Филипп Капуто - Военный слух

• Название: Военный слух
• Автор: Филипп Капуто
• Жанр: О войне

Эта книга не претендует на историческое исследование. В ней нет ничего о политике, власти, стратегии, влиянии, национальных интересах или внешней политике. Она не предъявляет обвинений тем видным деятелям, что привели нас в Индокитай, и чьи ошибки были оплачены кровью самых обычных людей. В общих словах, это просто книга о войне, о том, что люди делают на войне, и о том, что война делает с ними. В более узком смысле это рассказ солдата о самом продолжительном военном конфликте с нашим участием, единственном, что мы проиграли, и в первую очередь — мои воспоминания о том длительном и порой неприятном периоде моей жизни.

---

Опасение сойти с ума было ещё одним мотивом. Галлюцинация, посетившая меня в тот день в столовке, когда я в своём воображении увидел Мору и Хэрриссона мёртвыми, стала постоянным страшным сном наяву. Я стал видеть всех такими, какими они станут после смерти, включая себя самого. Когда я брился перед зеркалом по утрам, я видел себя самого мёртвым, и были моменты, когда я видел не только свой собственный труп, но и то, как на него глядят другие. Я видел, как жизнь продолжается без меня. Ощущение того, что меня больше нет, приходило по ночам, прямо перед тем, как заснуть. Иногда от этого я смеялся про себя; как мог я воспринимать себя всерьёз, когда я мог заранее увидеть свою собственную смерть? И других я не мог воспринимать всерьёз, потому что видел их мёртвыми. Мы все были жертвами великой шутки, которую сыграли с нами Бог или Природа. Возможно, именно поэтому трупы всегда ухмыляются. До них доходит эта шутка в самый последний момент. Иногда я от этого смеялся, но чаще всего мне было совсем не смешно, и я был уверен, что ещё несколько месяцев работы по установлению личностей трупов доведут меня до психиатрического отделения. В штабе для мрачных размышлений о трупах было слишком много времени; в боевой роте времени для раздумий очень мало. Вот в чём секрет эмоционального выживания на войне — надо ни о чём не думать.

И, наконец — ненависть, ненависть, сокрытая так глубоко, что я бы и не смог тогда признаться в её существовании. Сейчас могу, хотя это по-прежнему доставляет много боли. Я сгорал от ненависти к вьетконговцам и от чувства, которое живёт в большинстве из нас, и которое намного ближе к поверхности, чем мы себе признаёмся: жажда воздаяния. Я ненавидел врагов не за их политику, а за то, что они убили Симпсона, казнили того мальчишку, тело которого нашли в реке, за то, что выбили жизнь из Уолта Леви. Желание отомстить было одной из тех причин, по которым я добровольно пошёл в боевую роту. Я искал возможности кого-нибудь убить.

Джима Куни, с которым я делил комнату ещё на Окинаве, вытащили из 3-го батальона мне на замену. И я с каким-то чувством гордости за свои достижения передал ему папки с данными о потерях, которые были в несколько раз толще тех, которые я получил в июне.

Казмарак отвёз меня в штаб первого первого. Провожал меня сержант Хэмилтон. Я знал, что мне будет его не хватать, потому что его чувство юмора помогало поддерживать по меньшей мере внешнее подобие душевного здравия на протяжении предыдущих пяти месяцев: однажды Хэмилтон, постоянно страдавший от гастроэнтерита, забежал в гальюн полковника, а потом сказал офицеру, который решил его за это пропесочить за это вздрючил: «Да чёрт побери, сэр, меня настигла «месть Хо Ши Мина». И что вы от меня хотите? — чтоб я в штаны наложил лишь потому, что на моих какашках нет орлов, как у полковника? Говно и смерть погон не различают, сэр».

Батальонный штаб, потонувший в грязи, представлял собой сборище палаток и блиндажей возле французского форта. Там я прошёл по обычным этапам Крёстного пути: зашёл в палатку кадровика зарегистрировать своё предписание, в батальонный медпункт — сдать медицинскую карту, потом обратно к кадровику, чтоб отметить перевод в личном деле, затем на приём к командиру батальона, длинноногому подполковнику по фамилии Хэтч. Он сказал мне, что я должен буду принять взвод в роте «С», в которой раньше служил Леви. Шкипером там был капитан Нил, а Макклой, оставшийся на следующий срок — начальником штаба. Поболтав с полковником, я пошёл обратно в кадры дожидаться водителя из роты «Чарли», который должен был меня забрать. Шёл проливной дождь. Дожди шли день и ночь две недели подряд.

Водитель, рядовой первого класса Вашингтон, подъехал на джипе, густо облепленном грязью. Как все ротные водители, Вашингтон был старателен, весел и услужлив. Старательные, весёлые и услужливые закреплялись на этой работе, а ленивым, хмурым и неуслужливым вручали винтовки и отправляли обратно в строй. Мы ехали по дороге, проложенной по проходу Дайла, и дождь хлестал по лицам, потому что ветрового стекла не было. Дорога, которую дождь превратил в грязевую реку, виляла среди деревьев, вонявших буйволовым навозом и нуокмамом. Вдоль дороги тянулись затопленные рисовые чеки и вереницы банановых деревьев, пригнувшиеся под дождём. Переключив передачу, Вашингтон на полном ходу погнал джип вверх по пологому холму, колёса завращались вовсю, и джип завилял задом, перебираясь через вершину подъёма. Оттуда я увидел Т-образный перекрёсток на расстоянии около полумили впереди, кучку тёмных деревьев, под которыми пряталась деревушка, а за ними — рисовые чеки и предгорья, восходящие уступами к чёрным горам. Клубы тумана, вздымавшегося через листву джунглей, придавали горам вид угрожающий и таинственный. Мы поехали с холма вниз, и дорога стала походить на красновато-коричневый пудинг толщиною в два фута. Несколько крестьян стояли у деревенского колодца, обмывая ноги и ступни. Где-то далеко размеренными очередями бил пулемёт. Вашингтон свернул на просёлок, чуть-чуть не доехав до Т-образного перекрёстка, и проехал мимо оштукатуренного дома, стены которого были испещрены дырками от пуль и осколков. Секция 81-мм миномётов, размещённая на поле позади дома, обстреливала удалённый холм. От мин на хребте холма вспыхивали серые клубочки, он и сам был серый, серый как груда шлака под дождём. Пройдя по краю заросшей долины, просёлок уходил в низкие, побитые временем холмы. Лагерь роты «С» лежал прямо перед нами. Палатки были понаставлены в беспорядке за батареей стопяток, чьи полосатые бело-красные вехи — искусственные точки наводки — выглядели как-то нелепо празднично на фоне палаток, орудий, грязи и омываемых дождями холмов. Отделение морпехов шлёпало по тропе, ведущей от лагеря к линии фронта. Они шли медленно, в одну колонну, пригнув головы, их длинные пончо с капюшонами вздымались на ветру. Приклады винтовок, повёрнутых стволами вниз для защиты от дождя, выдавались под пончо на спине; в поднятых капюшонах, со склонёнными головами, морпехи походили на колонну сгорбившихся кающихся монахов.

Капитан Нил сидел за своим столом в штабной палатке. Жилистый, с неприветливым взглядом и сжатыми тонкими губами, он был похож на строгого директора с какой-нибудь из картинок, изображающих школьную жизнь в Новой Англии старых времён. Я вручил ему свои документы. Он оторвал голову от бумаг, и в глазах его я увидел только то, что они светло-голубые.

— Лейтенант Капута, ждал вас, — сказал он.

— Капуто, сэр.

— Добро пожаловать на борт.

Он попробовал изобразить улыбку, но у него ничего не вышло.

— Даю вам второй взвод, мистер Капута. У них офицера не было с тех пор как погиб мистер Леви.

— Я в Куонтико был с мистером Леви, шкипер.

— Третий взвод и взвод оружия тоже без офицеров.

Он встал, развернул карту и ознакомил меня с обстановкой. Батальон, а вообще-то и вся дивизия находятся сейчас в обороне. Наша задача — предотвратить новое нападение вьетконговцев на аэродром, удерживая главный рубеж обороны. Никаких операций наступательного характера не ведётся, за исключением патрулирования в составе отделения или взвода, и даже они не должны удаляться от главного рубежа дальше чем на две тысячи ярдов.

Боевые позиции роты простираются от Т-образного перекрёстка на юг вдоль дороги до реки Сонгтуйлонг, что составляет почти милю, т. е. участок в три раза больший по длине, чем тот, на котором рота может обеспечить достаточную оборону, к тому же в роте этой насчитывается значительный некомплект личного состава. Пробелы на этом рубеже закрываются заградительным огнём артиллерии. Рота живёт по заведённому распорядку: два взвода по ночам охраняют рубеж, отправляя по одному отделению в дозор. Третий взвод удерживает высоту Чарли-Хилл, боевую заставу ярдах в семистах впереди. По утрам там поддерживается 25-процентная готовность, пока остальные солдаты уходят на полмили назад в лагерь, чтобы поесть горячей пищи, почистить винтовки и отдохнуть. После полудня они в свою очередь заступают на боевое дежурство, работают на своих позициях или выходят на дневное патрулирование. По вечерам всё начинается заново тем же порядком.

Большую часть потерь рота несёт из-за противопехотных мин и мин-ловушек. Постреливают снайперы, изредка обстреливают из миномётов. Я должен бдительно следить за тем, чтобы в моём взводе не было траншейных стоп. Солдаты постоянно мокрые. Устали они, иногда и есть хотят, потому что живут почти исключительно на холодных сухих пайках. Но я не должен давать им поблажек. Начнёшь им потакать — начнут думать о доме, а хуже нет для пехотинца, чем думать. Всё понятно? Так точно. Вопросы есть? Никак нет.

— Хорошо. Сегодня же вечером отправитесь на рубеж, поэтому всё снаряжение получите немедленно, мистер Капута.

— Капуто, сэр. Как в «как будто».