Аурел Михале - Тревожные ночи

• Название: Тревожные ночи
• Автор: Аурел Михале
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В сборнике рассказывается о мужественной борьбе румынского народа в самый ответственный период его истории — в канун и после вооруженного восстания 23 августа 1944 года.

В ярких, полных драматизма эпизодах, повествуется о том, как румынская армия, повернув оружие против гитлеровской Германии, плечом к плечу с Советской Армией сражалась на равнинах и в горах Румынии, Венгрии и Чехословакии.

С большим мастерством Аурел Михале рисует духовный облик бойцов, сержантов, рядовых офицеров, показывает рост их самосознания, их тяжелые раздумья и веру в светлое будущее своей страны.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Таке начал терпеливо утешать меня.

— Знаешь, — оправдывалась я смущенно, — я не могу, не могу себе представить, что его нет в живых!

— Напрасно, — проговорил он, словно рассердившись, — Мертвые не возвращаются.

— Откуда ты знаешь, что он погиб? — уже раздраженно спросила я.

— Знаю, — резко ответил он. — Он умер возле меня, понимаешь?

— Так почему же ты до сих пор не говорил мне об этом?

Таке молчал. Повиснув у него на руке, я застонала:

— Ну почему, почему ты мне не сказал?

Таке словно не замечал моего волнения. Его взгляд опять остановился на изуродованной ноге. Я пыталась понять, почему Таке до сих пор молчал об этом. В голову лезли самые невероятные мысли. Мне стало не по себе. Закружилась голова. Чтобы не упасть, я прислонилась к столбу терраски. Таке испугался, подхватил меня на свои жилистые руки, положил на постель и, лаская, стал шептать:

— Мария… Мариуцэ… успокойся!

Я почувствовала, как дрожат его сильные руки, когда он неловко гладил меня по волосам. Затем огрубевшими пальцами он с трудом расстегнул крючки кофты на моей груди. Свежий воздух проник под легкую кофточку, и мне стало легче. Открыв глаза, я встретила взгляд больших, голубых, полных слез глаз склонившегося надо мною Таке. В них было столько смирения и доброты, что я почувствовала жалость к нему. От вспыхнувшего на мгновение раздражения не осталось и следа. Я ласково обвила его шею руками.

— Ну почему ты не сказал мне? — проговорила я сквозь слезы.

— Я ожидал, что ты сама спросишь меня об этом, — прошептал он, отчетливо произнося каждое слово, и пристально посмотрел мне в глаза.

Я сначала не поняла смысла его слов и с недоумением уставилась на него, но, разгадав его мысли, горько улыбнулась. Какое нужно было иметь терпение, чтобы почти два года ждать моего вопроса. Его признание укрепило мое доверие к нему. В ту ночь он стал мне ближе, чем когда-либо.

Мы легли спать на терраске. Лежа на спине, я долго смотрела в глубокое небо. Незаметно исчезали звезды. Светлело. Утренний ветерок тихо зашуршал листьями акации. Над селом все еще стояла тишина.

— Знаешь, — начал тихо Таке, — это случилось осенью сорок второго года у излучины Дона… Фронт еще был прочен. Целыми днями нас обстреливали из пушек и «катюш». Русские обрабатывали позиции, словно шинковали землю метр за метром. Наши войска, потерявшие уже немало людей от голода и мороза, поредели еще больше. Мы со Штефаном не были свидетелями наступления русских: накануне вечером нас ранило…

Случилось это так, — задумчиво продолжал Таке. — В разгар обстрела, чтобы уберечься от ураганного огня, мы перешли из первой линии окопов во вторую. Весь день горела перед нами земля. Снег у окопов и траншей почернел от сажи.

— Таке, если на этот раз останемся живы, — сказал Штефан, — непременно вернемся домой…

Когда наступил вечер он, потянув меня за рукав, затащил на дно воронки.

— Таке, — прошептал Штефан, — давай убежим!

Я безнадежно махнул рукой и рассмеялся. Куда бежать? Вперед, в сторону русских, — там грохотал ураганный огонь, а в промежутках между страшными залпами «катюш» слышался приглушенный далекий и не менее устрашающий рокот танков… В тыл — там нас ожидали заградительные отряды, жандармы, полевой суд и расстрел. Но больше всего пугали две тысячи километров заснеженного степного простора, морозы, вьюги и голод. Направо и налево протянулись позиции немцев. А своих союзников мы опасались больше, чем русских…

— Чего смеешься? — рассердился Штефан.

— Ты думаешь, что только мы хотим удрать с фронта? — спросил я его. — Поднимись сейчас на бруствер, крикни: «Братцы, бежим туда!» — и покажи в любую сторону, все равно в какую… Больше половины наших солдат покинут окопы и бросятся за тобой.

Мне показалось, что Штефан понял, в какую западню мы попали. Это его расстроило и обозлило. Он стал проклинать немцев. В самом деле, спасения нам не было. Мы ждали наступления русских, чтобы поднять руки и сдаться им в плен. Но они целыми сутками, днем и ночью, беспрерывно обстреливали наши позиции. Между нашими солдатами ходили самые разные слухи. Одни говорили, будто русские хотят уничтожить нас при помощи артиллерии. Другие утверждали, будто они стремятся парализовать нашу волю и во время наступления взять нас голыми руками. Если бы они знали, что у нас давно уже пропала охота к сопротивлению, им не пришлось бы расходовать столько снарядов!

Как выяснилось потом, благодаря артиллерийской подготовке русским удалось сковать наши силы и окружить нас под Сталинградом и у излучины Дона…

С наступлением вечера русские перенесли ураганный огонь на вторые позиции. Первый шквал огня прокатился с внезапной ужасающей яростью. Степь, покрывшись фонтанами разрывов, задрожала, как во время землетрясения. Послышались душераздирающие крики раненых…

— Таке, — опять заговорил Штефан, — давай перебежим в первую линию!

Видно, он предчувствовал смерть, коль не мог побороть страха и перестать думать о бегстве. Однако мысль его была верна: впереди, всего в двухстах метрах от нас, была полоска земли, на которую теперь уже не падали снаряды. Этот участок был весь изрыт снарядами и покрыт почерневшим от пороховой копоти снегом. Я взял ручной пулемет, коробки с патронами, и мы поднялись, чтобы перебежать туда… Вдруг прямо перед нами в темноте ослепительно, как молния, вспыхнуло пламя. Взрывная волна перевернула нас и подбросила вверх вместе с землей.

Таке замолчал. Видя, как я вздрогнула, он ласково погладил меня, вытер с моих глаз слезы и приподнялся на локте:

— Пора вставать, уже светло…

— Нет, — запротестовала я. — Рассказывай дальше!

— Я очнулся первым, — продолжал Таке негромко, — страшно болела нога!.. В нескольких шагах от меня на спине лежал Штефан и стонал. Я подполз к нему. Его лицо и шея были в крови. Из правого виска, куда угодил осколок снаряда, текла кровь. Я подумал, что ему конец, и начал испуганно звать санитаров. Потом, опираясь на локти и здоровое колено, я приподнял его голову и положил на коробку с пулеметными лентами. Дышал он прерывисто, видимо из последних сил. Я перевязал ему голову бинтом, который был у меня в кармане. Потом опять стал звать санитаров и пополз назад к окопам.

Но силы покинули меня, и я остался лежать под обстрелом в восьми — десяти шагах от Штефана, продолжая звать санитаров. Наконец в промежутках между взрывами около меня появились два санитара с носилками. Один из них сердито двинул меня в бок ботинком:

— Чего орешь как сумасшедший?! Не видишь — светопреставление? Что ты хочешь от нас?

— Оставьте меня, — простонал я, — видите, там лежит один, чуть впереди, его в голову ранило!.. Эй, Штефан! — прохрипел я. — Штефан, смотри, санитары идут!

Совсем рядом снова разорвалось несколько снарядов. Санитары, чертыхаясь, поползли к Штефану. Однако они скоро вернулись еще более обозленными. Тот, что толкнул меня, процедил сквозь зубы:

— Можешь сам ему руки на груди сложить, орешь тут попусту точно полоумный.

Я застонал и начал метаться. Второму санитару стало жаль меня, и он склонился надо мной.

— Давай этого возьмем! — сказал он своему товарищу.

— Его и еще одного, а потом пойдем…

— Возьмите Штефана, — попросил я.

— Он мертв, братец! — грустно произнес второй санитар.

Меня подняли на носилки. По дороге они положили на меня еще одного раненого, который все время харкал кровью. По тому, как нас трясло, я понял, что санитары бегут, чтобы побыстрее выйти из-под шквального огня. На пункте первой помощи нас бросили в сани, в которых уже лежало человек шесть раненых. Санитары поспешно сели и вовсю погнали лошадей. Их подгонял страх. Позади нас продолжал свирепствовать огонь советской артиллерии.

В полночь мы добрались до ближайшего села, в котором расположился лазарет. Но ни в лазарете, ни в штабе никого не было. Удрали все: и офицеры, и доктора… Санитары в первый момент растерялись и не знали, что им делать дальше. Тот, что рассердился на меня, проклинал всех на свете, беспомощно топчась вокруг саней. Горизонт со стороны заалел от пожарищ и взрывов. Обстрел усилился. В промежутках между разрывами слышалась отдаленная трескотня пулеметов. Вероятно, в этот момент и началось наступление русских…

— Хватит, бежим и мы! — решил первый санитар и посмотрел на запад. Там еще не весь горизонт был охвачен огнем пожарищ.

Второй санитар принес из брошенного лазарета несколько шерстяных одеял и накрыл нас. Двое раненых по дороге умерли, и их пришлось сбросить с саней. Заносчивый санитар первым залез в сани и взялся за вожжи. Он уже готов был бросить своего товарища, бежавшего к нам из лазарета с ранцем, набитым хлебом и банками консервов.

Выехав из села, первый санитар изо всех сил погнал лошадей по гладкой, укатанной дороге. Лежа на спине, я смотрел на зарево пожаров и взрывов, полыхавшее на востоке. Оно все время приближалось, словно страшное фантастическое видение. Казалось, наступает конец света. Я снова потерял сознание.