Василий Лебедев - Искупление

• Название: Искупление
• Автор: Василий Лебедев
• Жанр: История

---

- Токмо тверских! - из облака пыли кричал воевода, пересиливая топот, ржанье, визг.

Вместо дневного сна праведного, заповедного, учинили новгородцы веселье дивное: пограбили тверских купцов, а когда кто-то из них отпихнулся копьем и убил новгородца - побили всех купцов до единого, а с ними десятка полтора иных тверитян. Наместников Михаила Тверского повязали и привели к церкви. Там, над рекой Тверцой, вече созвали на манер новгородского, там же прилюдно укрепились с общего согласия крестным целованием с горожанами, что будут заедино стоять против Михаила. На том и порешили. Наместников, развязали и пустили в Тверь, а сами стали укреплять город и сели за стенами в ожидании тверских ратей,

Михаил Кашинский вновь сложил крестное цело-ванье Михаилу Тверскому, о чем послал грамоту с наместниками.

Торжок зажил ожиданьем грозы, и, хоть воевода Александр ходил по Торжку в обнимку с торжковским воеводой Степаном, хоть и пировали они на княжем дворе, хоть воинство новгородское и тешило взгляд но-воторжцев блеском доспехов, по церквам ставились многочисленные свечи и пелись молебны во спокойствие града. В считанные дни в женскую обитель пришло постригаться столько девиц, сколько не приходило и за три года. Никто не говорил об опасности вслух, каждый думал, что страх перед Тверью только в нем одном, но весь Торжок помнил: свобода от Твери обагрена кровью.

* * *

Голодный год заставил многих забыть гордость, тщеславие, мелкие обиды, думы о новых избах, теремах, нарядах для жен и коней. Голод напоминал о тленности многих людских устремлений. Потому, должно быть, Михаил Кашинский здраво помыслил: не может Михаил Тверской вновь поднять на войну рать свою - два раза в один месяц. Раньше осени, по его расчетам, не должно быть нападения. И Торжок тоже не сбирал свое удельное воинство, занятое мирными делами. Но не таков был Михаил Тверской.

31 мая огромная сила в четыре полка подошла к Торжку. Был сухой ветреный день. Накануне служили водосвятный молебен по всем церквам, опасаясь вновь засухи, и аот с ночи задул упорный ветер со стороны солнцепада - из гнилого угла - значит, быть дождю, только бы нашла туча. Но туча пришла с полдневной стороны, и грозила эта южная сторона большим суховеем...

Михаил Тверской похватал у города земледельцев, но не пленил, не убил, а послал в город и велел сказать воеводе, чтобы тот выехал к нему в стан.

Никто не выехал.

Михаил послал своих послов и велел сказать им сло-во свое к воеводе и ко всем новоторжцам, что он-де не держит большого зла на них, но велит выдать тех, кто бил и грабил тверских людей. Послы вернулись ни с чем, а на стене объявился воевода Александр и потребовал подъехать на разговор самого Михаила Тверского.

Это было неслыханно: новгородский воеводишко вызывает под гнилую деревянную стену великого князя Тверского. Михаил походил по просторному, пустому шатру (он не думал надолго останавливаться в нем), потом позвал племянника и послал его под стены Торжка.

- Скажи, Митька, этим новгородским толстосумам, чтобы выдали... Нет! Пусть горожане выдадут мне новгородцев, понеже смерть людей наших новгородское дело.

- А коль не выдадут?

- Торжок на щит возьму!

Победитель Кистмы взял двух конных стремянных - по левую руку слуга, по правую слуга - и подъехал под стену Торжка. Кричать долго не пришлось: за полем следили, и вот уж снова с застенного помоста-раската послышался голос воеводы новгородского:

- Чего наехал?

- А ничего - вот чего! Подай сюда князя, не то - посадника какого ни есть!

- Изыди, оплёвок тверской!

- Пузо новгородское! Не заслонить тебе Торжка окаянного!

- А тебе, козел тверской, не сносить башки!

- Блевотина пятиконецка! Неурядица вечевая!

- Рванина тверская! Приступи до меня - я те кусок кину, хоть хлеба отведаешь перед смертью!

- Приступлю - порушу тя, вонищу рыбью!

- Причащался ля ноне? - все повышая и повышая до крика голос, спрашивал со стены воевода Александр: заметил, что внизу слушают его жители, уже не раз а глаза называвшие его спасителем.

- Не сотонинска то забота!

- Тогда окстись пред смертью!

- Не визжи, веприна супоросна! Выходи в поле, коль смел!

- А я тя и тут!..

Воевода взял из рук сотника лук, выдернул стрелу из колчана и, не целясь, высвистнул стрелу. Митька заранее сжался, подняв щит перед собой, и тотчас почувствовал резкий глухой удар - стрела рассекла кожу шита и почти проклюнула деревянную пластину.

- Ну, погоди! - только и выкрикнул Митька, пока разворачивал коня, и прикрыл спину щитом.

Вслед неслась уже непристойная ругань и несколько стрел жарко прошипели с левого и правого бока.

Михаил Тверской все видел и почти слышал - так близко был поставлен к стенам его шатер, но все же для порядку спросил племянника:

- Ну, чего привез?

- Новгородский воевода все дела вершит!

- А князь?

- За стену канул!

- Чего он те изрек?

- Матерно изглаголал!

Михаил Тверской окинул воевод своих неистовым взором:

- Торжок - на щит! Трубите!

При первых же звуках труб на стены Торжка высыпали защитники, новгородцы и свои, новоторжцы. По-явился и воевода. Ему, пережившему не раз гнев и на

смешки князя Тверского, было в тот день не до веселья. Велика сила в новгородском полку, хороша в Торжке крепость-детинец, но сила Твери, кажись, больше.

А за дубравой, что зеленела выше по Тверце, не умолкали трубы. К шатру князя Тверского - к желтому стогу шелка, шитого алыми маками, - придвинулся конный полк.

- Что делать станем? - спросил Степан Оглобля воеводу.

- Не дам Торжок в обиду!

- Созову город на стены да врата затворим крепче...

- Отвори, Степан, врата! Поведу полк свой в поле, дабы не.причинять худа Торжку. Выйду с полком и поражу их с божией помощью!

- Достанет ли силы, Олександр Абакумович?

- Достанет, Оглобля! Доводилось мне аж немцев бивать, а те от пяты до маковки в железах. Воевода в последний раз глянул со стены на полк тверичан, уже развернувшийся и заслонивший шатер тверского повелителя, почуял, что сила там больше, но не дрогнул и бровью - решительно кинулся к лестнице и вниз.

- Оглобля! Чего на баб воззрился? Всем на коней! Рраствори ворота-а-а!

Илюха Баев мигом накинул на рожон копья две веревочные петли, что были продеты в полотнище, и хоругвь с образом богородицы, шитая золотой канителью, взметнулась над рядами. К воеводе с правой руки подъехал сотник Травин, слева подправил коня каменщик Неревского конца Никита, севший за сотника. Илюха Баев размахивал стягом, овевая начальство, себя и Оглоблю волнами прохлады: солнце было высоко, оно прокалило латы воинов, и жар, которым пылали они, смешивался с душным теплом конских крупов, запахом сыромятной упряжи, кожаных щитов, крытых слоями толстой бычьей кожи.

- Шире ворота! Оглобля... режь! Пронзительный, подкашивающий свист Оглобли был последней командой. Полк ринулся из ворот на конные ряды тверитян, еще не совсем готовых к бою. Еще конники искали свои места в спутавшихся рядах сотен, еще знамя не успело взметнуться у шатра великого князя Тверского, а новгородская конница уже рубила первые ряды. Удар был силен, плотен в своей нечаянности. Хоть племянник Митька и вызывал новгородцев в чистое поле, но никто не думал, что те полезут на рожон. А они полезли и уже вырубили передовые ряды тверитян. Крики, лязг железа, стоны и ржанье раненых коней наполнили все пространство от Торжка до дубравы, покрыли звон колоколов во всех церквах Торжка и двух его монастырях.

Сам Михаил Тверской спешно поскакал к дубраве, хоть князю надлежало быть впереди. Удар новгородцев, их смелость смутили полк тверитян, но не повергли в полное смятенье, потому что они знали: они не одиноки, за дубравою спешно седлает коней еще полк, главный, к которому и отскакал князь.

Неизвестно, решился бы воевода Александр на столь смелую вылазку, знай он, что главная сила тверская в укрытии, но когда он увидал идущий жуткой стланью свежий полк от дубравы и мигом прикинул силы, то понял, что ему, воеводе, отсюда не уйти и живу не быть.

- Братие! За святую Софию новгородскую! Потянем! - отчаянно крикнул воевода и полез в самую гущу искать смерти, чтобы не видеть гибель своих.

Но он видел, как пали оба его стремянных, как бился еще, весь в кровище, Оглобля, понося тверских бранными словами. Видел еще хоругвь в руке Ильи Баева, но держалась она шатко, непрочно, то опускаясь, то подымаясь снова, по мере того как Илье приходилось отбиваться мечом. Слева и справа наперли свои же, стало тесно и душно и неудобно - это охватили подковой тве-ритяне и яростно кололи сбившихся в кучу новгородцев. Теснота вокруг воеводы дзржалась недолго: попадали те, что окружали его надежным кольцом, и вот уже сначала одно, потом сразу три копья достали до него. Одно он обрубил мечом, второе скользнуло по шее и ушло бы мимо, но рожон клюнул в мелкую кольчужную сеть бармы, свисавшей из-под шлема и прикрывавшей шею, и барма вместе со шлемом слетела с головы. Третье копье ударило в бок, но пластина латы отвела удар. Воевода тотчас достал мечом тверского сотника и надрубил ему сначала кисть, сразу обронившую копье, потом прорубил ему плечо, занявшееся кровью, как малиновым медом облитое. Тут же обозначилась впереди просека - нежданно растянулись тверитяне,- он рванул туда коня, ловя себя на мысли о том, что, может быть, удастся уйти, но резкий удар в спину и боль в позвоночнике проколола все его тело до последнего краешка, до ногтя на ноге. В глазах потемнело, но он еще видел, как по новгородской дороге скачет, побросав копья, жалкий обрубок его полка. "Бегут..." - еще подумал или прошептал он.