Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины

• Название: Обнаженные мужчины
• Автор: Аманда Филипаччи
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-820-0, 0-670-84785-2

Мощный дебют американки французского происхождения, сочетающий в себе парижский шик и бешеный драйв Манхэттена.

Это очень странная книга. Книга-загадка, перевертыш, книга с оптической иллюзией. Только что она была убийственно смешной комедией – и вот уже за иронией приоткрываются зияющие тайны бытия. Из каждого окна выглядывают обнаженные мужчины – изысканно-беспечные красавцы или неуверенные в себе невротики, они в любом случае несут фатальные известия. Логически просчитанная порочность «Лолиты» сменяется жутковатым кафкианским гротеском и утонченным кошмаром «Портрета Дориана Грея». Чем обернется эта книга для вас – решать вам.

---

Если бы ее голову приставить к телу ребенка, то лицо казалось бы не особенно невинным. Но если приставить к туловищу женщины, то оно выглядело бы, как лицо новорожденного.

– Если вас не «котируют», то решение в том, чтобы завести кота, создающего уют в доме, а также пойти пострелять в тир, и дела ваши наладятся, поскольку вас станет приятнее навещать, да и меткость в стрельбе внушает уважение.

Мне уютно с ней, а ей – со мной, потому что оба мы – уродцы. За эти несколько недель я заметил, что ее привязанность и эмоциональная поддержка очень мне нужны, когда я подавлен. Когда все в моей жизни идет не так, как надо, меня утешает одна мысль: «По крайней мере, Сара меня любит».

Я чувствую, что она в некотором смысле уязвима, что ей неловко из-за ее собственного тела. Мне хочется утешить ее и защитить.

Сегодня, как и в прошлый вечер, мама отправляется спать, а Сара приходит ко мне в номер и беседует со мной два с половиной часа. Она заставляет меня петь по-французски песни из фильма «Ослиная шкура», а в промежутках между песнями, а иногда даже в середине их, она внезапно говорит: «Мне бы хотелось тебе нравиться, я хочу, чтобы ты меня любил». Мы еще немного поем песенки из «Ослиной шкуры», а потом я выхожу на балкон подышать свежим воздухом. Когда я возвращаюсь, она забирается мне на колени – в сотый раз за время нашего знакомства. Она целует меня в щеку, кладет голову мне на плечо и шепчет в ухо: «Ты – маленький мальчик в теле мужчины. Я – женщина в теле маленькой девочки. Мы идеально подходим друг для друга».

Вот тут она не права. Она – маленькая девочка в теле женщины. Клянусь всем святым. Ее тело – это тело взрослой женщины. Да и ее нутро – тоже. У нее душа женщины, а не маленькой девочки. Она – женщина в теле женщины.

Она плюхается на кровать и самым будничным тоном рассказывает:

– Несколько недель тому назад мама повела меня к доктору на прививку и медосмотр. Я сняла одежду и положила ее на стул. Доктор взял в руки мои трусики, которые лежали на стуле с остальной одеждой, показал их моей маме и сказал: «Ее трусики насквозь мокрые. Она готова».

Я смотрю на нее с открытым ртом и думаю: «Да уж, не знал, что доктора делают такое. Мир действительно не таков, каким я его себе представлял. Я заблуждался».

И тут Сара говорит:

– Я пошутила. Мне это просто приснилось. Действительно ужасный сон. – Она снова усаживается у меня на коленях и шепчет на ухо: – Восемнадцать и тридцать шесть, пятьдесят и шестьдесят восемь, семьдесят два и девяносто. Ты знаешь, что означают эти цифры? – И не успеваю я ответить, как она сообщает: – Это разница в нашем возрасте. Я сосчитала все эти разницы. Вовсе не такая уж большая разница. Одиннадцать и двадцать девять – единственная разница, которая кажется большой, но это всего лишь иллюзия.

Я смотрю на нее, парализованный, и не только понятия не имею, что делать, но даже не в силах подумать о том, что надо делать. Я чувствую себя предметом, неспособным мыслить. В конце концов меня осеняет, и я говорю:

– Тебя должны интересовать мальчики твоего возраста.

– То, о чем я говорю, несколько больше, чем «интересовать», – парирует она.

– Ну, что бы это ни было, делай это с кем-нибудь из твоих ровесников.

– Я люблю мальчиков моего возраста, но по-другому.

– И как же это?

– О… Мне бы хотелось их целовать.

Я не осмеливаюсь спросить, как именно она любит меня, поэтому говорю лишь:

– Почему же, в таком случае, ты этого не делаешь?

– У меня не хватает смелости.

Я удивленно приподнимаю брови:

– У тебя?

Она улыбается, поняв, что я имею в виду, и пытается объяснить:

– Я слишком восхищаюсь ими. Они меня смущают.

– Понятно.

Спустя минуту она говорит:

– Когда я дома, в своей комнате, мне иногда хочется, чтобы мужчина, незнакомец, вошел и занялся со мной любовью. Он – не ты, но это не имеет значения.

– Один из обнаженных натурщиков твоей мамы?

– Может быть, да, а может быть, нет. В моих мыслях он обычно приходит откуда-то извне.

Я умолкаю, обдумывая все это. Потом она прерывает молчание:

– Я не влюблена в тебя. Я не восхищаюсь тобой. Ты не обижаешься?

– Нет, я в восторге.

– Но я люблю тебя, как лучшего друга, к которому не питаю уважения, лучшего друга, которого мне жаль.

О! Это ужасно оскорбительно. Она оскорбила мои чувства. Я чувствую, что было бы неуместно выражать свою боль – при данных обстоятельствах. Обстоятельства таковы, что она все время со мной заигрывает. Меня удивляет, что такая маленькая девочка может играть со мной и столь успешно меня ранить, как женщина в три раза ее старше.

Наконец она уходит в свою комнату. И звонит мне по телефону.

– Ты бы не мог зайти ко мне в номер? – просит она.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы ты показал мне, как включить телевизор.

– Это же очень просто.

– Нет, у меня не получается.

– Хорошо, – вздыхаю я и, повесив трубку, выхожу из комнаты. Глядя на свои босые ноги, шагающие по устланному ковром коридору, я размышляю. Меня бы очень удивило, если за ее просьбой не кроется какая-нибудь каверза.

Я открываю дверь. Она стоит в центре комнаты, целуя волосатого коридорного. Она даже обнимает его. Она целует его в рот, глядя на меня.

Мое первое побуждение при виде их – сказать: «О, извините», выйти из комнаты и притворить дверь. Но я не делаю этого. Я просто стою столбом. Коридорный отстраняется от Сары, нахмурившись, и вылетает из комнаты.

Я замечаю, что телевизор включен.

– Твой телевизор включен, – говорю я.

– Он показал мне, – отвечает она.

Я выхожу, больше не произнеся ни единого слова.

Утром мы идем на аттракцион Индианы Джонса. Проходим мимо магазина, где можно поместить свою фотографию на обложку журнала. Вообще-то нам этого не хочется, но тут я замечаю, что у них есть и журнал «Экран», и решаю, что мы непременно должны это сделать. Итак, мы все трое фотографируемся, и фотографию помещают на обложку «Экрана». Я получился ужасно, мама – не очень хорошо, а Сара – просто великолепно. Она целует меня в щеку, а моя мать – в другую. Под фотографией надпись: «Горячие девчонки». Мама хочет, чтобы я разорвал фотографию, но Сара возражает: ей хочется привезти фотографию свой маме в качестве сувенира. Против этого я возражаю весьма решительно. Мне не хочется, чтобы милая леди Генриетта увидела мое чудовищное фото. Но Сара побеждает. Мы оставляем ей фотографию.

Если бы она ничего не делала, у меня бы не возникло желания. Но дело в ее поведении: она старается меня соблазнить. И я чувствую, что она меня любит, любовью странной и глубокой. Она может сказать, что не влюблена в меня, и, наверно, это так. От этого мне плохо; не то чтобы мне хотелось, чтобы она была в меня влюблена, но то, что она говорит такое, уязвляет меня. Это усиливает мой комплекс неполноценности, подтверждает мысль, что ни одна женщина не смогла бы в меня влюбиться, ни одна женщина не сочла бы меня привлекательным. Я слишком неуверен в себе, мягок, труслив, педантичен, женственен, незначителен, у меня средние умственные способности и нет чувства юмора. Но чувствую, что она меня любит, потому что ей со мной о-очень уютно, и она меня ни ка-апельки не боится, и ни ка-апельки не восхищается мной. И тем не менее она меня любит. Я – ее лучший друг. И я благодарен за ее любовь. Это то, чего у меня не было и чего мне не хватало.

После ленча моя мать возвращается в отель. Она по горло сыта Диснейлендом, очередями, мужчинами и игрой Сары в слова.

Сара говорит, что ей хочется посмотреть на уток.

– Каких уток? – спрашиваю я.

– Не знаю. Просто на уток. Кажется, я видела их где-то в пруду.

Побродив немного, мы находим пруд с утками. Подобрав камень, Сара швыряет его в уток. Они улетают.

– Это нехорошо! – укоряю я ее. – Почему ты это сделала?

– Я хотела посмотреть на уток, а утки наутек.

И тут до меня доходит.

Мы обедаем с моей мамой в ресторане «Коралловый риф» в «Живом море». Одна из стен зала – стеклянная, и сквозь нее можно увидеть акул, рыбу-меч, скатов, джу-фиш (совершенно огромную, это что-то вроде морского окуня), а также множество более мелких рыб.

У мамы несколько улучшилось настроение, но мы беседуем исключительно о рыбах в аквариуме, и домашних рыбках, и о золотой рыбке, которую я подарил своей девушке Шарлотте и которая умерла – ее звали Эл.

Надеюсь, сегодня вечером Сара не придет ко мне в номер. Мне не хочется ее видеть. Как раз когда я об этом думаю, в дверь стучат. Возможно, это моя мать. Никогда еще я не был так счастлив при мысли о внезапном визите моей мамы.

– Кто это? – спрашиваю я тихо, стоя в нескольких футах от двери, поскольку мне не хочется приближаться или прикасаться к тому, к чему приближается или прикасается Сара.

– Это я, – певучим голосом отвечает Сара.