Галина Гудкова - Будут жить !

• Название: Будут жить !
• Автор: Галина Гудкова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Не помню, откуда Маша прибыла в батальон. Она была новенькой, ни в медсанбате, ни в штабе дивизии никого не знала, на расспросы о врачах и фельдшерах медсанбата, естественно, ответить не могла.

Жили мы с ней в щели, вырытой на медпункте. Дно выстлали травой, поверху набросали полыни. От осколков щель защищала надежно, от холода и дождя не защищала совсем. Но другого укрытия не существовало, а заниматься оборудованием благоустроенной землянки мы не могли: все время и все силы отнимали раненые.

В тогдашних тяжких боях санитары и санинструкторы постоянно выбывали из строя. Приходилось не только заниматься ранеными на медпункте, но и ползать в роты, вытаскивать бойцов и офицеров, получивших ранения, из-под огня, оказывать им первую помощь, а потом доставлять на батальонный медпункт.

Капитан Юрков постоянно предупреждал:

- Вы там не очень-то вперед лезьте!

Но предупреждал скорее для очистки совести, понимая, что, кроме нас, все равно эту работу делать некому.

Хватили мы тогда с Машей лиха... Научились питаться один раз в сутки, по ночам, да и то при условии, что не разбомбят кухню, что осколками не пробьет заплечные термосы солдат, ползущих с кухни в роты, что горячий суп, о котором мечтают во взводах, не вытечет на стылую землю.

Научились экономно расходовать сухой паек. Поняли, что такое на передовой ложка. Я, к слову сказать, заявилась в батальон без ложки и первое время выпрашивала ее у бойцов. Просьбы мои, разумеется, удовлетворяли, но только похлебав собственный суп или доев кашу. Мне же предоставлялось право выбора: либо пить суп через край котелка, либо есть его остывшим. Суп я предпочитала пить. Однако кашу не выпьешь, и ела я ее холодной, пока мне не подарил ложку раненый солдат, отправлявшийся в тыл:

- Пользуйтесь, доктор, я теперь новую раздобуду.

Признаюсь: только в окопах и траншеях Отдельного учебного стрелкового батальона я в полной мере испытала ту физическую, а главное - ту моральную нагрузку, какую на фронте доводится испытать непосредственным участникам боев. До прихода в батальон я считала себя обстрелянной, повидавшей виды. Но чего стоило пережитое в сравнении с тем постоянным напряжением, каким живут люди на передовой, даже привыкая не думать об этом напряжении?!

Сознание, что ты и твои товарищи - это и есть передний край фронта, что ближе вас к врагу нет никого, входит в плоть и кровь каждого, делает людей одновременно и необычайно внимательными, и предельно требовательными друг к другу, настороженными, готовыми в любую секунду вступить в схватку с противником.

Это не значит, что в минуты затишья не слышно в окопах и землянках шуток. Напротив! Как раз тут, на передовой, шутка ценится чрезвычайно и воспринимается крайне живо. Даже не слишком удачная. Но остается в людях в минуты передышки тоже - та собранность, та нацеленность на главное, которые и сейчас, сорок лет спустя после Победы, я вижу в глазах фронтовиков...

Шла третья неделя моего пребывания в Отдельном учебном стрелковом батальоне. Я уже знала все тропки на КП батальона, все низинки и воронки в расположениях рот, где можно отлежаться при минометном обстреле или бомбежке, знала имена-отчества всех старших офицеров батальона и командиров рот.

Вот отчеств командиров взводов не знала: тогдашних комвзводов, девятнадцатилетних или двадцатилетних юношей, старшие командиры и товарищи обычно называли просто по имени, что выходило душевней и доверительней, а солдаты - по званию, что выходило солидней и уважительней.

В моей памяти большинство командиров взводов так и остались навсегда Володями или Сережами, в лучшем случае - "младшим лейтенантом Сережей", "лейтенантом Володей"... Да и как могло быть иначе? Взводные в ротах долго не задерживались: находясь в пекле боя, получали ранения и выбывали из батальона или погибали и ложились в братские могилы рядом со своими бойцами.

Через наши с Машей руки прошло в октябре и начале ноября 1942 года немало солдат и офицеров, которых не удалось вырвать из лап смерти. Это горькая правда, от нее не уйдешь. Конечно, я всех не запомнила. Это тоже горькая правда. Но обстоятельства ранения и гибели в те дни одного офицера, имя этого офицера я запомнила хорошо и буду помнить всегда.

* * *

...Как-то в ноябре из расположения 106-го стрелкового полка вышла в тыл противника для захвата "языка" группа дивизионных разведчиков. Вел ее сам командир разведроты, старший политрук, в сентябре переаттестованный на старшего лейтенанта, Михаил Васильевич Татаринов. Разведчики хорошо изучили передний край обороны противника, все были опытными, физически сильными, не теряющимися в сложной обстановке людьми.

Группа выбралась из окопов 106-го стрелкового полка в двенадцатом часу ночи. Предполагалось, она возвратится не позднее пяти-шести часов утра, и не исключалось, что выходить станет на участке обороны Отдельного учебного стрелкового батальона. Капитан Юрков предупредил об этом командиров рот, потребовал быть предельно внимательными и оказать разведчикам, если понадобится, помощь.

Ночь стояла темнющая. Захолодало, с невидимого неба посыпалась крупка, поднялся ветерок: он сек лица и шею. Мы с Машей Егоровой, поеживаясь, сунув руки в рукава шинелей, сидели в щели, толковали про то, про се, настороженно вслушиваясь в привычные .звуки: шипенье взлетевшей неподалеку ракеты, внезапную пулеметную очередь где-то на правом фланге, неожиданный разрыв выпущенных противником для острастки мин. Нет. Ничего. Тихо. Похоже, разведчикам сопутствует удача...

В третьем часу ночи я не выдержала - пошла в штабную землянку. Там тоже не спали. При мне Юркову позвонили из штаба дивизии: спрашивали, как ведет себя противник, не дают ли знать о себе разведчики Татаринова? Юрков ответил, что противник спокоен, от разведчиков сведений пока нет.

- Не беспокойтесь, для встречи Татаринова все готово, никто глаз не сомкнул, товарищ "Седьмой"! - сказал под конец разговора капитан, и я поняла, что его собеседником был начальник разведки дивизии.

Меня Юрков спросил, все ли имеется на медпункте, чтобы оказать помощь разведчикам и "языку", если тот, на беду, окажется ранен или помят в схватке. Я успокоила комбата: всего хватит.

- Надо, чтобы притащенный жив остался, - ответил Юрков. - Сейчас "языки" на вес золота. А пожалуй, и дороже!

Выпив горячего чая и налив флягу для Маши, я возвратилась в щель медпункта. И снова - тьма, приглушенный разговор, ожидание...

Уже дрогнуло что-то в непроглядном мраке, он становился словно жиже, рыхлее, и крупка сыпаться перестала, лишь ветер потянул сильней, когда раздались выстрелы - один, другой, третий, и разом наперебой застучали пулеметы.

Выскочив из щели, мы увидели, что в небе над "ничейной землей" лопаются пузыри вражеских ракет, услышали, как начали бить фашистские минометы и орудия, как засвистели мины и снаряды. А ракеты все взлетали и взлетали. Стало светать, лишь тени судорожно метались, напоминая, что день еще не настал. И тут взревели орудия дивизии, вступили в дело пулеметы по всей линии нашей обороны.

Мы догадались; разведчики выходят на участке батальона, враг их обнаружил, пытается отрезать, артиллерия дивизии подавляет огневые средства противника, а роты прикрывают отход Татаринова.

- Миленькие, скорей! Родненькие, быстрей! - приговаривала, сжимая кулачки, Маша Егорова.

Гул выстрелов, грохот разрывов вражеских мин и снарядов стали затихать примерно полчаса спустя. Только наши орудия все еще били да пулеметы не умолкали ни свои, ни чужие.

И тут мы различили топот ног, приглушенные, возбужденные голоса.

- Тихо, славяне, тихо. Здесь... - услышала я. - Доктор, где вы? Сестричка!

Мы с Машей кинулись на голоса. Навстречу, неся на плащ-палатке раненого, спешили пятеро разведчиков.

- Сюда, сюда! - звала я.

Бойцы подтащили раненого, бережно опустили плащ-палатку с неподвижным телом на землю. Дюжий старшина перевел дыхание:

- Доктор, что хотите делайте, только спасите!

- Да кто ранен?

- Наш командир. Старший лейтенант.

- Татаринов?!

- Он. Знали?

Я не ответила на вопрос: некогда было, уже стояла на коленях, осматривая командира разведроты. По крови на гимнастерке и брюках можно было предположить, что у Татаринова не одно ранение.

- Светите!

При свете карманных фонариков расстегнула поясной ремень старшего лейтенанта, приподняла гимнастерку и увидела обширное осколочное ранение живота. Распорола голенища сапог, бриджи. На левой голени множество кровоточащих ран с повреждением костей. На правом бедре - открытый перелом со смещением обломков кости.

Старшина отрывисто бормотал:

- "Языка", сволочь эту, целым доставили. А товарищ старший лейтенант с двумя ребятами последним отползал, прикрывал нас. И немного ведь оставалось!..