Виктор Наумов - Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

• Название: Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников
• Автор: Виктор Наумов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03374-0

Невозможно найти другого исторического деятеля, столь же существенно повлиявшего на судьбу России, как Петр Великий. Однако ни он, ни творившие вместе с ним великую историю страны его соратники и единомышленники, сенаторы и дипломаты, военачальники и флотоводцы не были подобны мифологическим титанам, а являлись живыми людьми со своими талантами и амбициями, самоотверженностью и склочностью, бескорыстием и рвачеством, сентиментальностью и жестокостью.

Книга историка Виктора Наумова повествует о том, как работали, путешествовали, воевали, веселились на ассамблеях и заседаниях кощунственного Всепьянейшего собора, гуляли на свадьбах и провожали в последний путь участники ближнего круга Петра I, где они жили, как изменяли женам и любили детей, чем болели, какими играми и развлечениями скрашивали часы досуга.

---

Новая столица строилась совсем не так, как города допетровской Московии. «Петербуржцы, — подчеркивал историк В. В. Мавродин, — не сидели, как медведи в своих берлогах, отгородившись от всего мира высокими заборами усадеб, как отсиживались "древле" их деды и прадеды. Петр запретил ставить дома внутри усадеб и отгораживаться от улицы заборами. Дома в Петербурге должны были выходить фасадом на улицу»(76).

Образцовые проекты каменных домов для «именитых» и «подлых» людей архитекторов Д. Трезини и Ж. Б. Леблона. 1717г.

Трудности жизни в петровском «парадизе» нашли отражение в поговорке того времени: «С одной стороны — море, с другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох!»(77) Северный климат, дикая природа и другие неблагоприятные естественные условия сказывались ежедневно и ежечасно. В августе 1703 года князь А. И. Репнин сообщал царю: «Зело, государь, у нас жестокая погода с моря, и набивает в нашем месте, где я стою с полками, воды аж до самого моего станишку, и ночесь в Преображенском полку в полночь и у харчевников многих сонных людей и их рухлядь помочило. А жители здешние сказывают, что в нынешнем времени всегда то место заливает»(78). Впоследствии наводнения происходили почти ежегодно. В письме от 11 сентября 1706 года Петр I писал Екатерине, что вода у него в хоромах была выше уровня пола на 21 дюйм (то есть более полуметра), а по городу обыватели свободно «ездили» на лодках: «И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям будто во время потопа сидели… не точею мужики, но и бабы»(79). Самым сильным было наводнение 1715 года, когда, по словам очевидца, «были снесены почти все мосты и фольварки и можно было на судах ездить по улицам и вокруг домов»(80).

Дневник голштинского камер-юнкера Фридриха Вильгельма Берхгольца, ставшего в 1721 году свидетелем наводнений 5,10,11 и 12 ноября, донес до нас яркие картины стихийного бедствия: «вода вдруг с необыкновенною силою стала проникать в улицы и дома»; барку в канале «совершенно затопило»; другие суда были сорваны с якорей и унесены бурными волнами в море. Слуга царского генерал-адъютанта Александра Ивановича Румянцева утонул, пытаясь спасти принадлежавшее хозяину судно. Погреба в домах были полностью залиты водой, что неизбежно вело к порче основной части продовольственных припасов и другого имущества; в полуподвальных этажах вода подняла полы; на самом низком Петербургском острове дома были затоплены по окна. Вдобавок ко всему «ветер был так силен, что срывал черепицы с крыш».

В первый день наводнения императрица была обеспокоена долгим отсутствием супруга и послала на его поиски трех курьеров, один из которых утонул на Длинной аллее (нынешнем Невском проспекте). К счастью, государь через несколько часов вернулся во дворец невредимым; зная его энергичную натуру, можно не сомневаться, что всё это время он руководил спасательными работами.

По городу ходили слухи, что «от первого наводнения князь Меншиков понес убытку с лишком на 20 000 рублей». Эта цифра, разумеется, завышенная, но, тем не менее, она весьма показательна. «Легко поэтому вообразить себе, сколько бед наделали повсюду последствия наводнения, если князь один пострадал так много», — заключает свидетель происшествия(81).

Последствия разгула стихии перечислены в донесении французского посланника Жака Кампредона министру иностранных дел Франции кардиналу Гийому Дюбуа от 21 ноября 1721 года: «Страшным наводнением истреблено одних жизненных припасов более чем на 15 миллионов ливров. Все галеры выброшены на берег, а два корабля попали даже в царский сад, который весь попорчен. Множество людей погибло в волнах». Тремя днями позже о том же более подробно рассказал французский консул Анри Лави: «В воскресенье, 5/16 числа тек<ущего> мес<яца>, была у нас буря, продолжавшаяся с утра до трех часов пополудни, с такою страшной силою, что, продлись она еще часа два, весь город был бы окончательно разрушен. Бед она наделала неисчислимых: нет ни одного дома, который не пострадал бы более или менее. И у меня также было в комнатах почти на три фута воды. По моим наблюдениям, на этот раз вода поднималась на три фута два дюйма выше, чем в 1715 году, когда у нас в эту же пору было наводнение».

«Невозможно, — продолжает консул, — определить с точностью, как велики убытки, но несомненно, что они превышают цифру двух и даже трех мил<лионов> руб., ибо дома, погреба и магазины, наполненные товарами, всё попорчено; строевой лес и прочие строительные материалы, которые были запасены в огромных количествах, тоже испорчены и разнесены бог знает куда. На воде бурею причинено такое крушение, что, говорят, все галеры, числом 126, унесены водой в леса, где они и до сих пор лежат на суше»(82).

Строители и жители новой столицы периодически страдали не только от наводнений, но и от болезней. Сырой климат и низкая болотистая местность вокруг города способствовали ежегодным вспышкам болотной лихорадки (малярии), которая уносила тысячи жизней солдат и работных людей. Не щадила она и офицеров армии и флота, и представителей высшего общества. Тучи комаров и ныне являются напастью для пригородов Петербурга. Можно представить, какова была ситуация тремястами годами ранее, когда осушение болот только начиналось, а в черте города еще сохранялись большие лесные массивы. Хотя люди начала XVIII века относились к кровососущим насекомым с гораздо большим стоицизмом, чем их изнеженные потомки, жалобы на «машкару» часто встречаются в письмах сподвижников Петра, отправленных с берегов Невы.

Из окрестных лесов на улицы Петербурга нередко являлись «гости» покрупнее и пострашнее. 18 декабря 1704 года на часового у ворот Петропавловской крепости напали волки, «и он из мушкета стрелял, и тревога в гарнизоне учинилась». В марте 1708-го волк загрыз дворового человека вице-адмирала Крюйса, а в начале апреля «стаю волков от двора бригадира Кропотова отогнали». X. Ф. Вебер отметил, что в 1714 году волки загрызли перед Литейным двором двух часовых, а вскоре после этого «утром средь бела дня неподалеку от княжеского дома сожрали женщину»(83). Серые хищники тревожили жителей Петербурга и в последние годы петровского царствования.

Сущим бедствием в те времена являлись пожары. Самый первый крупный пожар в истории города случился 18 июля 1706 года в Санкт-Петербургской крепости.

В этот день в «Походном журнале» Петра I сделана краткая запись: «…в Санктпитербурхе в городе был немалой пожар, и много снаряду пропало и пороху 7 бочек взорвало, также и людей сгорело. Начался тот пожар пополуночи в 10-ть часов и было того пожару 4 часа».

В первом доме А. Д. Меншикова, так называемом посольском дворце, где в это время разместилась прибывшая из Москвы царица Прасковья Федоровна с дочерьми Екатериной, Анной и Прасковьей, пожар произошел 26 апреля 1708 года. Как отмечено в «Походном журнале», «оный дом загорелся в 10-м часу дня, и большая половина верхних житий сгорела»(84).

Восьмого августа 1710 года в 10 часов вечера начался сильный пожар в слободе за Невой; тамошний базар и свыше семидесяти суконных лавок были обращены в пепел, на площади не осталось ни одного дома; лишь находящееся рядом болото остановило дальнейшее распространение огня. Через двадцать дней были уничтожены пламенем «все постройки, служившие складочным местом жизненных припасов и провианта», что привело к резкому повышению цен на продукты питания и другие предметы первой необходимости(85).

Семнадцатого мая 1711 года в Петербурге произошло сразу два пожара: сгорели «кузница да двор Глебова». 11 октября 1713-го запылал дом генерал-майора А. И. Волконского. В 1714 году на невских берегах произошло пять пожаров. Один из них, случившийся в конце декабря, описан в донесении английского резидента при российском дворе Джорджа Макензи британскому статс-секретарю лорду Таунсгенду: «Во вторник вечером на этом острове, на котором стоит и царский дворец, в одном доме вспыхнул пожар. Менее чем в два часа дом сгорел дотла; в нем погибло двое детей, забытых в кровати. Когда о них вспомнили, спасти их уже не было возможности»(86).

Несколько раз горела губернская канцелярия. Историк П. Н. Петров полагал, что в 1715 году ее здание подожгли, «чтобы уничтожить дела, сильно затрагивавшие многих важных лиц и частию князя Меншикова»(87).

В 1716 году горели «двор дворового человека Ушакова», дом гвардии капитана Я. X. Бахмеотова на Адмиралтейской стороне и загородный дворец Саввы Рагузинского. Петербургский губернатор А. Д. Меншиков, услышав набат, сел в легкие сани и поехал было на пожар, но «за дальностию не доехав, возвратился»(88).

Несколько пожаров, произошедших в 1717 году, были потушены при деятельном участии петербургского губернатора. 15 января 1718 года в третьем часу ночи загорелось недостроенное двухэтажное правительственное здание на Троицкой площади, серьезно пострадали помещения, предназначенные для Сената и Военной канцелярии. Через пять дней в доме самого Меншикова «ввечеру загорелось было в верхних его светлости наугольных полатах, в которых домовая канцелярия, однако с помощию Божиею оной уняли, и токмо одну кровлю розломал и и потолок верхней»(89).