О'Cанчес - Пинка Удаче

• Название: Пинка Удаче
• Автор: О'Cанчес
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Аннотация от автора:

Мой новый роман. Место действия — современный Петербург. Действующие лица — реальные и вымышленные, писатели, политики, бандиты, школьники: Лук, Хрущев, Николай Второй, Владимир Путин, Сальваторе Реина, Вадим Тиберьевич Тушин, двойняшки Леонид и Маша… Роман отнюдь не скучен, по крайней мере, для тех, кто привык к моей манере писать. Это самый светлый из всех моих романов.

---

У Лука: «Лучше под трамвай, чем под каблук». На «тамадиной» барахолке: «Лучше попасть под трамвай, чем попасть под каблук своей жены».

Ладно, что толку колебаться при отсутствии выбора? Творчество, творчество и еще раз творчество, коли денег нет и не предвидится! Пока, его, Лука, распирает волшебная внутренняя сила, он будет продолжать писать книги, заметки, миниатюры, стихи и эссе, упрямо и сравнительно легко обходясь без удачи и финансового изобилия. Пока эта сила в нем есть и бушует — он запросто вытерпит свои скромные бытовые лишения и возможности, он продолжит швырять брильянты Словесности в прорубь Вечности… и прещедро! А там видно будет.

Сыт, обут, одет, относительно здоров, охренительно умен, плюс оцифрован с ног до головы, стало быть — бонсай, Лук!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Гастарбайтер — не просто батрак на стройках бывшей родины, но счастливец с заграничным паспортом. Все у него теперь есть: отчизна, в которой делопроизводство переведено с русского языка на родной, очень красивое удостоверение личности с подтверждением гражданства, наличествует посольство, либо консульство, где гражданин молодой суверенной державы может в любой трудной ситуации рассчитывать на поддержку своих соотечественников-дипломатов, а также на защиту от лихоимства, произвола и великодержавного шовинизма чужих отныне российских властей. Единственное плохо: мало платят за тяжелый труд и негде жить. И менты все время обижают. То есть, платят здесь, в России, конечно, очень даже неплохо, если сравнивать с уровнем жизни далекого родного поселка, но — во много раз меньше, чем хотелось бы. Местные ничего, можно сказать, не делают, а живут богато, особенно москвичи. Да и в Питере житуха неплохая! Обидно только, что очень большая часть заработанных денег уходит на оплату жилья, на пропитание, на бесконечные и невероятно хитрые соблазны большого города Петербурга. Санкт-Петербурга. А раньше он назывался Ленинград, и сюда запросто можно было приехать жить. Старые люди рассказывают, что сразу же по приезду, без взяток, можно было устроиться на работу и легко прописаться в почти бесплатном общежитии, и не где-нибудь, а в настоящем ПТУ, и получить там диплом… И пустить здесь корни, стать ленинградцем, и жить еще получше, чем местные, и тоже ничего не делать…

Замыслы кремлевских лидеров витают в ноосфере, сталкиваются с помыслами вождей из бывших республик Советского Союза, смешиваются с вымыслами политологов и домыслами журналистов, чтобы выпасть потом беспорядочными и мутными осадками на головы простых горожан, местных, приезжих, гастарбайтеров, бандитов, менеджеров, слесарей, миллионеров, нищих, старых, молодых, безработных…

— Толян, у тебя трудовая книжка есть? — Сегодня Виталик Слон переместился на свое привычное место, впереди, а Рафа и племянника Игорька определил сидеть сзади.

— У? У`у! Нету, шеф! Да… на хрена она мне нужна!?

— И у меня нет. Плохо. Тогда получается, что в смысле получения будущей пенсии ты ничем не отличаешься вон от того черножопого придурка. Вот, чего он там стоит, хлебалом щелкает? Управдома дожидается? Давай, мети, давай!.. арбайтен!.. Стоит, лодырь, мля!.. Это тебе не Африка, тут бананы с ветки не падают: метлу, совок наперевес — и порыл, от рассвета до заката! Надо будет Юрке Шурупову сказать, что ихний афрожопый дворник мышей не ловит.

— Это Шурику, что ли? Ну, который Юрка Шурик? Мы с ним в одной бригаде, возле Пулковской, параллельно пацанскую жизнь начинали, если это он.

— Тот самый. Я почему про него вспомнил: он, скважина, себе фатерку тут прикупил, между прочим — перед самым кризисом, то есть, бабла за нее отмерил по максимуму, почти как при разводке. Важный такой стал, весь такой из себя в цветочном бизнесе. Небось, уже в сортир без галстука не ходит. Но — бурый, бурый, а старых друзей пока еще признает, рыло не воротит. Какой у него номер трубы, не помнишь?..

— Не помню и не знал никогда, мы же корешами не были друг другу, так… привет — привет…

— Ладно, потом найду его визитку и звякну, если не забуду. Понагнали гопоты, понаехали, понимаешь. Мало нам косоглазых, мля… так теперь афроамериканские чурки налетели, рабочие места, понимаешь, захватывают! Скоро шагу ступить некуда будет!

— Это точно! Скоро все китайцами станем!

— При чем тут китайцы? С этим сволочьем отдельный разговор, а я про негров говорю, и про этих, про наших бывших, которые из южных да из восточных республик, типа, равшан и этот… Слышь, Толян, и что им всем не стоналось под нашим игом?

Водитель осторожно поразмыслил и загыгыкал, догадавшись, что Виталику Слону приятнее будет услышать именно такой ответ, не словами, а так… Раф с Игорьком тоже фыркнулис заднего сидения, но молча и тихо, поскольку их в общую беседу пока не брали.

— Давай, Толян, не спи! А то я уже обоссусь в этих пробках!

— Да я-то что, у меня всегда шуза на газу!

Джип Виталика Слона издалека виден и запоминаем, ибо изрядно старомоден, очень ухожен и предельно уснащен всякими автомобильными цацками, половина из которых морально устарела еще в прошлом столетии. Во всяких разных иных местах Питера и его окрестностей Виталика Слона плохо знают, или вообще о таком не слыхивали, а в пределах Петроградской стороны и на Крестовском он и его черный джип-гробина примелькались… Даже постовые и дорожные менты честь ему отдают… ну, не все, разумеется, а знакомые, надежно прикормленные неформальными щедрыми штрафами… Вот и сейчас Толик-водила готов был пробиваться вперед, поперек любых полос и вопреки всем запрещающим знакам, но — пробка! Она, голубушка, выравнивает внутри себя любые водительские сословия… Точнее сказать, почти любые, ибо Дмитрию Анатольевичу, Владимиру Владимировичу, да и, пожалуй, Валентине Ивановне — тропинку бы наверняка расчистили, дабы не томились они праздным ожиданием, в то время как страна и город ждут от них очередных трудовых свершений. Но джип Виталика Слона без мигалки, а летать пока еще не умеет, поэтому за четверть часа только и успехов, что преодолел расстояние от станции метро «Крестовский остров» до чугунной ограды с щегольскими, чугунными же, воротами, за которой вальяжно раскинулся кондоминиум, построенный еще в позапрошлом году, но так до конца и не заселенный…

На заре нового тысячелетия Виталик исхитрился и через знакомых пацанов добыл себе «левые» корочки, позволяющие ставить мигалку на джип. Престижный понт обошелся ему в весьма ощутимые бабки, но однажды увидел это дело дядя Родя Магаданский, старый вор, мимоходом заглянувший после очередной отсидки в северную столицу, а заодно и в гости к Виталику Слону, с которым они когда-то бок о бок срока избывали… «То есть, конечно, ты как себе хочешь, но правильным пацанам в падлу скрещиваться с ментами. Чиновник — тот же мент, Виталя, а мигалка — это их генеральские погоны. Я так это понимаю. Бродяга никогда не будет носить погоны по жизни, понял, да? Так что, давай-ка на сегодня пересядем в другой мотор, поскромнее, а завтра как хочешь, но уже без меня». Виталик понял, и хотя сам до сих пор не спешил тянуться за воровским венцом, однако мигалку снял и выбросил на тротуар тут же, прямо при дорогом госте, а корочки разорвал — но уже попозже, с великими воздыханиями и без свидетелей.

В те времена Санкт-Петербург, в отличие от «воровских» Москвы и Казани, все еще оставался «бандитским» городом, последним бастионом «махновской» вольницы лихих девяностых, и воры пока не очень много значили в местных уголовных раскладах, но Виталик, проведший первый и пока единственный срок отсидки рядом с авторитетными «правильными» людьми, был очень смышлен для своих лет и выбранной профессии, он правильно уловил дующие ветры и отныне ориентировался только на «благо воровское», стараясь даже на воле жить и действовать в соответствии с воровскими понятиями. Жить, но при этом и не забывать собственные «фраерские» потребности, услаждающие человека в будни и праздники, а потребности — они как живот над брючным ремнем: чем больше их кормишь, чем дальше выпирают. Так и проходит пацанская жизнь в поисках золотой середины: и в Шурикову полуссученную, с «баджиками» на пузе, кодлу вступать неохота, и к ворам на нары… пусть даже на место у окна… рановато… или поздновато…

Вынужденное дорожное безделье, смог, тягомотина. Там, за оградою, мелкая потеха: похожий на клоуна дворник неспешно исполняет свои дворницкие обязанности, стало быть, только и остается, что из пробки наблюдать и средний палец ему от скуки показывать. Дворник с метлой в руках — черный-пречерный негр, и это обстоятельство (а также его карикатурно-классический советско-дворницкий дресскод, включающий в себя шапку-ушанку с подвернутыми кверху, но не завязанными наушниками, короткую «слесарскую» фуфайку, тренировочные штаны с пузырями на коленях, заправленные в грубые сапоги, папиросу-беломорину во рту) немало забавляет случайных и неслучайных проезжих и прохожих. Проезжих здесь много, трасса за последние годы стала очень уж оживленной, а прохожих-то еще больше, ибо вокруг сплошные места отдыха для горожан и гостей города, обширные парки, густо напичканные множеством тупых аттракционов и малопонятных достопримечательностей. Негр дворник — курящий, но, согласно трудовому договору, очень жестко регламентирующему трудовые обязанности и — что очень важно — внешний вид дворника, включающий подробно перечисленные все виды одежды, зимнего и летнего сезона, на рабочем месте он не имеет права курить ни трубку, ни кальян, ни сигары, ни даже сигареты, с фильтром или без фильтра… Папиросы и «козьи ножки» с махоркой — не возбраняются. Но после того, как гастарбайтер Минкайлу Фульбе, гражданин республики Нигер, в просторечии Миня-дворник, не внял первому устному предупреждению в каморке участкового насчет пахучих самокруток и второй раз попал в ментовку, уже в отделение, прямо с рабочего места, да не просто так, а по нелепому подозрению в устойчивом употреблении наркотических веществ, выйдя оттуда лишь наутро (хаусмастер заступился и договорился с кем надо, слегка заплатив), весь в кровоподтеках, присмиревший, с пустыми карманами, без мобильника и денег (отняли и копеечную пластмассовую зажигалку, и едва початую коробочку с дорогущей латакией), — табачных самокруток на людях он уже больше не вертел. Поразмыслив — даже в консульство жаловаться не побежал: поднимут там досье, прочитают биографию и вполне могут поверить полицейским наветам, да еще припомнят, что он приходится дальним родственником свергнутому президенту… Куда деваться простым людям от диктатуры полицейского произвола? — пришлось привыкать к дикарскому беломору. Да хоть и к беломору, лишь бы эти русские неандертальцы и дальше платили, как сейчас платят… Один взмах метлой — один день обучения в Сорбонне. А свои толстые пальцы-сардельки можете засовывать себе в грязные белые свиные жопы. Вжик — день, вжик — еще один день… Вжик-вжик-вжик — неделя учебы!.. Одно плохо: если папиросой не затягиваться все время — она гаснет. Сейчас он в русских сапогах-кирзачах, а зимой валенки с калошами наденет. Валенки — это такие толстые и очень жесткие, словно бронированные, чулки по колено, слепленные из какой-то шерсти. Он их уже успел примерить в конце зимнего сезона, не разношенные, жестковаты на сгибах, но — сойдет, по размеру подходят.