Аурел Михале - Тревожные ночи

• Название: Тревожные ночи
• Автор: Аурел Михале
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В сборнике рассказывается о мужественной борьбе румынского народа в самый ответственный период его истории — в канун и после вооруженного восстания 23 августа 1944 года.

В ярких, полных драматизма эпизодах, повествуется о том, как румынская армия, повернув оружие против гитлеровской Германии, плечом к плечу с Советской Армией сражалась на равнинах и в горах Румынии, Венгрии и Чехословакии.

С большим мастерством Аурел Михале рисует духовный облик бойцов, сержантов, рядовых офицеров, показывает рост их самосознания, их тяжелые раздумья и веру в светлое будущее своей страны.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Я быстро повернулась и с тяжестью на сердце пошла обратно по жнивью, как вдруг услышала за своей спиной скрип тормозов и шум шагов. Оглянувшись, я увидела на обочине дороги немецкого офицера, который кричал, старательно выговаривая каждый слог:

— Was-ser! Was-ser [9]! — и показывал мне белую жестяную кружку. Я бросилась бежать к Таке и спросила, стоит ли дать им воды.

— Дай! — ответил он и процедил сквозь зубы, глядя на немцев: — Чертово племя, и когда только конец этому будет! Не видишь — они словно бешеные. Еще, чего доброго, стрелять начнут!

Я взяла кувшин и побежала на дорогу. Офицера окружали теперь человек шесть немцев. Они молча ждали меня с фляжками в руках. Разливая воду, я посмотрела на них и испугалась. Глаза у всех были красные, мутные, с каким-то холодным блеском, взгляд блуждающий, словно у сумасшедших. «Видно, спятили от страха!» — подумала я, и у меня поджилки затряслись. Я налила воды в кружку офицера и, почувствовав, что руки не слушаются меня, тут же протянула кувшин солдатам.

Офицер залпом выпил воду и снова протянул свою кружку. Но кувшин был уже пуст. Воды хватило лишь нескольким солдатам. Недовольный офицер опять сердито произнес:

— Was-ser!..

Я поняла, что он спрашивает о колодце и показала ему рукой в сторону села. Потом он, так же, как и другие проезжавшие до него немцы, спросил о городе Кэлэраши. Я опять махнула рукой в сторону села и хотела взять у солдат свой кувшин, но он что-то крикнул им, и двое из них тотчас бросились ко мне, схватили за руки и, вывернув их за спину, толкнули меня к машине. Я начала вырываться изо всех сил и кричать:

— Таке! Таке!..

Но солдаты, не обращая внимания на мои крики, с силой бросили меня в машину к сидящим там немцам. Один из них, с красным, одутловатым, как у мясника, лицом, схватил меня за руку и потащил к самой кабине. Я продолжала вырываться и звать Таке, который, то опираясь на палку, то грозя ею немцам, бежал к нам по жнивью. Машины тяжело тронулись с места и помчались по дороге. Таке еще некоторое время бежал за ними, таща за собой искалеченную ногу. Он что-то отчаянно кричал, поднимая свою палку, потом исчез в клубах пыли. Я закрыла лицо руками и зарыдала. Мне казалось, что живой мне не уйти от немцев.

В голову приходило разное. «Вот покажу им дорогу, и меня тут же расстреляют и бросят в канаву… или возьмут с собой в Болгарию… а то бросят ночью в Дунай!» Я рыдала все сильнее. Немец, тащивший меня, что-то сердито буркнул, потом взял меня за руку и, повернув к себе, крикнул:

— Was-ser!..

Он показал мне пустую фляжку и ударил по ней пальцем. От страха я машинально показала вперед: там и в самом деле находился колодец.

Грузовики, окутанные дорожной пылью, мчались дальше, мимо уходящих вдаль полос жнивья и пожелтевшей кукурузы. Хотя солнце уже садилось, жара стояла страшная. Разомлев, немцы расстегнули мундиры, их лица были покрыты потом и пылью. Они все время глядели по сторонам в поисках колодца.

Как только вдали я увидела колодец, то сразу же показала им его, надеясь, что после этого они меня отпустят.

Немцы закричали и начали барабанить кулаками и прикладами винтовок по крыше кабины. Не успели машины остановиться, как солдаты выпрыгнули на ходу и с фляжками бросились к срубу. Началась суматоха, послышались крики: каждый хотел набрать воды раньше других. Тут из кабины вышел офицер; он быстрыми шагами направился к солдатам и, нахмурив брови, что-то громко произнес. Солдаты застыли на месте в положении «смирно» с фляжками в руках, не сводя глаз с колодца, потом расступились, пропуская офицера вперед… Приблизившись к срубу, офицер со злостью бросил оземь жестяную кружку и, рассвирепев, кинулся на меня с поднятым пистолетом. К счастью, его удержал немец, стоявший рядом со мной. Офицер снова сел в кабину и изо всех сил хлопнул дверцей.

Солдаты продолжали стоять по команде «Смирно» около обычного для степей Бэрэгана колодца без цепей и ведра. Они тупо смотрели на деревянный ворот. Так они стояли до тех пор, пока офицер не открыл дверцу кабины и не крикнул им что-то о большевиках. Тогда они бросились к машинам, забыв о воде.

Через мгновение мы мчались дальше в сторону села. Над ним пламенел закат. Впереди на дороге показалась тяжело нагруженная сеном телега. Крестьянин, шедший рядом с ней, услышав гул моторов, обернулся и бросился к лошадям, стараясь повернуть их вправо. Но не успел: машина пролетела мимо, сбила телегу, и та опрокинулась в канаву. А машины продолжали мчаться, оставляя за собой клубы густой пыли.

Мы въехали в село, когда начало вечереть. Нас встретил испуганный лай собак. На улицах никого не было. Я решила убежать от немцев во что бы то ни стало. «Остановлю их у колодца моего свекра и выпрыгну из машины, — подумала я. — Будь что будет!.. А если не улизну от них, начну кричать!..» Я увидела в окнах некоторых домов свет, и у меня прибавилось храбрости.

Когда я показала немцам на дом родителей Штефана, возле которого находился колодец, машины на полном ходу остановились одна за другой. Немцы бросились к колодцу, но и здесь не оказалось ведра. Старуха, моя свекровь, ненавидевшая немцев с тех пор, как был убит Штефан, сняла ведро, как только фашисты тучами хлынули через село в сторону Дуная. Увидев, что и у этого колодца нет ведра, немцы обозлились и знаками приказали мне разыскать его… «Пусть дьявол его вам ищет!» — подумала я и, выпрыгнув из машины, с деланным спокойствием вошла во двор моей свекрови. Но едва я подошла к дому, как со всех ног бросилась за угол. Автоматная очередь, пущенная мне вдогонку, коротко и дробно рассыпалась по стене. Я спряталась в зарослях акаций, росших в глубине двора. Но тут я вспомнила о Тудореле… «Бешеные, как есть бешеные, вдруг войдут в дом и застрелят его!» Тогда я, прокравшись вдоль забора толстомордой Кирилэ, вернулась на дорогу, спряталась за кустами и с бьющимся сердцем посмотрела в щелку забора. Ноги у меня так и подкосились.

Во дворе стояло человек восемь немцев. Они яростно били прикладами винтовок по столбам терраски. Хотя уже опустились сумерки, я увидела, как в темноте сеней появилась моя свекровь — худая, высокая, немного сгорбленная, со злым лицом.

— Wasser! — крикнул один из немцев, показывая то на колодец, то на нее и, видно, требуя, чтобы она принесла ведро. — Wasser!

— Ах, вы воды хотите?.. Воды? — злобно процедила свекровь сквозь зубы. — Тьфу! — плюнула она им под ноги. — Вот вам вода! Дьявол бы вас всех…

Но она не успела кончить — короткая автоматная очередь скосила ее. Взмахнув руками, она ухватилась за столб терраски, потом медленно сползла вниз по нему и упала, вытянувшись во весь рост. Ее голова безжизненно свесилась с терраски. Несколько немцев бросились к дому, достали с крыши сухого камыша и, обложив им дом, подожгли его зажигалками со всех сторон. Подождав, пока разгорится огонь, они вышли со двора, ругаясь и стреляя в воздух из пистолетов.

Я судорожно вцепилась в доски забора. У меня сильно заколотилось сердце, перехватило дыхание… В темноте сеней показался Тудорел. Мигом перемахнув через забор, я бросилась к нему, взяла на руки и хотела было бежать, но в этот момент я услышала шум моторов — машины уже тронулись с места.

Я склонилась над свекровью: она не дышала. При свете пламени, охватившем крышу, были видны ее открытые темные неподвижные глаза. Я с трудом оттащила ее на середину двора… Прибежали соседи с ведрами и топорами. Скоро огонь, яростно пожиравший сухой камыш, был потушен, но через некоторое время в конце села, в той стороне, куда поехали немцы, вспыхнули новые пожары. Люди побежали туда, а я осталась одна с Тудорелом у тела старухи…

Но вот в ворота верхом на лошади влетел мой свекор. Он приехал с поля, увидев пожар. Свекор слез с лошади и застыл на месте, с ужасом переводя взгляд с еще дымившейся крыши на лежащее у моих ног тело жены… Он пришел в себя, лишь когда его лошадь подошла к нам и потянулась мордой к своей мертвой хозяйке. Я взяла сына на руки и молча отошла в сторону, а свекор тяжело опустился на завалинку и закрыл лицо руками.

На другом конце села слышался лай собак, отчаянные крики женщин и детей. Там все еще бушевало пламя, бросая красноватые отблески на вечернее небо…

* * *

Когда совсем стемнело, я хотела пойти в поле за Таке, но тут издали вновь послышался приближающийся гул машин… «Опять эти сумасшедшие немцы!» — с испугом подумала я. Мой свекор, все еще неподвижно сидевший на завалинке, вдруг решительно встал. Сделав несколько шагов, он остановился и прислушался. Его нахмуренное, полное лютой ненависти лицо внушало невольный страх. Между бровями пролегла глубокая морщина, пересекающая сверху донизу весь лоб. Из его груди вырвался какой-то тяжелый не то стон, не то вздох. Нагнувшись, он поднял труп жены и осторожно перенес его на завалинку. Потом взял лошадь под уздцы, отвел ее к скирдам сена, а сам направился к воротам с тем же безмолвным спокойствием, которое напоминало готовую вот-вот лопнуть струну, и не спеша закрыл их. Гул машин приближался, сотрясая воздух. Свекор вернулся в дом, порылся в сенях и вышел оттуда с топором в руках. Остановившись на терраске, он потрогал большим пальцем его сверкающее при свете загоревшихся на небе звезд лезвие.