Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

• Название: Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)
• Автор: Владимир Кашин
• Жанр: Детектив

---

Он отошел от стола и теперь свободно опустился в кресло. Взгляд его снова заблуждал по стенам, по сосредоточенному, с крупными чертами лицу Коваля, по окнам и верхушкам лип, время от времени победоносно обращаясь к столу, на котором, тускло поблескивая, лежала на кусочке целлофана круглая пуговица.

- Мы еще не дослушали Остапа Владимировича, - сказал Коваль, заметив, что Суббота утратил интерес к оперативному совещанию. - Пожалуйста, дальше, - приказал он лейтенанту. - Где вы нашли эту пуговицу?

- Пуговицу я обнаружил около платформы, за три метра от восточного края. Больше ничего интересного на месте преступления не оказалось.

- Как же вы ее раньше не обнаружили? При первом осмотре места, при втором, - упрекнул Коваль лейтенанта, тут же подумав о том, что и они с Субботой не один раз были в Лесной и тоже не увидели этой пуговицы.

- Пуговица лежала под рельсом, она закатилась в гравий. Во время движения поезда шпалы и рельсы колеблются, камешки перемешиваются, вот они и накатились на пуговицу, засыпали ее. Я шел, носком случайно задел, пуговица блеснула. Вот... - Андрейко положил на стол схематический рисунок места находки.

- Так. Хорошо. Все у вас? - И, не дожидаясь ответа, Коваль обернулся к следователю: - Валентин Николаевич, я, кажется, говорил вам - уже установлено, что атаман банды с веселым названием "Комитет "Не горюй!" Андрей Гущак и репатриант, погибший на станции "Лесная", - одно и то же лицо.

Суббота вяло кивнул.

- Я думаю, следует продолжить изучение людей, которые сталкивались когда-то с этим Гущаком.

- Вам виднее, Дмитрий Иванович, но я остаюсь при своем мнении; сроки подходят, и я буду готовить материалы для обвинительного заключения по Василию Гущаку.

Коваль ничего не ответил, молча кивнул лейтенанту, чтобы он завернул пуговицу в целлофан. Потом встал, потоптался возле стола и сказал, обращаясь к Андрейко:

- Вам еще одно задание. Поинтересуйтесь, не встречался ли кто-нибудь из старых знакомых Андрея Гущака с ним, с Василием или с матерью Василия. И у всех ли у них есть алиби на день убийства.

Лейтенант Андрейко вытянулся:

- Есть! Но разрешите еще доложить, товарищ подполковник, что Решетняки летом живут на своей даче в Лесной, метрах в трехстах четырехстах от станции. Профессор лишь иногда ездит в город, в институт или на опытную станцию. Но в этом году они были на даче только половину июля. Затем неожиданно вернулись в город.

Теперь заблестели глаза у Коваля.

- Почему же вы молчали? Это ведь очень важно!

- Я не успел... - начал оправдываться Андрейко, но подполковник уже спрашивал взглядом следователя - мол, что вы скажете на это?

- Дача в Лесной? Ну и что? - ответил Суббота на немой вопрос подполковника. - Там сотни дач. - И он пожал плечами. - Если экспертиза установит, что пуговица - с куртки молодого Гущака, никакие дачи нам не потребуются.

14

Декабрьская ночь была лютой. Вечером потеплело, и внезапно пошел дождь - унылый, гнетущий. Но потом завыл ветер, и с черного неба посыпались крупный град и колючий снег. Ветер бешено менял направление дул со всех сторон, швырял метельные клочья.

Особенно буйствовал ветер у национализированного особняка бывшего Кредитного общества. Здание стояло на холме, и его нещадно захлестывало дождем и заносило снегом. В густой и вьюжной тьме ничего не видно было и за шаг.

Город тревожно спал в полном мраке. Казалось, ничто живое не может находиться в это время на улице.

Но у подъезда особняка, под навесом, стоял совсем молодой матрос в черном промокшем бушлате и ботинках, которые давно развалились бы, если бы матрос не перевязал их проволокой. Он не выпускал из рук винтовки с примкнутым штыком и в минуты, когда ветер стихал, говорил девушке, которая прижималась к нему и которую он пытался защитить от ветра:

- Буржуев не будет, Ванда, понимаешь, ни одного во всем мире.

- А куда же их денут, Арсений?

- На дырявую шаланду - и в море! Все люди равными будут, свободными.

- А любовь будет?

- Любовь? А как же! Свобода. Хочешь - люби, хочешь - нет.

- И ты бросишь меня?

Она погладила холодными пальцами его мокрое лицо.

- Нет, - сказал матрос. - Никогда! Полундра! - внезапно спохватился он. - Чего ластишься? К часовому даже подходить нельзя!

- Господи, весь промок... - не обращая внимания на его слова, вздохнула девушка. - Пойдем в подъезд!

- Нет! Я должен охранять этого буржуя. Контра засела в нашем штабе, не иначе. Надо мировую революцию делать, а они поставили революционного матроса охранять капиталы. Пустил бы толстопузого на дно, да трибунала боюсь. - И матрос крепче сжал винтовку.

- Ну ладно, ладно, - сказала девушка. - Я пойду. Побыла бы до утра, но раз нельзя...

- Никуда не пойдешь, - сердито проворчал матрос. - В такую ночь прикончат в момент. - Он задумался. - Иди в подъезд. Восемнадцать пустых комнат, и никого не вселяют. - Он подошел к тяжелой двери, отпер ее, потом взял свою подругу за руку и повел в здание. - Выспишься, как в раю. Никто не увидит. Буржуи все спят.

Но матрос ошибался, считая, что все в доме спят. Он стоял с Вандой в темной комнате, уговаривая ее чувствовать себя свободно в этом роскошном жилище, а тем временем в противоположном крыле дома, в квартире бывшего хозяина особняка - председателя правления Кредитного банка, а теперь "совслужащего" - специалиста, который не только заявил о своей лояльности, но даже согласился служить новой власти, - не спали. Не спал сам Павел Амвросиевич Апостолов, не спали его тайные гости, которых провели черным ходом, не спала напуганная метелью и недобрыми предчувствиями дочь Апостолова - ровесница Ванды. Не спала и смерть, притаившаяся в непроглядной темени коридоров особняка, смерть, которая уже избрала своей жертвой молодого матроса Арсения Лаврика.

Просторный кабинет Апостолова, где в лучшие времена случалось Павлу Амвросиевичу принимать влиятельных и даже титулованных клиентов, утопал в темноте. В неосвещенном помещении едва белели запорошенные метелью высокие венецианские окна.

Гости сидели в креслах и разговаривали негромко, но как люди, которые чувствуют себя дома в любой обстановке и только не считают нужным афишировать это.

Хозяин, на ногах которого были мягкие туфли, похаживал по комнате, и его силуэт то появлялся у окна, то возникал рядом с кем-нибудь из гостей.

- Как известно, - говорил он, - при переходе к нэпу денежная система была полностью разрушена. В условиях обесцененной валюты и постоянных эмиссий стабилизировать курс рубля невозможно. Но год назад большевики создали свой Госбанк. А в нынешнем году выпустили деньги нового образца, надеясь укрепить свой рубль.

- Господин Апостолов! - послышался резкий голос человека, который сидел у окна. - Оставьте свои панегирики. Мы пришли по делу, а не для того, чтобы слушать то, что нам самим хорошо известно.

- Понимаю, - отозвался хозяин. - И не стану вас задерживать. Хочу только обратить ваше внимание на обстановку и напомнить, что новая власть, учитывая тяжелое положение с финансами, идет на поклон к ею же проклятому частному капиталу. А это очень важно. В Одессе, например, губплан уже дал разрешение на открытие коммунального банка при условии максимального участия частных акционеров и минимуме государственного взноса. Совнарком разрешил открывать ломбарды и ссудные кассы для населения, по существу частные, хотя и под эгидою государства. И, главное, месяц назад объявлен декрет о свободном обращении благородных металлов и драгоценностей. Это вам, по всей вероятности, тоже известно.

- Уповаете, что вам вернут бумаги, золото, бриллианты, вот этот ваш банк?

Апостолов, остановившись у стола, замер в безмолвии.

- Они затем и взяли вас на службу, чтобы вы не теряли надежды, сказал один из гостей. - Назначили управляющим. Будто бы ничего и не изменилось. И действительно... Ценности лежат там же, где лежали, в ваших сейфах, - как вы их только уберегли при всех сменах власти! И вы, так сказать, при них, вроде бы на старом месте. Но ценности не ваши, - сделав ударение на двух последних словах, заключил гость. - Теперь вы клюете на новую приманку, - видите ли, коммунисты возвращают хозяевам мелкие предприятия, дают в аренду, разрешают обращение золота и драгоценностей. Ничего вам не вернут, уважаемый. Что заграбастали, того из рук не выпустят.

Произнесший эти слова, наверно, и сам не догадывался, что задел в душе Апостолова самые чувствительные струны. Бывший банкир мог жить только рядом со своими ценностями. Собственно говоря, и раньше не все ему здесь принадлежало, а по большей части было положено на сохранение или под залог: и фамильные драгоценности - бриллианты, золотые украшения, и акции, и другие бумаги, часть которых уже обесценилась, и слитки золота, золотые монеты и иностранная валюта. Но он привык видеть все это в своих сейфах, распоряжаться этими сокровищами, и, когда буря революции смела хозяев, он, как это ни странно, уверовал, что все отныне принадлежит ему.