Филипп Капуто - Военный слух

• Название: Военный слух
• Автор: Филипп Капуто
• Жанр: О войне

Эта книга не претендует на историческое исследование. В ней нет ничего о политике, власти, стратегии, влиянии, национальных интересах или внешней политике. Она не предъявляет обвинений тем видным деятелям, что привели нас в Индокитай, и чьи ошибки были оплачены кровью самых обычных людей. В общих словах, это просто книга о войне, о том, что люди делают на войне, и о том, что война делает с ними. В более узком смысле это рассказ солдата о самом продолжительном военном конфликте с нашим участием, единственном, что мы проиграли, и в первую очередь — мои воспоминания о том длительном и порой неприятном периоде моей жизни.

---

Несмотря на отсутствие автобуса, совершающего рейсы строго по расписанию, после обеда увольнение на берег было объявлено, и двадцать пять рядовых из роты «С» отправились на грузовиках в Дананг. Мы с Макклоем, Питерсоном и сержантом Локером поехали на капитанском джипе. Перед выездом нам была поставлена задача: не допускать, чтобы солдаты нарывались на серьёзные неприятности.

Выезжая из лагеря, мы выглядели свежо и бодро в своих тропических хаки, но в город въехали потными, усыпанными мелкой пылью. После длительного созерцания рисовых чеков и джунглей Дананг радовал глаз, хотя это был далеко не Гонконг. До войны, наверное, была в нём некоторая экзотическая прелесть: остатки тех дней ещё наблюдались в тихих кварталах побеленных домов, стоявших в тени пальм и тамариндовых деревьев. Но по большей части Дананг стал одним из тех городков, что возникают при военных гарнизонах, с толпами беженцев, стянувшимися сюда из деревень, солдатами в полевой форме и при оружии, проститутками, сутенёрами, гражданскими, обслуживающими военных, и спекулянтами.

На окраинах города убогие тростниковые хижины тесно липли друг к другу, вливаясь в муравейник хибар, крытых ржавым железом. В грязи с пронзительными воплями возились детишки с раздутыми животами, а с улочек между лачугами несло как из выгребной ямы. На улице Доклап, одной из главных магистралей города, обосновались те, кому повезло побольше. Там в оштукатуренных коттеджах за оштукатуренными заборами, обросшими бугенвиллией, жили офицеры среднего звена, чиновники и коммерсанты. Пламенные деревья[48] с ярко-красными цветками укрывали улицу от солнца. Улица Доклап привела нас в суматошную центральную часть города, где было полным-полно ресторанов с полчищами мух, борделей и магазинов с опущенными металлическими ставнями — за ними прятались от убийственного дневного солнца их владельцы. Рядом располагался базар, на котором у ларьков толкались крестьянки, торгуясь скороговоркой и нараспев.

Младший капрал Рид, водитель Питерсона, провёл наш джип через эскадроны велорикш, заполонивших улицу. Он остановил машину в месте, откуда начиналась вереница баров с названиями типа «Бархатный свинг» и «Голубой георгин». Грузовики, следовавшие за нами, резко стали. Сбросив груз без малого шести недель непрерывных боёв, морпехи поспрыгивали на землю и с гиканьем ломанулись в бары. Несмотря на экзотические названия, внутри этих баров ничего особенного не было: стойка с пластиковым покрытием, песни о Джорджии и Теннесси из стереосистемы, добытой в какой-нибудь американской военной лавке, и ряды кабинок, в которых темноволосые девушки воркующими голосами упрашивали парней, скучавших по Джорджии и Теннесси: «Джи-ай, купи мне выпить».

— Конечно, куплю. Как тебя зовут?

— Меня звать Куфунг. Я из Сай-гона. Купи мне выпить, да?

— Сказал же — куплю. Куплю выпить, а после пойдём к тебе.

— Конечно. Ты я мы ко мне домой. Номер один скорячок. Но сначала должен купить выпить.

На перекрёстках торчали велорикши, они же сводники. Они как ящерки сверкали глазёнками из-под пробковых шлемов, наблюдая за толпами людей, одетых в хаки. «Э, джи-ай, — шипели они со своих трёхколёсных велосипедов, — езжай мой сипед в хорошее место. Очень дёшево. Хорошее место. Ви-Ди нет. Ви-Си нет.[49]. На тротуарах повсюду сидели старухи с лицами, походившими на сушёные финики. Они торговали контрабандными сигаретами, валютой, безделушками или дешёвыми куртками домашнего пошива с вышитыми на спине словами «Дананг — я служил в аду».

Время от времени к нам, ковыляя, подходил однорукий, одноногий, или одноглазый инвалид — забытая жертва забытых боёв, — протягивая вылинявшее полевое кепи. Ничего похожего на нашу Администрацию по делам ветеранов во Вьетнаме не было, и легионы искалеченных солдат, подобных тем оставшимся в живых воинам Фальстафа, которых не искрошили, были брошены на произвол судьбы, и годились «лишь на то, чтобы остаток дней просить милостыню у городских ворот»[50].

Шагая по улице с Макклоем и Локером, я дал одному из таких попрошаек несколько пиастров. Не успел он проговорить «Камонг» («спасибо), как нас окружила стайка малых детишек с глазами глубоких стариков.

— Дай деньги, да?

— Нету денег. Вали отсюда, ди-ди.

— Дай сигарета. Одна сигарета одна Салем дай, да? — они изображали, как человек курит сигарету.

— Ди-ди, гадёныши, — огрызался Локер. — Ди-ди мау (Убирайтесь отсюда, да поскорее).

Но они от нас не отставали, выкрикивая в один голос: «Дешёвый Чарли, номер десять дешёвый Чарли». Всё это время пекло как в духовке, и в воздухе стоял запах рыбы, целыми кучами гниющей на берегу реки Туран.

Мы скрылись от всего этого в баре «У Симоны», названного так в честь хозяйки — авантюристки французско-камбоджийско-таиландского происхождения родом из Бангкока, поставившей себе цель выйти замуж за американца и уехать в Штаты. Там уже сидели пятеро-шестеро морпехов из моего взвода, успевшие изрядно набраться и потрятить изрядную часть своей наличности. Локер незамедлительно стал болтать с Симоной. Он питал к ней довольно глубокие чувства, хотя и не собирался увозить её в Штаты. Ей же было о том известно, и беседу она поддерживала без особого энтузиазма. Макклой познакомил меня с двумя девушками из «конюшни» Симоны, с невообразимыми именами Ням-Ням и Гав-Гав. Сами же они были пухленькими, приятными в обращении и довольно неглупыми. Но в присутствии подчинённых приступать к распутству я стеснялся.

Двое морпехов, Маршалл и Морриссон, спросили меня, не выпью ли я вместе с ними и остальными. Я согласился — мне захотелось разрушить барьер между собою, офицером, и рядовыми, выпить с солдатами, узнать, как они ведут себя в своём кругу.

Мой эксперимент по внедрению демократии в военную среду провалился. Мы все перебрали лишка и начали вовсю нести всякую чушь. Морриссон регулярно обнимал меня за шею толстой волосатой рукой, и заплетающимся языком повторял: «Лейтенант, мы с тобою на пару сможем выиграть эту войну. Ты да я — и всё!» Затем он попросил меня обсудить с Питерсоном блестящий военный план, разработанный им вместе с дружками.

— Мы тут поговорили и поняли, что можем дать Чарли просраться: надо ночью выпрыгнуть с парашютами у лаосской границы, а потом переть до Дананга пешком. Понимаете, сэр? Конг нас ни за что не словит, если нас будет всего четверо или пятеро. Мы по джунглям прокрадёмся, проползём, а по пути будем устраивать засады на Конга. Вздрючим его всяко-разно. Похерим их в говно. Вы только шкиперу скажите.

— Старина Мо дело говорит, — сказал один из морпехов. — Это в гарнизоне он мудак из мудаков, а в джунглях он реально крут.

— Морриссон, — сказал я. — Дурнее чуши я ещё не слыхивал.

— Да просто я такой дурной, лейтенант. Со мною лучше не связываться. Вы же знаете! И я о том знаю. Да меня разжаловали уже столько раз, что прослужи я в Мудне [51] хоть тридцать лет, и то до младшего капрала бы не дослужился.

Другой морпех, покачиваясь, поднял свой бокал с пивом. «Скажи ему, Мо. Скажи ему. Скажем дружно — на хер службу».

— Заткнись, гондон, — оборвал его Морриссон. — Повторяю, сэр: пусть я и скотина бешеная, но ведь как раз такие люди войны и выигрывают.

Я всё понял по поводу военных теорий, разработанных рядовым Морриссоном, и решил поговорить с Маршаллом, молча стоявшим рядом. Разговор с ним вышел не намного содержательней. У Маршалла была одна любимая темка — машины. Судя по всему, только о них он и мог разговаривать. В машинах я почти ничего не понимал, и, пока все вокруг понимающе кивали, мне пришлось с тупым видом выслушивать его болтовню о крутящих моментах, оборотах, передаточных числах, двигателях, диаметрах цилиндров и ходах поршней, верхних валах, шатунах и тахометрах, и о том, как это клёво — поурчать мотором на стоянке у киоска А&W.

Закончив свой автомонолог, он с горящими от предвкушения глазами спросил, какая у меня машина: надо полагать, офицеру полагалось ездить как минимум на «Ягуаре XKE». Я с сожалением признался, что машины у меня нет, да никогда и не было.

На лице Маршалла появилось выражение искреннего сожаления. «Правда, лейтенант?»

— Правда. Но мне всегда хотелось иметь Шеви пятьдесят седьмого года.

— Ну да! То есть, так точно, сэр. Сейчас я вам всё о них расскажу.

И началось… В скором времени я устал от всех его непонятных автомобильных словечек, да и Морриссон постоянно меня дёргал, призывая обдумать его сумасшедший план, и я пришёл к выводу, что наличие барьеров между офицерами и солдатами — весьма здравая штука. В конце концов я от них отделался и вышел из бара в компании Макклоя.

Мэрф, который служил ранее во Вьетнаме в качестве наблюдателя, страшно хотел приобщить меня к волшебному миру Дананга. Для начала мы поужинали в ресторане с командиром батальона АРВ, при котором служил Мэрф — это был 11-й полк рейнджеров. Ужин был так себе, ничего особенного, запомнились лишь чайо — овощи, завёрнутые в рисовую бумагу, — и острый соус нуок-мам. К радости моей нуок-мам на вкус оказался лучше, чем на запах. Запив еду охлаждённым чаем, мы отправились удовлетворять другие потребности.