Брайан Бойд - Владимир Набоков: русские годы

• Название: Владимир Набоков: русские годы
• Автор: Брайан Бойд
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89091-421-7

Биография Владимира Набокова, написанная Брайаном Бойдом, повсеместно признана самой полной и достоверной из всех существующих. Первый том охватывает период с 1899 по 1940-й — годы жизни писателя в России и европейской эмиграции.

Перевод на русский язык осуществлялся в сотрудничестве с автором, по сравнению с англоязычным изданием в текст были внесены изменения и уточнения. В новое издание (2010) Биографии внесены уточнения и дополнения, которые отражают архивные находки и публикации, появившиеся за период после выхода в свет первого русского (2001) издания этой книги.

---

Эта мысль оформилась в стихотворение и утратила свою силу, чтобы через пятьдесят лет снова возродиться в Антитерре романа «Ада»57.

Главным достижением набоковской поэзии этого периода стал написанный по просьбе Владимира Поля и посвященный ему цикл «Ангелы» — девять стихотворений, по числу ангельских чинов в небесной иерархии. В обращении к образам ангелов иногда видят доказательство религиозных чувств Набокова, но он сам позднее отрицал какое-либо влияние христианства, несмотря на то что в его говорливой поэзии следующего десятилетия изредка встречаются библейские сцены и метафоры. Это отрицание было совершенно искренним и не объяснялось — как предполагают некоторые — тем, что он стыдился молодого пыла, который с возрастом остыл. Об этом свидетельствуют уже первые два стихотворения цикла. В «Серафимах» несколько слезинок ангелов превращаются в звезды, а другие падают на землю:

живые отблески небесной красоты,
хвала, предчувствие сияющего Бога,
и пламенной любви блаженная тревога,
и вдохновенья жар, и юности мечты.

В «Ангеле-хранителе» ангел смотрит на спящего поэта, которому утром жизнь кажется ненавистной, пока он не видит первую тень, а за ней — первые лучи солнца: золотые перья крыльев незримого ангела. Как замечает сам Набоков, его интересовала не религия, но разработка византийской системы образов58.

Страстный поклонник оккультных наук, Поль попытался заинтересовать своего юного соседа мистицизмом. Набоков попросил у него книги по этому предмету, которые Поль принес из большой библиотеки Гаспры59. Однако ни мистицизмом, ни христианством нельзя объяснить те особенности философии более позднего Набокова, которые уже заметны в цикле «Ангелы» и в других его ранних стихотворениях. Цикл в целом создает очень набоковское ощущение многоуровневости сущего, и здесь его любовь к игре — кажется, что все это он делает лишь из удовольствия соорудить воображаемый ковчег и бороздить небесную твердь, — свидетельствует о нежелании однозначно судить о том, что лежит по ту сторону человеческого бытия. Он намекает на то, что за пределами видимого и осязаемого мира как будто бы есть нечто иное, но вопрос остается открытым, и как художник он имеет это в виду, показывая бесконечное многообразие конкретного. Такой взгляд не имеет ничего общего с формальными религиозными условностями, которые соблюдал его отец, когда водил своих малолетних детей в церковь или, по русскому обычаю, читал вслух на Пасху Евангелие60. Он намного ближе к мироощущению Елены Ивановны, которое Набоков описал в романе «Подвиг», говоря о матери Мартына:

Была некая сила, в которую она крепко верила, столь же похожая на Бога, сколь похожи на никогда не виденного человека его дом, его вещи, его теплица и пасека, далекий голос его, случайно услышанный ночью в поле. Она стеснялась эту силу назвать именем Божьим, как есть Петры и Иваны, которые не могут без чувства фальши произнести Петя, Ваня, меж тем как есть другие, которые, передавая вам длинный разговор, раз двадцать просмакуют свое имя и отчество, или еще хуже — прозвище. Эта сила не вязалась с церковью, никаких грехов не отпускала и не карала…61

Представления Набокова уже распространились на его научные занятия, обусловив интерес к тайным замыслам эволюции, к загадкам превращений жизни. В записи, сделанной в сентябре 1918 года, он размышляет:

Современная биология доказывает, что клеточки всякого организма сами по себе бессмертны. То, что мы называем «душой», находится в полной зависимости с материей. Самосознание — лишь счастливая случайность по одним взглядам, — следствие естественного подбора по другим. Как бы то ни было, все эти материалистические рассуждения совершенно неубедительны. Мечников говорит только о возможном бессмертии. Нам же от этого не тепло и не холодно. Пока наука не разрешит этого вопроса более реально, — мы все равно обречены на уничтожение. Существование вечного бытия — выдумка человеческой трусости; отрицание его — ложь перед самим собой. Каждый, кто говорит: «Нет души, нет бессмертия», втайне думает: «А может быть?»62

VI

К концу сентября стало ясно, что немцы скоро уйдут из Крыма. Белая армия, которая вела бои на юге России, хотела, чтобы Крымом управляли из штаба Добровольческой армии генерала Деникина в Екатеринодаре, и рассматривала его лишь как место высадки союзников. Но крымские кадеты во главе с М.М. Винавером считали, что введение централизованного военного правления, слишком озабоченного объединением сил для вооруженной борьбы с большевиками, чтобы думать о насущных нуждах местного населения, неизбежно привело бы к росту революционных настроений. Со своей стороны, крымские кадеты были готовы создать образцовое краевое правительство, выбранное при поддержке представителей земства, объединяющее лидеров как социалистических, так и несоциалистических партий и хорошо знакомое с местными условиями. С.С. Крым, крымский кадет и давний борец за интересы края, пользовавшийся здесь широкой популярностью, был готов возглавить новое правительство. 2 (15) ноября — на следующий день после того, как германские войска перестали оказывать поддержку своей марионетке — непопулярному «татарину» Сулейману Сулькевичу, началось формирование Крымского краевого правительства. Владимир Дмитриевич вошел в него министром юстиции; среди других членов кабинета были М.М. Винавер, еще два кадета, меньшевик П.С. Бобровский, один эсер и один беспартийный.

В.Д. Набоков теперь часто отлучался в Симферополь на заседания нового правительства. Уильям Розенберг, историк, часто критически оценивавший либеральное движение в России в годы кризиса, сказал о роли В.Д. Набокова:

Одним из наиболее впечатляющих достижений либералов было возрождение В.Д. Набоковым местной судебной власти. Как только бывший управляющий делами Временного правительства стал министром юстиции, он сформировал специальную комиссию для восстановления юридических органов, лично составил всестороннюю программу их реорганизации и учредил новые суды на всех уровнях. Министерство также распространило ряд инструкций административным органам, в которых предостерегало их от вмешательства в судопроизводство… Это произвело сильное впечатление даже на критиков63.

Вначале Крымское правительство работало успешно, но, прежде чем большевики в апреле 1919 года вновь захватили полуостров, режим уже начал разваливаться изнутри. Его слабым местом стали отношения с Белой армией. Правительство оказалось не в состоянии сформировать свои вооруженные силы: антибольшевистски настроенные офицеры уже ушли к белым, а еще одна мобилизация среди измученного войной населения могла бы привести к катастрофе. Но в обстановке Гражданской войны, когда красный террор стал официальной политикой большевиков, нужна была какая-то защита, а предоставить ее могла только Белая армия. Однако Деникин и его генералы нисколько не доверяли Крымскому правительству. Выступая за единую Россию, они сохраняли непоколебимую уверенность, что симферопольское правительство покровительствует татарскому сепаратизму. Белые генералы, которым трудно было уяснить, что не все социалисты — большевики, косо смотрели на партийный состав Крымского правительства, и — того хуже — из-за присущего им антисемитизма они подозревали и еврея М. Винавера, и караима С. Крыма в измене России. Они полагали, что власти Симферополя отвергают военную диктатуру, проявляя снисходительность к внутренней большевистской агитации, которая на самом деле тогда не существовала или, во всяком случае, оставалась неэффективной до тех пор, пока жестокость белых офицеров по отношению к подозреваемым в большевистских симпатиях не подорвала поддержки Краевого правительства среди населения. Владимир Набоков вспоминал, что между его отцом — «„министром права — минимального права“, как он с горечью говорил, и деникинскими офицерами — большими любителями пострелять, были постоянные трения». У. Розенберг отмечает, что благодаря личному вмешательству В.Д. Набокова белые передали многих своих пленников гражданским судам64.

Гнев, который вызывали у В.Д. Набокова варварские деяния некоторых белых офицеров, может объяснить любопытный нюанс в его книге «Временное правительство» и подобные же оттенки в позиции его сына. В своей истории революции Троцкий обращает внимание на то, что В.Д. Набоков с равным отвращением отнесся и к вооруженным солдатам, бесчинствовавшим в июльские дни 1917 года в Петрограде, — «те же безумные, тупые, зверские лица, какие мы все помним в февральские дни», — и к тем солдатам «с обычными бессмысленными, тупыми, злобными физиономиями», которые разогнали Совет республики. Троцкий расценивал подобные высказывания как очевидное доказательство классового высокомерия, точно так же как Набокову-младшему будут приписывать аристократическую заносчивость. (На самом деле даже Горький боялся бездумной жестокости и разрушительных инстинктов крестьян, которые составляли огромную массу русских солдат.) Но Д.С. Пасманик, кадет, знавший В.Д. Набокова по Крыму, понимал его совершенно иначе. Он считал, что Набоков не только производит впечатление человека высокой культуры, но фактически вступил в партию кадетов по культурным, а не политическим соображениям — чтобы создать Россию, где все могли бы существовать на более высоком культурном уровне. Он презирал не социальное происхождение революционных солдат, но бездумную жестокость их поведения, означавшую в его глазах абсолютно то же самое, что и «бескультурная» тактика царского министра юстиции, который в 1913 году травил Бейлиса, или тупоумие тех реакционно настроенных белых офицеров, которые «причиняли ему физическую боль своей грубой некультурностью». Быть может, этим отчасти объясняется, почему ненависть Владимира Набокова к пошлости занимает в его сознании такое важное место, что ее объектом может стать все — от банальной рекламы до жестокостей, совершаемых именем Ленина или Гитлера, или почему для пошлости, по его мнению, нет никаких географических и социальных различий: «Любой пролетарий из Чикаго может быть так же буржуазен (во флоберовском смысле), как любой английский лорд»65.