В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

• Название: Отец Иакинф
• Автор: В. Н. Кривцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Введите сюда краткую аннотацию

---

Началось это с первого же их визита в Чикойский монастырь, бывший до недавнего времени у бурятов их главным религиозным центром. Расположен дацан был всего в тридцати верстах от Кяхты. Оттого-то Шиллинг и посетил его первым. Тем более, что, по словам Уэйля, там хранился один из трех имеющихся в Забайкалье экземпляров Ганчжура.

Когда они приехали в Чикойский монастырь и вошли в главный храм, у Шиллинга глаза загорелись. По обе стороны алтаря были расставлены десятки священных книг, завернутых, или, лучше сказать, запеленатых, в суконные полотнища красного и желтого цветов.

— Наверно, это и есть Ганчжур, — шепнул Иакинф Шиллингу.

Но, памятуя о том, что рассказывал про свои неудачи Уэйль, Шиллинг при первом посещении храма о Ганчжуре и не заикался. Он удовольствовался тем, что внимательно осмотрел тибетские и санскритские лексиконы, находившиеся в юрте настоятеля. Два из них оказались ему знакомы. Надо было видеть, какое впечатление произвело на хозяев знание тибетской письменности и та легкость, с какой Шиллинг сумел выказать свои познания.

А восхищению Павла Львовича и границ не было.

— Конечно, отец Иакинф, вы мне говорили все это в Петербурге, но, по правде сказать, я и представить себе не мог, что сей кочующий народ, живущий в войлочных юртах, единственное занятие которого — пастушеское скотоводство, совсем как в библейские времена, может располагать такими богатейшими собраниями книг, — говорил Шиллинг, когда они возвращались из Чикоя. — Теперь-то я уверился, что отыщу тут сокровища, которые ускользнули от внимания графа Потоцкого и господина Клапрота. В Петербурге меня все пугали неудачами графа Головкина и его ученых советников. Ведь они вернулись из поездки сюда, можно сказать, с пустыми руками.

— Да что там говорить о Клапроте! Но мне и рассказы мистера Уэйля насчет фанатизма и невежества бурятских лам не кажутся справедливыми, — сказал Иакинф. — Признаюсь, Павел Львович, очень меня обрадовала та обходительность и тот такт, с какими вы заводите сношения с бурятами. Убежден, вам удастся достигнуть тут куда больших успехов, нежели добился за десять лет Уэйль со своими помощниками. И времени столько не понадобится.

А тут еще не было бы счастья да несчастье помогло. В храме пришел в негодность самый главный музыкальный инструмент — большой там-там, или да-ло — по-китайски. Иакинф вызвался заказать новый через знакомых купцов в Маймайчене. Так и было сделано. Через несколько дней огромный медный гонг был доставлен Шиллингом в Чикой. Бескорыстный и щедрый дар сей произвел на чикойских лам огромное впечатление. Они стали приметно сообщительнее и дружелюбней, и, когда Шиллинг попросил разрешения взглянуть на Ганчжур, настоятель монастыря с готовностью, которую прежде невозможно было и предположить, распорядился, чтобы из храма извлекли один из томов Ганчжура и принесли в юрту, где он принимал Шиллинга.

К величайшему удовлетворению лам, Шиллинг оказал все требующиеся буддийскими обыкновениями знаки глубокого почтения к тому, что было для них чем-то вроде святого писания. Он бережно брал листы Ганчжура только за обрезы, не касаясь самих письмен. И тут Шиллинга ждала редчайшая удача. Он вдруг увидел перед собой хорошо знакомый текст. Это был один из немногих листов Ганчжура, попавших в свое время в Европу из монастыря Аблайкит. Десятилетия не утихали в Европе споры по поводу этого места из Ганчжура. Его пытался расшифровать в Париже знаменитый французский ориенталист Фурмон, много времени провел над ним в Петербурге и сам Шиллинг.

— И вот подумайте, прямо чудеса, да и только, — рассказывал Павел Львович Иакинфу, возвратясь из Чикоя. — Это действительно может поразить воображение. Счастливейший случай привел ко мне в руки именно этот лист, затерянный в огромном своде буддийских сочинений, содержащем сорок тысяч таких листов! Я тут же попросил лам объяснить некоторые санскритские термины, которыми перемежался тибетский текст. Но оказалось, что и у самих лам не было единодушия а их истолковании. Во всяком случае, я понял, что не зря корпел в Петербурге над этими листами Ганчжура. Благодаря этому я предстал перед моими хозяевами не менее сведущим в их священных книгах, нежели они сами.

С тех пор дружба с бурятским духовенством у Шиллинга и повелась.

А тут еще пророчество одного старого, высоко почитаемого ламы, который перед смертью (это было незадолго до прибытия экспедиции в Кяхту) возвестил своим единоверцам, что скоро на бурятской земле объявится ученый чужеземец, обратится тут в буддийскую веру и понесет свет ее учения на Запад. Чем больше Шиллинг посещал буддийские храмы, собирал священные буддийские книги, тем с большей убежденностью и единодушием относили это пророчество к нему.

Но и это скоро перестало удовлетворять пылких степных почитателей ученого пришельца. Сопровождающие Шиллинга переводчики рассказывали, что в народе все больше ширится молва, будто прибывший из далекого Петербурга важный русский сановник, который столь усердно посещает их храмы, знает письмена их священных книг, собирает и облекает их в новые шелковые покровы, — не просто ученый, а х_у_б_и_л_г_а_н, то есть земное воплощение одного из бодисатв буддийского пантеона. Шиллинг весело хохотал, когда ему об этом рассказывали. Но молва эта все шире разносилась по бурятской степи.

И вот верховный жрец всех забайкальских ламаистов, сам почитающийся живым буддой, прислал в Кяхту своего посланца, чтобы призвать Шиллинга к себе. Никто из европейцев не удостаивался такой чести.

По дороге Шиллинга и Иакинфа встречали повсюду с большими почестями. Завидя коляску Шиллинга, странствующие кочевники тотчас соскакивали с лошадей и, сняв шапки, подносили ему аршинные ходаки — что-то вроде цветных полотенец, которыми у бурят одаривают в знак особого почтения. Шиллинг и Иакинф испытывали смущение: все захваченные из Кяхты подарки, за исключением припасенных для самого пандита, были уже раздарены, и они не знали, что и делать, пока Иакинфу не пришла на ум счастливая мысль отплачивать тою же степною монетою: за ходак — только что полученным ходаком, за приветствие — приветствием.

А между тем по мере приближения к Гусиному озеру их свита все возрастала: почти каждый попадавшийся навстречу всадник поворачивал коня и присоединялся к ним.

У ворот, ведущих в жилище Хамба-ламы, выстроилось в два ряда с сотню лам-музыкантов. Прочитав наскоро молитву, они ударили в литавры и гонги, заиграли в трубы и поющие раковины в знак приветствия. Такой встречи Иакинф не мог и предположить. Нестройные и резкие звуки этого степного оркестра пронизывали, по китайскому выражению, до костей, а сопровождавшую их с Шиллингом свиту наполнили священным трепетом. Бурятские всадники повскакали с коней и простерлись ниц.

Во дворе навстречу им вышел Хамба-лама. Опираясь на посох, в атласной желтой одежде, с ярко-красной перевязью на плече, с блестящею на солнце наголо обритою головою, он возвышался над всей своей свитой. Дородством он мог сравниться разве что с Шиллингом, который с поразительной легкостью соскочил с коляски и пошел навстречу Хамба-ламе.

Видя, как торжественно встречают тут Шиллинга, Иакинф поверил, что буряты и впрямь почитают его хубилганом.

Между тем Хамба-лама пригласил Шиллинга и Иакинфа к себе в юрту. Она была раза в три, а то и в четыре, больше обычной и могла вместить с добрую сотню людей. Бурятский первосвятитель с отменною вежливостью усадил гостей рядом с собой на высоких подушках, его приближенные — гэлуны — разместились на полу, усевшись полукругом.

Пока подавали чай, Шиллинг произнес заранее приготовленное приветствие на тибетском языке. Он не скупился на добрые пожелания пандиту и его гэлунам и преподнес Хамба-ламе в знак высокого почтения длинный ходак алого цвета, богато украшенное серебром седло и зеркало в бронзовой золоченой оправе.

То, что приветствие Шиллинг произнес на языке их священных книг, а преподнесенные им Хамба-ламе подарки были столь щедры, вызвало восхищение собравшихся в юрте первосвятителя лам.

Дальнейший разговор велся с помощью рекомендованного Игумновым переводчика. Согласно с принятым тут обычаем, шел он неторопливо, но мало-помалу обратился и к целям их приезда в бурятские степи. Иакинф рассказал, какое значение для науки имеет предпринятое Шиллингом собирание письменных памятников и что ему уже удалось собрать. Прослышав, что Шиллинг сделал новые шелковые покровы для приобретенных им книг, Хамба-лама выразил одобрение и со своей стороны преподнес Павлу Львовичу несколько томов известного собрания "Сандуи", содержащего сто шестьдесят девять трактатов — духовных, астрологических и медицинских.

Оживленная беседа не раз прерывалась. Стайки степных служителей будды, прискакавшие сюда из далеких становищ, то и дело проскальзывали в юрту их верховного жреца, чтобы взглянуть, хоть мельком, на белолицего хубилгана и преподнести ему и Хамба-ламе свои дары — медный грош, ходак, причудливый камешек, подобранный в степи, — и получить благословение своего первосвятителя. Величественный старец милостиво принимал дары, потчевал усердных богомольцев табаком, насыпая его роговой ложечкой из своей табакерки, одаривал наставительным словцом и отпускал с миром, опять обращаясь к Шиллингу и Иакинфу.