Дэниэл Хэндлер - Наречия

• Название: Наречия
• Автор: Дэниэл Хэндлер
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, Харвест
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-040864-1, 5-9713-3814-5, 5-9762-1774-5, 978-985-16-0032-4

Жизнь - это сон.

Любовь - это ад!

«Под колесами любви» перемалываются сердца все новых юношей и девушек.

Любовь настигает их - не как божественный свет, но как параноидальный бред, пьяная истерика, шаг в пустоту.

У этой «суки-любви» не будет и не может быть хеппи-энда. Она безжалостна и к себе, и к миру, она обрекает на боль, и кажется, легче умереть, чем продолжать жить и любить дальше.

Страшно?

Иногда - да.

А иногда - смешно!

---

— Можно подумать, ты ничего не выпил, — сказал я. Аудитория в студии рассмеялась какой-то реплике героев телесериала. Очередная символичная деталь, которую я непременно использую, если мне захочется расцветить роман ссылками на поп-культуру.

— Ты вроде меня — тебе тоже хочется кем-то стать. Ты, как и я, знаешь толк в возможностях. Вся разница в том, что я могу объяснить, если кто-то меня спросит. Людям в принципе все равно, что я делаю на их пустыре со своей камерой.

— А вот мне нет, — сказал я. — Мне не все равно, на чьем ты пустыре, моем или чьем-то еще. Я пишу романы. У меня потрясающий вид. Я не хочу вместо него видеть твой зад.

— Не хочешь? Еще как хочешь, — возразил он и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Я же остался лежать до самого конца этого эпизода.

Ночь выдалась просто кошмарная. Вокруг меня, словно обезумевшая толпа, словно сборище плакальщиков, завывал ветер — не иначе как оплакивая измельчавшее состояние американской литературы до моего в нее прибытия. Я попытался читать кое-что из книг, которые захватил с собой в качестве духовной пищи, пока я буду пребывать в гордом одиночестве. Однако признаюсь, мне никогда не удается сосредоточиться на чтении, если рядом работает телевизор, или когда я ну очень пьян и некоторые личности не отвечают на телефонные звонки, даже на тридцать второй раз. Утром я решил, что позволю себе такую роскошь, как выходной день от работы за письменным столом, — требовалось получше осмыслить черновой вариант романа. Я как раз откупоривал бутылку вина, когда заметил, что нечто загораживает мне потрясающий вид на город, в котором я вырос. Вырос я в тяжелой, давящей семейной обстановке, откуда позже переселился в кампус, где в принципе мне тоже были не слишком рады, поэтому вскоре я вернулся в Сан-Франциско и почувствовал себя рожденным заново, когда расстался со всеми своими старыми дурными привычками.

Я даже не стал надевать обуви. Каждая травинка резала ноги подобно лезвию. Я прошел полпустыря, когда до меня дошло, что я пью вино Норы и Джорджа прямо из горлышка. И правильно. Тяжелые времена вынудили фермера-джентльмена расстаться с галантными манерами, потому что на дворе было семнадцатое января, и на дальнем краю пустыря виднелись две фигуры: одна возилась с треногой, другая сложила пальцы на манер рамки.

В моем романе про наши времена вы не найдете упоминания Адама, даже в отброшенных за ненадобностью черновых вариантах, которые будут напечатаны в конце аннотированного издания. В моей книге нет никакого человека в джинсах и холщовой рубашке. Он ничего собой не символизирует и потому никогда не будет задействован — даже в отместку. Он занимает самую нижнюю строчку в списке того, что люди хотели бы уничтожить. Поэтому вместо него женщина с конским хвостом на минуту оставила камеру, чтобы нагнуться и поцеловать его в щеку, после чего фальшивым жестом, без какого-либо намека на искренность, притворилась, будто только-только заметила меня боковым зрением и удивленно нахмурилась, глядя в мою сторону, словно с ходу подумала, будто я покойник.

— Эй, — сказал гаденыш Адам, — это Эдди. Эдди, это тот самый парень, Марк, с которым я вчера познакомился.

— Майк, — поправил я. — Живо выметайтесь с моей земли. То, чем вы здесь занимаетесь, противозаконно. Вы эксплуатируете чужую собственность, я же не получу с этого ни единого цента.

— За что, скажи, тебе платить, — произнес Адам. — Мы живем в свободной стране, и если что-то случится, у меня все будет записано на камеру.

— Людям непременно захочется посмотреть, — добавила Эдди, на голове у которой красовалась дурацкая бандана.

— А по-моему, то, что вы тут делаете, — омерзительно и нечестно.

— Адам, — вновь начала Эдди, — если не ошибаюсь, ты говорил…

— Я все улажу, — отозвался Адам. — Ты, главное, проследи, чтобы кадр был резкий. Потому что в противном случае мне не заплатят и ломаного гроша.

Адам сделал шаг навстречу, схватил меня за плечо и повел по пустырю, туда, откуда открывался уже не такой потрясающий вид и нужное ему здание не было видно.

— В чем дело? — негромко спросил он. — Ты уж, приятель, извини, но ей захотелось поехать вместе со мной. Что я мог ей сказать?

— Я не хочу здесь тебя видеть, — ответил я. — Забирай свою подружку с мальчишеским именем и выметайся отсюда. Можешь оттрахать ее где-нибудь в лесу — мы ведь живем в свободной стране.

— Не заводись.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать? — возразил я. — Я — движущая сила американской литературы.

— Ты просто пьяный бритоголовый сопляк в трусах, — сказал Адам. — Иди-ка лучше проспись.

— Мне противно, что ты торгуешь этими картинками.

— Видеоматериалом, — поправил он меня, — а мы живем в свободной стране.

— Не такая она и свободная. Лично мне в городе страшно. Мне страшно возвращаться домой. Я незаурядная личность и потому могу легко стать мишенью для преступников. Им ничего не стоит меня убить. Меня хочет убить целая уйма народа. Все они окрысились на меня и потому хотят меня убить.

И тогда Адам посмотрел на меня, и если бы не его подружка, он бы вернулся ко мне в роман, потому что вид изменился. Его легкомысленный, игривый взгляд изменился, и я подумал, что, наверное, он понял, какая я незаурядная личность, как важен я для американской литературы.

— Никто на тебя не окрысился, — произнес он. — Никому и в голову не придет тебя убивать. Почему бы нам… нет, давай больше не будем пить вина, идет? Лучше кофе, ты как?

— Никто не знает, — ответил я. — Никто даже не подозревает, как я важен. Никто мне не звонит.

— Все в порядке. Не бери в голову.

— Откуда тебе известно, что все в порядке? — спросил я. — Ты ведь меня не знаешь. Ты ведь даже не веришь, что этот дом и вправду мой.

— Тебе ничего не угрожает, — сказал он. — Смотри, моя камера направлена в другую сторону. Так что с тобой ничего не произойдет. А если произойдет, так только вон там, — и он указал большим пальцем через залив.

— Надеюсь.

— Вроде бы как, — кивнул он. — Вроде бы как. Надеюсь, все-таки что-то произойдет, иначе я бы не торчал здесь. Потому что мне нужен видеоматериал. А иначе к чему вся эта канитель?

— А я, выходит, не так уж и важен, — сказал я и пожалел, что у меня не две бутылки вина — причем не только по вполне понятным причинам. Я пожалел, что мне недостает необходимого символизма, двух бутылок, одной со сладким красным вином радости и второй — с белым и горьким вином разочарования, чтобы я смешал их у себя во рту и получил розовое. Здорово придумано, правда? — А я, значит, не важен?

— Важен, не важен, это не самая главная твоя проблема, — ответил он. — Куда важнее, что в данный момент ты без штанов.

— Потрясающий вид, Адам! — крикнула Эдди. — Я навела резкость. Все в фокусе — красота! Солнце светит и все такое прочее, как раз там, где надо. Иди ко мне!

— Иду! — откликнулся он и помахал рукой. — С тобой все в порядке? Хочешь посмотреть, Майк? Пойдем, сам все увидишь.

— Нет, — ответил я. — Подожди минутку.

— Сейчас, — отозвался Адам и отошел от меня в самой высшей точке моей карьеры. Он направился к своей подружке. Они повернулись ко мне спиной, устремив взгляды в сторону Сан-Франциско. Вот так она всегда и уходит, любовь, — с кем-то другим, прочь от меня. Я же по-прежнему стоял посреди колючей травы.

Они обернулись.

— Иди взгляни! — крикнул Адам. — Вид потрясающий.

— Давай иди к нам! — позвала меня Эдди. — Иди взгляни! Иди взгляни! Иди взгляни! Иди взгляни! Иди взгляни!

Что мне еще оставалось? Я подошел и взглянул.

Я стоял в одних трусах там, где кто угодно мог меня увидеть, но, слава богу, никто не увидел. Адам и Эдди смотрели в камеру, а камера смотрела не в том направлении, поэтому я там стоял совсем один, уставившись на знаменитое здание, какое именно — не хочу уточнять ни в моем романе, ни здесь. Я просто стоял там, семнадцатого января, и смотрел туда, куда смотрели эти люди, но только не на меня. Это было ужасно, этот сдвиг фокуса. И это любовь — если она не с вами, нечто жгучее заставляет людей смотреть в сторону, и такое ощущение, будто вам врезали кулаком в горло. Невозможно вынести символизма этого момента — я стоял в своей глуши, и на меня никто не смотрел, мне никто не платил, объектив камеры был наведен не на меня. Даже в романе я просто стою там, глядя на знаменитое здание, ощущая этот ужасный сдвиг, потому что спустя пару минут его не стало.

Ясно

Эта часть истории о любви забыта теми, кто в ней участвовал. Случись вам спросить о ней любого из тех участников, кто до сих пор еще жив, он бы наверняка кое-что вспомнил, но не все. Каждому запомнились какие-то совершенно не связанные между собой детали. С другой стороны, участники этой истории больше не видятся друг с другом. Их образы не посещают друг друга даже во сне. И не важно, куда забредет воображение тех из них, что еще живы; их пути никогда не пересекаются. Все четверо окончательно и бесповоротно распрощались друг с другом.