Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

• Название: Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)
• Автор: Владимир Кашин
• Жанр: Детектив

---

- Банк, как вы знаете, не работает. Раньше это был небольшой банк Кредитного общества. После национализации не функционировал. А теперь его как будто собираются преобразовать во внешнеторговский. Торговля у нас с другими странами мизерная - экспортируем лес, пряжу, кустарные изделия, деревянные игрушки, керамику. И ввозим тоже всякую мелочь, берем, что дают. Советская власть пытается внешнюю торговлю расширить. Для валютных операций нужен на Украине банк с некоторым золотым запасом. Вот и воюют уполнаркомвнешторг - и не выговоришь, черт возьми! - с Советом народного хозяйства - за право распоряжаться этим банком с его активами.

- Пока хозяева дерутся, кот сало съест, - засмеялся человек у окна. Ключи от хранилища, надеюсь, у вас?

- У меня. Но контрольные - у комиссара. Своими открыть подвал не могу.

- М-да... Не хотелось бы двери ломать... А от сейфов?

- Сейфы тоже на контроле. Английские замки я открою, а французские только комиссар.

- Заманить его сюда и... - предложил представитель "Комитета "Не горюй!", названный Гущаком. - Где он живет?

- Нет, - решительно произнес человек у окна. - Никакого шума и никакого насилия!

- Делу можно помочь, - вмешался в разговор глуховатый голос из глубины кабинета.

- Что вы имеете в виду?

- Сидит у меня одна пташка - спец по сейфам, медвежатник. На пятерку тянет даже с учетом амнистии. Организую ему побег и привезу сюда.

- Вот это - дело другое, - одобрил человек у окна. - Следовательно, договорились, Павел Амвросиевич?

- Только если силою заставите, то есть вывезете как заложника или пленного.

- Хорошо. Операция состоится послезавтра в полночь. Ровно в двенадцать мы будем здесь. Полагаю, эта непогодь до тех пор продержится. Смотрите, Павел Амвросиевич, игра у нас честная. Нам, между прочим, и еще кое-что известно. Как, например, появился счет на ваше имя в Берлинском банке. Не за акции ли национализированных заводов юга России, которые вы недорого продали немцам, чтобы они по Брестскому договору предъявили их большевикам как свою собственность и содрали за них баснословные суммы?

- Сейчас, когда Германия отказалась от каких бы то ни было претензий, все это потеряло свое значение.

- Но денежки-то вы тем не менее взяли и положили на свой берлинский счет! Братья Череп-Спиридоновичи по аналогичному делу расстреляны. Всего-навсего государственная измена, милостивый государь!

- Этого никто не может доказать.

- Вам просто повезло, что Чека до вас еще не добралась. Но ведь дело еще не поздно обновить. Имейте в виду: раньше, чем вы донесете или хотя бы подумаете об этом, я буду знать. И куда бы вы ни побежали - все едино наткнетесь на меня или на моих коллег. И тогда сам господь бог вас не спасет.

Матрос остановился, чиркнул зажигалкой, и Ванда увидела огромную, шикарно обставленную комнату. С потолка свешивались упитанные амуры с луками в руках.

На мгновение ей стало страшно, словно она забралась в чужой дом воровать. Матрос понял ее состояние. Не гася зажигалки, он воткнул штык в мягкий диван, чтобы показать девушке, что все здесь теперь принадлежит не господам, а народу.

Она успокоилась.

Заметила на круглом столике серебряную статуэтку дискобола, в мерцающем свете зажигалки казалось, что атлет уже сбросил с себя серебряное оцепенение и толкнул круглый диск в воздух. Ванда залюбовалась статуэткой. Хотела взять себе, но матрос не разрешил.

- Здесь, - объяснил он, - все наше, даже буржуйское золото в подвале. Но брать ничего нельзя. Даже тебе, люба.

Они присели на канапе.

Мокрая одежда стала в комнате тяжелой и липкой.

Матрос дрожащими от нетерпения руками снял с девушки пальто, потом расстегнул кофту...

15

Встретиться с профессором Решетняком было не так-то просто. Только через несколько дней Коваль дозвонился до него по телефону. Член научных обществ, преподаватель института и исследователь, Алексей Иванович Решетняк физически не мог успеть во все места, где его ждали, и поэтому всячески избегал второстепенных дел. В большинстве случаев занимался ими не он сам, а его жена Клавдия Павловна или даже дочь Надя - молодой научный работник.

В городской квартире профессора параллельные телефонные аппараты стояли в трех комнатах из четырех, и звонок одновременно раздавался и в гостиной, и в кабинете Алексея Ивановича, и в спальне, а порой и в комнате Нади, если она переносила к себе аппарат, оснащенный специальной вилкой для переключения.

Сам Решетняк почти никогда трубки не снимал. Сперва брала ее Клавдия Павловна или Надя, которая передавала эстафету разговора матери. Та, в свою очередь, придирчиво расспрашивала, кто и откуда, зачем нужен Алексей Иванович, и чаще всего отвечала, что дома его нет и неизвестно, когда он придет - где-то в институте, в лаборатории или на опытном участке, в поле.

В обычай это вошло давно. Когда-то Решетняк протестовал против чрезмерной опеки, но Клавдия Павловна сумела убедить мужа, что только так можно уберечь его от разбазаривания драгоценного времени и от всяких глупостей. Последние слова имели особый смысл.

Дело в том, что очень давно, когда Решетняк брал еще трубку сам, как-то позвонила одна экзальтированная студентка и провозгласила сразу на три аппарата, что она, так же как и все остальные девушки их курса, влюблена в профессора Решетняка. После этого возражать против контроля жены стало действительно трудно. Решетняк сдался на милость победителя и навсегда был лишен телефонной самостоятельности.

Ковалю пришлось отрекомендоваться все той же Клавдии Павловне. Сперва она не поверила: действительно, какое дело может быть у милиции к ученому Решетняку?! Подполковник напомнил, что свою трудовую деятельность доктор наук начинал с милиции, намекнул, что речь идет о делах давних и что он надеется на помощь уважаемой Клавдии Павловны.

Решетняк спросила, не может ли она заменить Алексея Ивановича, у которого не только работы по горло, но и больное сердце, и его нужно оберегать от лишних волнений. Коваль заверил, что разговор не будет неприятным, просто небольшая консультация, касающаяся старых милицейских дел, а с Клавдией Павловной он непременно встретится, но отдельно и чуть-чуть позже.

Заинтригованная и немного обеспокоенная, профессорша позвала супруга к телефону и, взяв трубку параллельного аппарата в другой комнате, услышала, как подполковник Коваль договорился с ее мужем о встрече на опытной станции.

Едва переступив порог опытной станции, подполковник услышал громовой голос. Пробираясь через две комнаты, забитые мешками с семенами, шкафами с образцами бобовых, ржи и пшеницы, которые стояли не у стен, а загромождали проход, он наконец добрался до двери, обитой запыленным темным дерматином.

Подполковник постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь. Вид кабинета говорил о том, что и это помещение, и те, через которые он прошел, находятся в распоряжении одного и того же хозяина. Здесь царил такой же беспорядок. Письменный стол профессора был завален бумагами, из-под которых высовывались уголки кулечков с семенами. На соседнем столе теснились грязные банки, склянки, пробирки. Стены были увешаны схемами и диаграммами, графиками с надписями: "Почва", "Влажность зерна", "Влияние солнечного света". Коваль мельком взглянул на эти заголовки, а иных прочесть не смог, потому что их наполовину заслоняли другие графики - их на каждом гвозде висело по нескольку штук.

Обстановка кабинета подчеркивала и демонстрировала житейскую несобранность ученого, целиком и полностью сосредоточенного на своих экспериментах и поглощенного наукой. Во всем остальном Решетняк нисколько не был похож на героев романов и фильмов о рассеянных чудаках с учеными степенями. На его нарядный и даже, пожалуй, щеголеватый серый костюм накинут был свежий, тщательно отутюженный халат. Розовощекий, как ухоженный ребенок, хотя и седовласый, с седыми бакенбардами, профессор что-то горячо доказывал молодой женщине в таком же халате. Не обращая внимания на Коваля, остановившегося у двери, он время от времени выхватывал из кучи бумаг, лежащих на столе, какую-нибудь нужную бумажку.

Но вот, резко оборвав себя, он обернулся к посетителю и, наклонив голову, недовольно глянул поверх очков.

- Что угодно?

- Мы, Алексей Иванович, договаривались с вами о встрече. Моя фамилия Коваль.

- А-а, из милиции, - вспомнил Решетняк и засуетился. - Что же вы стоите у двери, как бедный родственник? Садитесь, пожалуйста.

Он жестом дал понять женщине, что разговор с нею закончен, и она, забрав со стола какие-то бумаги и бросив на Коваля любопытный взгляд, вышла из кабинета.

Подполковник плотно прикрыл за нею дверь и только после этого сел на предложенный профессором стул.

- Я слушаю вас, - сказал Решетняк. - Простите, не знаю имени и отчества.

- Дмитрий Иванович.

- Так чем же могу, Дмитрий Иванович, быть полезен?