Ирина Карнаухова - Повесть о дружных

• Название: Повесть о дружных
• Автор: Ирина Карнаухова
• Жанр: Прочая детская литература

---

Только стали на холм подниматься, с того холма последний раз нашу деревню увидеть можно, а дальше уже другой район начинается. И вижу я, что у меня руки трясутся. Иду я ничего, глаза сухие, а руки трясутся,- ничего с ними поделать не могу. Поглядела я на своих. Вижу, лица такие сухие, будто похудели. Губы сжали, молчат. Ну, думаю, беда, как бы нам не завыть. Дошли до вершины,- я и говорю, строго, по-военному:

- Не оборачиваться!

И пошло это по цепи передаваться:

- Не оборачиваться! Не оборачиваться!

Поближе этак ко мне, так твердо сказано, а потом все будто слабей, будто говорить трудно. А последняя бабочка тихо так:

- Не буду.

Так и перевалили мы через родной холм. И стала под ногой земля другого района.

Вот мы идем, идем, поем да плачем, косы заплетаем, ведрами брякаем. К ночи дошли в то село, где нам привал показан. Ну, тут и ветеринар нам был предоставлен, пастбищ, для коров, хлеб для людей. Ребят в клуб забрали, кашей накормили, нас по избам разместили.

Отдохнули, переночевали и снова в путь.

Ничего не могу сказать, всюду организованно было. Так и шли.

Шло дело хорошо, да наехало на плохо. Шли мы раз лесом и вдруг слышим в лесу шум страшный. Кто-то кусты ломает, и коровы ревут, словно их режут. Зашли мы в лесок и ахнули: видим, стадо одичавшее. Разбомбил, верно, враг деревню или сопровождающих убил. Коровы обезумевшие бродят: глаза кровью налиты, ревут дурным голосом, копытом землю роют, пена с губ катится. Видно, вторые сутки не доены. А от этого корова и сбеситься может. Тут уж долго думать не пришлось. Позвала я своих баб, стали мы чужих коров доить, вымя им растирать.

Успокоились коровушки.

С моими бабами и говорить не пришлось, сами поняли. Не бросать же богатство в лесу, не замучивать же добрую скотину. Согнали к своему стаду и вместе вперед пошли.

Через день еще коровушек собрали, и дальше так. И через недельку-полторы стало у нас стадо немыслимое. Больше двухсот коров.

Вот тут мы горюшка хлебнули полным ртом. Всего у нас девять доярок, а доить по три раз в день надо. Смекнула? Последнюю корову выдоили, а уже время вторую дойку начинать. Легко ли?

Первый день такой прошел, подошли мои бабочки к котелку ужинать. Сели на траву, раздала я кашу. Тихо что-то очень, разговору не слышно... Смотрю я - сидит моя бригадирша Марьюшка над миской, и слезы в кашу капают.

- Что ты, Марьюшка?

Глянула я, а у ней пальцы вспухли, ладони - как подушки пуховые.

Не гнутся пальцы, ложку не держат... И у других так. Сидят, молчат, кашу слезами солят.

Бросилась я им руки растирать, а сама чуть не в голос реву.

Это горе, а с молоком горе вдвое. Доили мы молоко, бывало, прямо на землю. Ведь тары да транспорту не напасешься. Доим - и глядеть боимся коровушек стыдно. Отъедем от места, оглянемся - на земле белым бело. Издали даже красиво - то ли проталины снежные в зеленом лесу, то ли лебеди белые на поляну сели. А подумаешь - сердце щемит: такое богатство в землю идет, а сколько детей наших в нем нуждается!

И такая злость возьмет.

"Зачем,- думаю,- это молоко проклятому фашисту..."

Только стала я замечать, что народ у меня слабеть начал. Харчи ведь не жирные, а до места еще не близко. Надо, думаю, сепаратор раздобыть. Тогда сливками баб поддержу.

Вот, в одном колхозе стала я у председателя сепаратор просить - у них три было. Ни в какую. Самим, дескать, нужно, у самих мало...

- Ну,- говорю,- что ты так языками нас бьешь! Давай общее собрание. Посмотрим, нет ли у вас посознательней.

Председатель и говорит на общем собрании:

- Давайте голосовать! Подымите руки те, которые свое добро проезжим людям отдать желают.

"Ну,- думаю,- зарезал". И в сторону гляжу. Только слышу - больно тихо в избе стало. Что такое? Глянула... а все в одну сторону смотрят и молчат. И я туда... Стоят в углу наши девять баб, руки высоко подняли, а руки-то!..

Не видали люди во веки веков ладошек таких!

Вдруг вижу, одна колхозница слезу сбросила и руку подняла... И сразу будто лес вырос: весь колхоз руки поднял. И молчат.

Подошел ко мне председатель:

- Прости меня, Ивановна, твоя правда. Бери сепаратор! Да, чести просим, погостите у нас хоть с недельку. Наши бабы за стадом поухаживают, а ваши пусть отдохнут. Обезручели ведь.

Перебыли мы у них денька три. Дальше веселей пошли. Сливками я теперь работников поила. Только обрат на землю лью. Так дошли мы до реки. Знали мы, где для нас мост наведен был. Подошли к реке и ахнули: разбомбили мост фашисты проклятые.

Стою я и думаю: "Откуда помощи ждать?" Да для долгих дум на войне время не припасено. Налетел вражеский самолет и давай в нас стрелять. Что тут поднялось! Бабы ребят схватили, врассыпную бросились, своим телом ребят закрывают. Лошади на дыбы вьются, а коровушки, мои матушки, ничего понять не могут. Им бы бежать, а они в кучу сгрудились, головы наклонили, глазом косят. Вижу я - одна, другая на колени пала. По морде у моей любимицы, у Красавки, кровь льется, а из глаз слезы катятся.

Я ему кричу, проклятому:

- Что ты делаешь? Ведь дети здесь да животные бессловесные!

А ему что? Пострелял и улетел.

Ну, думаю, он сейчас вернется, всех, как есть, нас перестреляет. А на той стороне лесок, есть где спрятаться. И вдруг вспомнила я, что отец мне рассказывал, как лось через озеро плыл. Ну, думаю, если лось плыл, почему корове не плыть? Надо попробовать. Выбрала я корову посильнее, взобралась на нее и погнала в реку. Дрожь меня берет: воды боюсь.

- Буренушка, голубушка,- шепчу,- выручай, сердечная! - да как хлестну ее! И вдруг вижу - плывет! Плывет моя коровушка, плывет Буренушка! Платок я с головы сорвала, машу платком и смеюсь, и плачу.

- Бабы,- кричу,- бабоньки, плывет! Гоните стадо в воду, садись по коровам!

Бабы мои на коров взобрались, ребята на коней. Поплыло мое стадо, переплыли все, благо река узка, да в лесок. Ну, повозки, конечно, бросить пришлось. Когда он второй раз налетел,- нас и след простыл!

Ну, уже больше рассказывать нечего. Потихоньку и до вас добрели. А теперь вот домой погоним, с прибылью вернемся. Одна теперь думка,- домой да домой! День за неделю кажется, неделя - за год.

Замолчала Ивановна и стала мыть кипятком подойники.

Как Манька переделала мир

Первым в школу пришел Саша. Он остановился на пороге, вытянул руки по швам и четко, по-солдатски отрапортовал:

- Ученик четвертого класса, вожатый звена номер первый Александр Климов по вашему приказанию явился!

Леночка чуть улыбнулась и сказала приветливо:

- Здравствуй, Саша Климов.

- Здравствуйте, Елена Павловна.

- Ну, проходи, присаживайся, подождем остальных ребят.

На партах, на столе, на подоконниках лежали грудами школьные учебники, потрепанные и грязные. В углу стояло несколько свернутых длинными трубками карт.

Леночка с раннего утра возилась в школе, сортируя книги и пособия, отбирая то, что нужно починить в первую очередь.

Из кухни слышался лязг печной дверки, стукоток и негромкая песня. Там Власьевна варила клейстер. У входной двери кто-то возился и пыхтел.

Таня думала, что это кошка, а Саша всё время взглядывал на дверь и тревожно морщил лоб.

Вдруг дверь растворилась, и на пороге появился Климушка. Он засунул палец в рот и исподлобья оглядывал окружающих.

- А, Климушка,- сказала Елена Павловна,- и ты к нам пожаловал...

Климушка ткнул пальцем в Таню и сказал неожиданно - почти басом:

- Она,- и замолчал.

- Что такое она сделала?

- Она...

- Да ты скажи, Климушка, не бойся,- поддержал дружка Саша.

- Она велела мне клей швалить.

- А ты умеешь?

- Умею.

- Ну, беги к Власьевне на кухню, помогай ей.:

- А Сашка?

- А Сашка здесь будет с нами.

- И я здесь.- И Климушка сел рядом с Сашей на первую парту.

Теперь уж дверь открывалась беспрестанно. Пионеры собирались аккуратно. Пришел Алеша, тоненький белокурый мальчик с голубыми глазами, припадающий на левую ногу. Пришли коренастый, большеголовый Петька, две сестры Веселовы - Валя и Женя; они были близнецы и так похожи друг на друга, что Таня никак не могла их различить. Пришли Зоя Кашина и Анночка. А за пионерами потянулись и другие ребята.

Таня с удивлением видела, что Леночка знает всех ребят, называет их по имени, расспрашивает про домашние дела.

- Как, Саша, есть письмо от отца?

- Вчера получили.

- Мать, верно, обрадовалась?

- Заплакала,- сказал Саша снисходительно,- она у меня такая, чуть что - и слезы... женщина.

"Когда это Лена успела со всеми познакомиться,- думает Таня.- Ишь, хитрая, мне ничего не говорила. И про Сашиного отца знает и про всякое..."

Ребята еще стеснялись новой учительницы, сидели чинно на партах, разговаривали шепотком. Леночка ждала холмовских ребят.

Вот появились и холмовские. Нюра и Манька выросли на пороге плечом к плечу, разные, как в сказке о рукодельнице и ленивице: Нюра чистенькая, вымытая, приглаженная, а Манька растрепанная, с новой дырой на многострадальном платье. Но почему-то у Нюры было сконфуженное и растерянное личико, а Манька смотрела задорно и вызывающе.