Владимир Дягилев - Весенний снег

• Название: Весенний снег
• Автор: Владимир Дягилев
• Жанр: Советская классическая проза

«Весенний снег» (1969) — первая книга тетралогии «Море изобилия», главного литературного труда Юкио Мисимы (1925–1970), классика японской литературы XX века.

Основу сюжета тетралогии Юкио Мисимы «Море изобилия» составляет история, реально воплощающая буддийскую концепцию круговорота человеческого существования. Переселение души, возрождение в новой телесной оболочке юноши по имени Киёаки, умершего в двадцатилетнем возрасте, наблюдает всю свою долгую жизнь его одноклассник и друг Хонда.

Киёаки с детства знает Сатоко — дочь придворного аристократа, в семье которого он воспитывался. Сатоко горячо любит его, но Киёаки холоден, как лед. И вдруг, когда уже решено дело о замужестве Сатоко, которая должна стать женой принца императорской крови, Киёаки осознает, что любит ее. Их недолгая любовь кончается трагедией — уходом Сатоко в монастырь и смертью Киёаки.

---

Профессор Крылов не произвел на нее впечатления.

В кресле сидел маленький, невидный человек, в халате, шапочке, лицо клинышком, глаза острые, строгие, без улыбки. Ей невольно вспомнился Горбачевский со своим обаянием, со своей броской воспитанностью, и воспоминание это еще сильнее насторожило ее.

Крылов, как видно, и не старался произвести впечатления, заговорил резковато, не заботясь о приветливости (ей опять вспомнился голос Горбачевского - мягкий, певучий, обволакивающий).

- Слушаю вас. Какие жалобы? - спросил Крылов и краем глаза взглянул на Сережу.

Вера Михайловна уловила, что взгляд его при этом смягчился, и это подбодрило ее, дало силы для разговора.

- Мальчик болен. У него тетрада Фалло. Вот бумаги:

Она протянула целую кипу бумаг. Крылов отложил их в сторону и начал задавать обычные, знакомые, надоевшие ей вопросы. Вера Михайловна отвечала, как нелюбимый урок, лишь бы отвязаться. Профессор будто бы не придал значения ее тону. Он был терпелив и настойчив. Расспрашивал еще и еще, до той поры, пока не добивался нужного ему ответа. Потом он поблагодарил Веру Михайловну и обратился к Сереже:

- В футбол играешь?

- Не.

- А в бабки?

- Нет.

- Ну, тогда пойди сюда,-и профессор впервые улыбнулся. Во рту блеснул золотой зуб.

"У этого зуб блестит, а у того-улыбка", - подумала Вера Михайловна, снова мысленно сравнивая Крылова и Горбачевского. И это сравнение все время напоминало ей о печальном итоге, об обманутых ожиданиях и поддерживало недоброе, воинственное недоверие.

В конце концов она не выдержала и заявила:

- Если для показа студентам, как редкий случай, то я не согласна.

И опять Крылов пропустил ее заявление мимо ушей, продолжая осматривать Сережу.

Вера Михайловна закусила губу и замолчала, стала наблюдать, как проходит осмотр. Что-то на первый взгляд неуловимое отличало Крылова от других врачей.

Пожалуй, решительность, уверенность и осторожность.

Она заметила, что будто бы он и не щадит мальчика, поворачивает круто, прикасается вроде бы сильно, но Сережа молчит, не проявляет недовольства, не морщится. Значит, прикосновения не болезненны, не неприятны.

Они мягкие и эластичные. Человек знает, что и как делать, чтобы выходило терпимо.

- Сколько же тебе лет? - закончив осмотр, спросил профессор Сережу.

- Пять с четвертью.

- Ух ты.

- Да кто же тебе сказал так? - вмешалась Вера Михайловна, пораженная ответом сына не меньше, чем профессор.

- А дяденька Блинов.

- Это в клинике, - вырвалось у Веры Михайловны.

- В какой?

- Да мы ж к вам от Горбачевского.

В этот момент открылась дверь и появился Алексей Тимофеевич.

- Ой, здравствуйте! - невольно воскликнула Вера Михайловна.

Алексей Тимофеевич на какое-то мгновение не то растерялся, не то смутился, но затем взял себя в руки, слегка поклонился Вере Михайловне и деловито заговорил с Крыловым..Он что-то медицинское спросил, Крылов что-то ответил, и Алексей Тимофеевич ушел.

- Так, значит, от Горбачевского?-спросил профессор.

- Вот Алексей Тимофеевич как раз и устраивал.

Спасибо ему, Да только зря все..,

- Не первый раз. Не первый, - произнес Крылов резким тоном, точно сам для себя свои мысли высказал.-Ну что же, лечить будем.

Слова его озадачили Веру Михайловну. Если бы он сказал обычное "посмотрим", она бы возразила. Она уже приготовилась к возражению. Но он произнес "лечить будем", и это остановило ее.

"Но лечить - это еще не означает операцию", - подумала она, хотя возражать было уже поздно.

Крылов протянул ей бумагу с личной печатью, со штампом. Там резолюция: "положить" и приписка: "по жизненным показаниям".

Вера Михайловна вспомнила волынку с оформлением в клинике Горбачевского и удивилась: "А как он узнал об этом? Узнал и упреждает!"

Она кивнула. Она согласилась. Она не то чтобы вновь поверила, нет, веры в ней сейчас не было ни на капельку, но она увидела в словах профессора хоть какой-то выход, точнее, хоть какую-то возможность оттянуть поездку домой. Обратно в Выселки Вера Михайловна не могла еще ехать. Никак пе могла.

Крылов встал, подошел к ней и положил руку на плечо:

- Лечить будем.

Он довел их до двери, взлохматил на прощанье Сереже волосы и обратился к секретарше:

- Леночка, Алексея Тимофеевича ко мне.

Класть решили сегодня же, сейчас же. Федор Кузьмич настоял.

- Раз уж приехали- не раздумывай. Мало ли чего.

А за вещами я съезжу. Пока ты тут возишься, я и обернусь.

Он был явно обрадован оборотом дела. А главное, тем, что проходила его идея. Как-никак это он настоял, чтобы к Крылову ехать.

Федор Кузьмич действительно быстренько обернулся. Пока Сережу оформляли, мыли и переодевали, Федор Кузьмич снова был уже здесь, в приемной. Вся процедура приема на этот раз проходила без задержки. Правда, у главного врача Вера Михайловна немного испугалась, но все обошлось. Главный врач потер свой мясистый нос, снял трубку и позвонил. Она догадалась - Крылову.

- Ты опять,-сказал главный врач.-Ну, смотри...

И все. Остальное пошло как по маслу. , Когда Сережу вывели из приемной в большом, не по росту, до самых пят больничном халате, ей вдруг сделалось так жаль его, какое-то недоброе предчувствие охватило ее. Она не удержалась, окликнула:

- Сереженька! - и бросилась к нему, и обняла, и прижала к груди.

Она вся дрожала и никак не могла унять эту дрожь.

- Ты чего, мам?

- Да так. Ничего. Озябла что-то.

Она через силу улыбнулась сыну.

- Мам,-спросил он,-а этот дядя профессор хороший?

- Хороший.

- А он волшебник?

Она удивилась вопросу, но, чтобы не разочаровывать сына, подтвердила:

- Почти.

Веру Михайловну окликнула сестра приемного покоя:

- Вас просили зайти к профессору Крылову.

Вот тут-то Вера Михайловна и вспомнила об Алексее Тимофеевиче, о неожиданной встрече с ним и о последних словах Крылова. Других причин приглашения она не находила..

"Может, я подвела его? Но ведь он ничего худого...

Я так и буду говорить. Мол, спасибо. Только благодарна. Никаких претензий к Алексею Тимофеевичу нет".

Потом она отвлеклась от этих мыслей, стала думать о том, что написать Никите. "Об отказе от операции писать не буду. Насчет всего человечества тоже не упомяну... Просто... Да, да, просто скажу, что перевели в другую клинику. О клинике Крылова он и сам знает".

Впервые она собралась лгать мужу, но не устыдилась этой лжи, а обрадовалась ей: она сохраняла спокойствие в доме, уберегала родных и дорогих ей людей от ненужных волнений.

- Вас Вадим Николаевич ждет, - завидев ее, будто обрадовалась секретарша.

На этот раз Вера Михайловна рассмотрела профессора поподробнее. Оказывается, у него черные, с редкой сединкой волосы, у глаз и у рта морщинки, особенно они заметны у рта, как две уздечки с каждой стороны.

А глаза темно-карие, умные, будто всевидящие. И взгляда он не отводит. От всего облика его исходила уверенность и убежденное спокойствие. На сей раз он был более .приветлив, усадил Веру Михайловну напротив себя, но заговорил совсем не о том, о чем она предполагала.

- Тут, видите ли, один вопрос. Вы доктора...-он заглянул в бумагу,-Петюнина знаете?

- Нет,-отказалась Вера Михайловна, не припоминая такой фамилии. - Нет, не знаю.

- Владимира Васильевича Петюнина,-повторил Крылов.

- Владимира Васильевича...-повторила за ним Вера Михайловна.-Так это ж наш! Из Медвежьего.

- Вот-вот, видите,-подтвердил Крылов.-Он заходил. Вами интересовался. Просил разрешения на .посещение... А вы, оказывается, из знакомых мест. Расскажите-ка о себе.

Вера Михайловна рассказала. Не так подробно, как когда-то Горбачевскому, без прежней охоты, но точно и откровенно.

- А вы что.. . Видите ли... - Крылов тянул, подыскивая слова.-Вы сколько уже здесь живете? Трудновато. Накладно. Так во-от... Могу предложить... Не хотите нянечкой поработать?

Предложение было неожиданным. Вера Михайловна растерялась.

- Я понимаю,-извиняющимся тоном произнес Крылов.-Вы учительница... Но другого пе могу...

А пособить вам хочется. Дело в том, что это надолго с мальчиком. Я имел в виду, что процедура эта, видите ли, трудоемкая.

Веру Михайловну поразила не неожиданность, не само предложение профессора, а мотивы этого предложения. Ее до боли тронуло одно слово: пособить. Давненько она его не слышала. А слово-то дорогое, хорошо знакомое, выселковское, там его часто произносят. Пахнуло родными местами, родными людьми. Будто душевный мостик перебросило это слово от сердца профессора к ее сердцу.

Крылов ждал, и Вера Михайловна произнесла:

- Можно, я подумаю?

- Конечно. Это, видите ли, не к спеху.

Она раскланялась и вышла.

Доехав до главпочтамта, поспешно села за письмо Никите. В нем она сообщила, что уже согласилась поработать санитаркой. "Мне нисколечко не будет трудно, - писала она.-А помогать людям буду. И Сереженька на виду будет... А профессор обещал лечить. О нем люди хорошее говорят".