история торжествует над тленностью и разрушением… О ты, могущая противница времен и случаев, вмещая деяния всех народов и бытия всех веков, история! уготовь лучшие из скрижалей твоих для изображения славы моего отечества и подвигов народа русского! Смотри, какую пламенную душу показал народ сей, рожденный на хладных снегах Севера… Историк Отечественной войны должен быть русским по рождению, поступкам, воспитанию, делам и душе. Чужеземец, со всею доброю волею, по может так хорошо знать историю русскую, так упоиться духом великих предков россиян, так дорого ценить знаменитые деяния протекших, так живо чувствовать обиды и восхищаться славою времен настоящих».

В этой статье Глинка, отталкиваясь от истории Отечественной войны, говорит о русской истории вообще. Он как бы доказывает закономерность того, что историю Отечественной войны пишет А.И. Данилевский, участник ее («Сочинитель должен быть самовидец», — пишет Глинка), а историю России — Н.М. Карамзин.

«Чужеземец, — пишет Глинка, — невольно будет уклоняться к тому, с чем знакомился с самых ранних лет, к истории римлян, греков и своего отечества. Он невольно не отдает должной справедливости победителям Мамая, завоевателям Казани, воеводам и боярам Русской земли, которые жили и умерли на бессменной страже своего отечества. Говоря о величии России, иноземец, родившийся в каком-либо из тесных царств Европы, невольно будет прилагать ко всему свой уменьшенный размер. Невольно не вспомнит он, на сколь великом пространстве шара земного опочивает могущественная Россия. Вся угрюмость Севера и все прелести Юга заключены в пределах ее… Русский историк не проронит ни одной черты касательно свойств народа и духа времени. Он не просмотрит ни предвещаний, ни признаков, ни догадок о случившихся несчастиях».

Первые восемь томов «Истории» Карамзина выйдут в 1818 году. Карамзин, реформатор русского литературного языка, языка русской прозы, мог принять близко к сердцу все сказанное Глинкой в его статье, за исключением следующего пожелания: «Русский историк постарается изгнать из писаний своих все слова и даже обороты речей, заимствованные из чуждых наречий. Он не потерпит, чтобы слог его испещрен был полурусскими или вовсе не русскими словами, как то обыкновенно бывает в слоге ведомостей и военных известий»[3].

Глинка не указал на «доисторическую» прозу Карамзина, в которой еще в 1803 году в своем «Рассуждении о старом и новом слоге российского языка» А.С. Шишков нашел сонм нелепых, по его мнению, галлицизмов.

1815–1816 годы — время особенно острой борьбы двух литературных партий — архаистов, членов «Беседы любителей русского слова», основанной в 1811 году Шишковым, и сторонников обновления русского языка путем разумной европеизации (однако не в ущерб разумному же использованию и старославянских слов и форм языка) — членов литературного общества «Арзамас», основанного в 1815 году Жуковским.

«Беседа» была почти целиком официозной, но разумное, творческое начало представлено было в ней такими ее членами, как Державин, Крылов и близкий к «Беседе» Гнедич (который станет вскоре одним из руководителей Вольного общества любителей российской словесности). В «Арзамас» вошли некоторые из будущих декабристов — Н.И. Тургенев, М.Ф. Орлов, Н.М. Муравьев. И все же воззрения декабристов на язык, на «слог», именно ввиду своих патриотических истоков, нередко примыкали к шишковским.

Шишков был патриот, нападки на него арзамасцев не объясняют нам ни всего Шишкова, ни тем более всей «Беседы». Шишков был высмеян так успешно, так остроумно и так надолго, что одна из питающих русских литературный язык жил почти перестала действовать, не смогли ее оживить и декабристы.

Карамзин и Жуковский как реформаторы языка не ответили на запрос своей современности полностью — эти великие русские люди, основоположники прозы и поэзии XIX века в России, не были всеобъемлющими гениями. Пушкин — в юности, в качестве арзамасца высмеивавший Шишкова, — в своей творческой практике нередко подтверждал верность некоторых его суждений о языке, о конце 1820-х годов Пушкин и прямо высказывается в пользу Шишкова: «Во многом он был прав». Утвердившаяся за Пушкиным репутация арзамасца и карамзиниста мешала его современникам увидеть скрытые течения в его поэзии.

Однако в самом начале века у Шишкова был единомышленник из окружения Карамзина. Это поэт Андрей Тургенев (старший брат декабриста Николая Тургенева и историографа Александра Тургенева), гениальный юно-ai Умерший в 1803 году двадцати двух лет.