Николай Симонов - Сидоровы Центурии

• Название: Сидоровы Центурии
• Автор: Николай Симонов
• Жанр: Научная Фантастика

Герои романа, живущие в конце 70-х годов прошлого столетия Москве и в Новосибирске, попадают в историю, в которой причудливо переплетаются реальность и фантастика. Оказывается, "машина времени", давным-давно существует, и ею может воспользоваться любой человек, способный мобилизовать энергетические ресурсы своего организма и активировать тонкую настройку генетической памяти. Аналогичным способом, вероятно, совершал свои путешествия в будущее великий Нострадамус и другие, менее известные, прорицатели, и среди них — талантливый аспирант Евгений Сидоров. Однако "несть пророка в отечестве своем", и открытый новосибирскими учеными С.С. Мерцаловым и А.М. Фишманом оригинальный метод глубокого погружения в воспоминания о прежних и будущих жизнях, признается компетентными органами опасным и требующим запрета.

---

— Ваш друг, надеюсь, говорил Вам о том, что управляющая система не может быть проще управляемой?

— Да, говорил, — ответил Павлов, хотя никакого друга-кибернетика у него и в помине не было. Просто он, однажды, прочитал "залитованную" статью, автор которой (кажется, из Пензы) утверждал, что операционная система ЭВМ почти полностью соответствует организации мыслительных процессов в коре головного мозга. Из этого ученый сделал вывод о том, что, если для ЭВМ программу пишет сам человек, то для самого человека ее, наверное, пишет кто-то другой…

Выдержав паузу, Фишман продолжал:

— У каждого человека, как и в любой ЭВМ, есть хранилище данных. Предположительно оно расположено в затылке и организовано наподобие архива с каталогом, папками и отдельными делами — мемориальными файлами. Под тонким воздействием гипноза это хранилище, подобно памяти ЭВМ, начинает распаковываться и человек, якобы, вспоминает ранее прожитую жизнь. А на самом деле — переживает за судьбу своего предка, жившего в XVI веке; наблюдает момент его рождения, прослеживает самые важные события, которые произошли в его жизни и, наконец, переживает ужас предстоящей ему смерти посредством колесования — в исполнение приказа грозного царя. И с ним происходит сердечный приступ. Да, вот такие дела…

Последнюю фразу насчет сердечного приступа Фишман произнес машинально, вспомнив некое, не дающее ему покоя событие. И тут же поймал себя на мысли, что его случайный попутчик, быть может, совсем не случайный, раз задает столь глубокомысленные вопросы. И Фишман решил на всякий случай попридержать язык, а также урезонить Мелиссу, которая, по неопытности, приняла эту непростую столичную штучку за принца на белом коне.

Но после второго стаканчика коньяка Фишман размягчился и начал рассказывать Павлову о том, какими методами ученые пользуются для расшифровки генома человека и других божьих тварей: сначала кромсают ДНК на куски, разгоняют получившиеся фрагменты в электрическом поле и затем гибридизируют, предварительно пометив интересующие их участки молекулы тритием либо радиоактивным фосфором. И так далее.

— "Собак ножами режете, а это бандитизм", — шутливо заметил Павлов и предложил поговорить о чем-нибудь более занимательном, например, о научной фантастике.

Они выпили по третьему стаканчику, и Фишман, еще более оживившись, высказался по поводу указанного литературного жанра довольно жестко, нелицеприятно, но, по мнению Павлова, совершенно справедливо:

— Многие авторы фантастики, — сказал он, приведя перед этим несколько примеров, — часто хотят сделать свой воображаемый мир как можно более реалистичным, особенно, если они пишут в жанре sci-fi. А поскольку основой этого жанра являются техника и технологии, а их основой — физика, химия и биология, а не магия, то авторам приходиться говорить и о некоторых естественнонаучных процессах и законах. Но в последнее время, изучая все больше этого чтива, которое мне присылают знакомые из Израиля и Америки, я прихожу к неутешительному выводу: многие писатели-фантасты современной науки не знают вообще, ее не понимают и не чувствуют, даже на школьном уровне.

— Однако, советская фантастика все же, наверное, на высоте? — предположил Павлов.

— "Гиперболоид инженера Гарина". Все остальное — фуфло! — категорично заявил Фишман.

— А как же Стругацкие? — обиделся Павлов, втайне гордясь тем, что их скандальная повесть "Улитка на склоне", которую он хоть и до конца не прочитал, была опубликована в результате его халатности.

— Стругацкие, это — не фантастика, а диагностика. Причем, заметьте, абсолютно пессимистическая. Я бы даже назвал это апокалипсическим реализмом, — назидательно произнес Фишман, и Павлов вынужден был и на этот раз с ним согласиться.

Фишман потянулся, широко зевнул и объявил, что после того, как они выпьют еще чуть-чуть, он, пожалуй, завалится спать. Узнав о его намерениях, дремавшая или делавшая вид, что спит, Мелисса, спустившись вниз, попросила Фишмана оставаться внизу, на ее спальном месте. А потом она предложила Павлову сходить с ней за кампанию в тамбур на перекур. Павлов согласился, хотя, честно говоря, был бы не прочь последовать примеру Фишмана. Но слово женщины — закон, и Павлов поплелся вслед за Мелиссой, покачиваясь даже с большей амплитудой, чем это делал вагон их поезда.

Заметно нервничая, Мелисса объявила ему о том, что более между ними никакого интима не будет, разве только что он объявит Фишману, который уже десять лет ей приходится вместо сбежавшего из их семьи в неизвестном направлении отца, о том, что согласен взять ее в жены. А так как жена-еврейка в условиях советской действительности, это — лучшее средство передвижения, то он, Павлов, если, конечно, он — не полный дурак, мог бы задуматься о своем будущем.

Павлова такой поворот событий вначале немного смутил, но потом, спохватившись, он признался, что к эмиграции не готов, поскольку на его плечи легла обязанность заботы об уже немолодом, израненном на войне отце.

— Ты знаешь, какая в Израиле медицина? А какой почет ветеранам Второй мировой войны, кто воевал с фашистами? А какую они получают от государства Израиль пенсию? — перешла в наступление Мелисса.

— Я все это понимаю, — искренне сознался Павлов, — Только, вот, как же иврит? Я едва-едва английский освоил…

— Дурачок, — сказала, прижимаясь к нему своей мощной грудью Мелисса, — Там же наполовину наш советский народ…

Павлов обещал ей подумать над ее предложением, и чуть не схватился за голову, вспомнив о том, как во время их первой случки у него порвался презерватив. Не наш, не советский, а гонконгский. Данными изделиями Мелиссу в изобилии снабжал знакомый студент Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Мелиссе изделия нравились, потому что приятно пахли, были покрыты смазкой, и ей даже было невдомек, что они скроены в соответствии со среднестатистическими габаритами особей мужского пола стран Юго-Восточной Азии. Разумеется, Павлов промолчал по поводу этого казуса с непредсказуемыми последствиями и, решив, что ему следует познакомиться с Мелиссой поближе в духовном плане, предложил ей пойти с ним в вагон-ресторан и выпить шампанского. Мелисса ответила, что пошла бы с ним с удовольствием, но, вот, ее подруга Наденька создала для нее проблему на ровном месте, приревновав ее к нему.

— Ты хотела сказать: меня к тебе? — поправил ее Павлов.

— Нет, я сказала, как есть, — созналась Мелисса и густо покраснела.

— Так она, что, лесбиянка? — догадался Павлов.

— С бабами лесбиянка, с мужиками — проститутка. Если хочешь, она и тебе за 100 рублей даст. Прямо хоть сейчас. Я не обижусь, — озадачила его Мелисса.

— Проверяет меня на моральную устойчивость? Хочет выяснить жмот я или нет? — быстро соображал про себя Павлов, пытаясь подготовить симметричный ответ.

И тут ему в голову пришло очень интересное решение. Он достал из внутреннего кармана спортивной куртки партомоне, открыл его, вынул 100-рублевую купюру, протянул ее Мелиссе и попросил ее передать эти деньги Наденьке, якобы, в знак безграничного восхищения ее красотой и в обмен лишь только на один ее поцелуй. Мелисса удивленно пожала плечами, но деньги взяла, сообразив, что половину этой суммы она потом попросит Наденьку ей вернуть. Кто знает, может, даже для свадьбы пригодится. Но широким жестом Павлова, а также его благородством по отношению к ее несчастной подруге Мелисса осталась довольна. И они решили, что она вернется в купе, попытается поговорить с Наденькой по душам, а Павлов пойдет в вагон-ресторан, закажет шампанское и будет ее ждать.

V

В вагоне-ресторане было многолюдно, шумно и весело. Павлов с трудом отыскал свободное место рядом с тремя уже не молодыми женщинами, в одной из которых он опознал даму с крашеными в цвет спелого каштана волосами. Ту самую, которая вчера рассказывала о нигде не запротоколированной встрече сибирских колхозников с представителями внеземной цивилизации. Женщины возвращались из служебной командировки, были переполнены впечатлениями от столичных театров и универмагов. Они кушали какие-то салаты, пили "Ркацетели" и даже заставили Павлова пригубить чуть-чуть за "лучший город земли". Москвичей в провинции тогда еще любили.

Две официантки вагона-ресторана крутились, как белка в колесе, чтобы обслужить наплыв посетителей. Прошло не меньше 15-ти минут, пока у него приняли заказ: бутылку шампанского, маслины, сто грамм коньяка, лимон и шоколад. Прошло не меньше 15 минут, прежде чем его заказ выполнили. Но Мелисса все не шла. Павлов начал потягивать из рюмки коньяк, с облегчением в душе наблюдая за тем, как его соседки за столом завершают свой ужин. Внезапно его окликнули:

— Дима Павлов! Какими судьбами?!

Он обернулся, и с радостным изумлением опознал в обратившей на него внимание худенькой, светловолосой девушке в спортивной майке и синих джинсах свою одноклассницу Людмилу Панову. Павлов встал из-за стола и заключил ее в свои объятья. Увидев такое дело, сидевшие за столом женщины тоже встали и, улыбаясь и подмигивая ему, тепло с ним попрощались.