Брайан Бойд - Владимир Набоков: русские годы

• Название: Владимир Набоков: русские годы
• Автор: Брайан Бойд
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89091-421-7

Биография Владимира Набокова, написанная Брайаном Бойдом, повсеместно признана самой полной и достоверной из всех существующих. Первый том охватывает период с 1899 по 1940-й — годы жизни писателя в России и европейской эмиграции.

Перевод на русский язык осуществлялся в сотрудничестве с автором, по сравнению с англоязычным изданием в текст были внесены изменения и уточнения. В новое издание (2010) Биографии внесены уточнения и дополнения, которые отражают архивные находки и публикации, появившиеся за период после выхода в свет первого русского (2001) издания этой книги.

---

Последняя строка посвященного Зине стихотворения завершает абзац, а в начале следующего она наконец входит в роман «из темноты… как тень… от родственной стихии отделясь». Вот конец этого абзаца:

Что его больше всего восхищало в ней? Ее совершенная понятливость, абсолютность слуха по отношению ко всему, что он сам любил. В разговорах с ней можно было обходиться без всяких мостиков, и не успевал он заметить какую-нибудь забавную черту ночи, как уже она указывала ее. И не только Зина была остроумно и изящно создана ему по мерке очень постаравшейся судьбой, но оба они, образуя одну тень, были созданы по мерке чего-то не совсем понятного, но дивного и благожелательного, бессменно окружавшего их.

Федор полагается на неизменную доброту судьбы, несмотря на то что у него имеется немало оснований считать, что жизнь хочет посмеяться над ним или сорвать его планы. Биографии всех трех Чернышевских — знаменитого писателя, незаметного студента и его полубезумного отца — могли бы, кажется, послужить еще более убедительным доказательством того, что делами человеческими управляет какой-то бессердечный шутник. Федору, однако, известно и нечто другое: он понимает, что подлинный ключ от его мира можно найти в тайной щедрости, скрывающейся за кажущейся недоброжелательностью.

Уже самим своим устройством жизнь причиняет нам боль: мы страдаем от одиночества души, от уходящего времени. Федор, однако, понимает, что и то и другое — это лишь высокая цена, которую взимает жизнь за свои дары, которые иначе невозможно получить, — за независимость духа, за неповторимость и хрупкость каждого мига. Однако через свою любовь к Зине он преодолевает одиночество, через свое искусство постигает смысл уходящего времени и побеждает его. И быть может, по ту сторону смерти, там, there, là-bas, где его отец, кажется, каким-то образом управляет счастливыми поворотами в его судьбе, даже высокая цена, которую приходится платить за то лучшее, что дарует жизнь, окупится одним последним великим даром. Если прошлое сохранится, если «я» будет преодолено.

ГЛАВА 21 В нищете: Франция, 1938–1939

Париж становился средоточием культуры и нищеты эмиграции.

«Смотри на арлекинов!»1

I

С тех самых пор как Набоков задумал «Жизнеописание Чернышевского», он сознавал, что оно вызовет не меньшее негодование, чем восторг. Отказ Руднева напечатать четвертую главу «Дара» означал, что фейерверк откладывается, однако в первые несколько месяцев 1938 года даже без Чернышевского Сирин умудрился наделать немало шуму.

В январе 1938 года — эту зиму Набоков проводил в Ментоне — «Современные записки» напечатали новую порцию «Дара». Друг Набокова Георгий Гессен писал ему из Парижа:

Прочитал «Дар» и хочу тебе сказать, что ты — гений. Ах, если бы ты отдаленно играл бы так в шахматы, или в теннис, или в футбол, как пишешь, подлец, то мог бы дать пешку Алехину, +15 Budge'y, в любой профессиональной команде сделать Hiden'a запасным голкипером2.

В следующем номере журнала была напечатана та часть «Дара», где Федор читает рецензию некоего «Христофора Мортуса» на последнюю книгу Кончеева3. Все эмигранты немедленно узнали в Мортусе Георгия Адамовича:

«Не помню кто — кажется, Розанов говорит где-то», — начинал, крадучись, Мортус; и, приведя сперва эту недостоверную цитату, потом какую-то мысль, кем-то высказанную в парижском кафе после чьей-то лекции, начинал суживать эти искусственные круги вокруг «Сообщения» Кончеева <…>.

Это был ядовито-пренебрежительный «разнос», без единого замечания по существу, без единого примера, — и не столько слова, сколько вся манера критика претворяла в жалкий и сомнительный призрак книгу, которую на самом деле Мортус не мог не прочесть с наслаждением, а потому выдержек избегал, чтобы не напортить себе несоответствием между тем, что он писал, и тем, о чем он писал… Друзьям таланта Кончеева они [стихи], вероятно, покажутся прелестными. Не будем спорить, — может быть, это действительно так. Но в наше трудное, по-новому ответственное время, когда в самом воздухе разлита тонкая моральная тревога, ощущение которой является непогрешимым признаком «подлинности» современного поэта, отвлеченно-певучие пьески о полусонных видениях не могут никого обольстить. И право же, от них переходишь с каким-то отрадным облегчением к любому человеческому документу, к тому, что «вычитываешь» у иного советского писателя, пускай и недаровитого, к бесхитростной и горестной исповеди, к частному письму, продиктованному отчаянием и волнением4.

Алданов с негодованием писал Набокову, что все сотрудники «Последних новостей», вплоть до дактилографистки, узнали под маской Мортуса Георгия Адамовича. Вместо того чтобы увидеть в этом доказательство сатирической меткости, Алданов счел всю ситуацию неблагопристойной. (Со своей стороны, Ходасевич написал Набокову, что Мортус вне себя, — «но это полезно»5.) В ответном письме Набоков объяснял Алданову, что, рисуя в «Даре» сложную картину жизни писателя, он должен был не только наделить Федора некоторыми литературными свойствами, сродни его собственным, но и показать всю литературную среду:

Я руководствовался не стремлением посмеяться над тем или иным лицом (хотя и в этом не было бы греха, — не в классе же мы и не в церкви), а исключительно желанием показать известный порядок литературных идей, типичный для данного времени, — о чем и весь роман (в нем главная героиня — литература). Если при этом стиль приводимой критики совпадает со стилем определенных лиц и цац, то это естественно и неизбежно. Моих друзей огорчать это не должно. Улыбнитесь, Марк Александрович! Вы говорите, что «Дар» рассчитан на очень долгую жизнь. Если так, то тем более с моей стороны любезно взять даром в это путешествие образы некоторых моих современников, которые иначе остались бы навсегда дома.

Письмо это Набоков писал, лежа в кровати — он простудился, искупавшись зимой в море. Он поделился с Алдановым своими надеждами на то, что парижская постановка его пьесы «Событие» «что-нибудь ему принесет»: «Мое карманное положение совершенно отчаянное, для меня загадка, как существую вообще»6. Благодаря гвалту отрицательных рецензий на пьесу, напечатанных в «Последних новостях», она выдержала четыре представления — по меркам тогдашней эмиграции это был грандиозный успех.

II «Событие»

Пьеса «Событие», действие которой происходит в одном провинциальном городке в нашем веке, начинается с тревожной ноты, которая звучит в ней до самого конца: художник Алексей Трощейкин узнает зловещую новость — в город вернулся некий Барбашин[153]. Шесть лет назад жена Трощейкина Любовь чуть не вышла замуж за Барбашина, но в последний момент побоялась его бурного нрава. Узнав, что Любовь предпочла ему Трощейкина, Барбашин пытался застрелить их обоих. Когда его схватили и обезоружили, он успел крикнуть, что еще вернется и довершит свое дело. Теперь он неожиданно для всех освобожден из тюрьмы раньше срока, и на протяжении всей пьесы мы не знаем, выполнит ли он свою угрозу7.

После того дня, когда Барбашин стрелял в нее, жизнь Любы превратилась в череду горьких разочарований. Она понимает, что ее муж — самовлюбленный трус. Ее сын, единственное утешение после замужества, умер в двухлетнем возрасте, за три года до времени действия пьесы. После смерти ребенка она заводит любовника, Ревшина, не испытывая к нему никаких нежных чувств, а лишь из отвращения к браку, который ее ожесточил и лишил самоуважения.

Первое действие начинается со ссоры между Любовью и Трощейкиным, после чего они узнают о возвращении Барбашина. Трощейкин в панике: у него нет денег, он весь в долгах и поэтому не может покинуть город до тех пор, пока не закончит два заказанных ему портрета. Его страх задает тон всей пьесе и нервирует всех остальных персонажей. Любовь же реагирует на известие иначе: вынужденная вновь наблюдать худшие стороны характера мужа, она не может не вспоминать с нежностью свою любовь к Барбашину. В этот день у ее матери — «писательницы», которая сочиняет бескровную, претенциозно-символическую прозу, — пятидесятилетний юбилей, и Любовь не хочет, чтобы безумный страх Трощейкина помешал запланированным торжествам.

На протяжении всего второго действия пьесы каждый звонок в дверь, кажется, предвещает приход Барбашина и неминуемую гибель. Вместо этого в дом один за другим являются гости Антонины Павловны или городские сплетники, которым не терпится рассказать о возвращении Барбашина. Хаотичное на первый взгляд, это действие на самом деле представляет собой шедевр комедийного построения, причем напряжение создается за счет того, что день рождения угрожает превратиться в день смерти. Когда сцена заполняется все новыми и новыми гостями, которые кажутся нам все менее и менее реальными, а Антонина Павловна читает собравшимся свой последний опус, Любовь и Трощейкин выходят на авансцену, за ними спускается прозрачный занавес и все остальные персонажи застывают, как на одной из картин Трощейкина. Единственный раз в пьесе Любовь и Трощейкин говорят друг с другом ласково, объединенные желанием бежать не столько от Барбашина, сколько от всего бессмысленного пустозвонства своей жизни. Какая-то тревожная суета за занавесом, кажется, возвещает о появлении Барбашина. Однако и на этот раз приходит не Барбашин, а лишь известие о том, что его сообщник только что купил для него браунинг.