Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

• Название: Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
• Автор: Максут Алиханов-Аварский
• Издательство: Паровая скоропечатня Я. И. Либермана
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1899

Максуд Алиханов-Аварский — военный, писатель, художник, востоковед, один из крупнейших российских разведчиков.

---

Когда я навел речь на благосостояние Эсетского [149] племени, собеседники мои как-то замялись и отвечали нехотя…

— «Как самец среди верблюдов, правда хороша в беседе», — начал вдруг степною поговоркой упорно молчавший до сих пор седобородый старик. — Зачем скрывать, хотя не много, но слава Богу, есть между нами и богатые, есть такие, что имеют более пятисот верблюдов, столько же баранов; есть такие, что платят по сто верблюдов в калым за хорошую девушку… Но у нас есть поговорка, — добавил старик, — «там не вырастут деревья, где повадятся верблюды, там не будут жить богато, где появятся Туркмены». А Туркмены незваные являются к нам на грабеж очень часто и уводят целые стада, а то богатых между нами было бы еще больше. Бедных же Каракалпаков сколько хотите: целые тысячи живут в устьях Дарьи, едва прокармливаясь одним рыболовством…

Я заметил на стене кибитки двухструнную балалайку, слегка выглядывавшую из-под полосатого халата, и предложил несколько вопросов о музыке и песнях Каракалпаков… По их словам, балалайка — их единственный инструмент, и та составляет большую редкость в аулах. Песни поются любовные и так называемые батыр-ир, то-есть воспевающия богатырей. По моей просьбе, поддержанной стариком, один из молодых Эсетов снял со стены балалайку, и после долгого настраиванья и откашливанья начал заунывно мурлыкать какой-то [150] батыр-ир под монотонный аккомпанемент своего допотопного инструмента… Я весь отдался вниманию, чтоб узнать содержание киргизской саги, но напрасно: слова растягивались и глотались так немилосердно, что кроме, беспрестанно повторявшегося имени «Эдигей», и нескольких отрывочных слов, к сожалению, я ничего не понял. Вообще, сколько я мог узнать, исторические песни общи у всех Киргизских племен и сложены едва ли не в самую эпоху воспеваемых ими событий. Они пестрят именами Мамая, Батые, Эдигея и обнимают только бурный период монгольских завоеваний. Вместе с историей, видно, неподвижно остановилась здесь и поэзия, ибо последние четыре столетия как бы канули в воду для средне-азиатского народа…

Поблагодарив за беседу своих новых знакомых и подарив их детям несколько мелких монет, я возвратился к себе в лагерь. [151]

XVII

Погоня за Оренбуржцами. — Северные окрестности Кунграда и башня сумасброда. — Кунград и Киргиз-комендант — Первые Оренбуржцы. — Дом губернатора. — Дыни — Одиннадцать обезглавленных трупов и участие в экспедиции судов аральской флотилии.
Утром, 13 мая Бивуак у Огуза.

Вчера, рано утром, в палатку, в которой я спал вместе с «Ананасом» и с князем М., приезжал подполковник Гродеков и объявил, что начальник отряда, вследствие только что полученного письма генерала Веревкина, едет к нему за Кунград, и приказал нам сопровождать его. Мы вскочили на ноги и через четверть часа уже ехали под конвоем двух сотен и ракетной команды.

Путь на протяжении первых 10–12 верст не представлял ничего особенного, — равнина, поросшая кустарником, с кое-где выглядывающими из зелени глиняными могилами Каракалпаков. Далее, дорогу начали пересекать более или менее глубокие арыки, канавы, сначала сухие, затем полные проточною аму-дарьинскою водой. Как вступающие в [152] Елисейские поля пред рекой забвения, мы остановились у первого из водных арыков, жадно припали к его струям, напоили своих коней, и затем весело продолжали путь, точно позабыв все муки степного чистилища… Зелень становилась выше и гуще; арыки с неуклюжими мостиками встречались все чаще; наконец все пространство пред нами как будто покрылось зелеными коврами разных оттенков. Весь горизонт под светло-бирюзовым небом, перерезанный по всем направлениям сотнями оросительных канав, очаровал нас и легкою зыбью заколосившихся хлебов, и сочными полями клевера и люцерны, и роскошными группами карагачей, над которыми высились целые ряды пирамидальных тополей, и наконец душистым воздухом, в котором стояли ароматы полевых цветов и звон от щебетанья птичек!.. Весна в полном разгаре на этой окраине оазиса.

«Какая разница с голодною степью!» слышалось кругом. «Сколько гигантского труда надо было положить, для того, чтобы голую равнину покрыть в таком изобилии водой и растительностью!..»

По мере приближения к Кунграду путь наш оживлялся еще более. Широкая пыльная дорога, напоминавшая почтовые тракты юга России, поминутно пробегала то мимо водяной мельницы, приютившейся под широкою тенью исполинского дерева, то мимо оригинальной водоподъемной машины над глубоким арыком, или обширной гробницы из жженого [153] кирпича, со стройным фасадом и изящным куполом, блестящим на солнце своими изразцовыми арабесками… Жизнь, видно, кипела здесь еще несколько дней тому назад, но теперь не доставало уже живых существ для полного оживления этой богатой обстановки: все население разбежалось в разные стороны в виду приближения Русских, и мы встретили на пути только двух-трех Каракалпаков, которые также удалялись со своим скарбом, навьюченным на нескольких верблюдах…

В нескольких верстах от Кунграда нас поразила по своей оригинальности башня Аулия-хана, то-есть сумасбродного хана. Она стоит на небольшом кургане, среди разбросанных надгробных памятников и имеет в вышину не менее 120 футов. Верхняя половина башни совершенно уцелела снаружи и блестит на солнце своими голубыми изразцовыми украшениями; нижняя, напротив. обвалилась и так оригинально, что тут образовался узкий перехват, дающий башне вид стоячего бокала… Мы не могли надивиться как еще стоит эта башня, когда, казалось бы, достаточно одного порыва ветра для того, чтоб ее опрокинуть… Говорят, что она построена несколько веков тому назад каким-то Аулия-ханом, который и похоронен под этим сооружением…

Вообще вся обстановка нашего движения к Кунграду была в такой степени своеобразна и так просилась под карандаш, что несколько раз я не мог отказать себе в желании сделать хотя легкие наброски [154] с того или другого вида. Останавливался, отставал, мчался в догонку за своими и, проделывая это несколько раз, так загнал своего иноходчика Киргиза, что, наконец, принужден был бросить бедное животное на произвол судьбы и пересесть на другую лошадь… Эта же обстановка в такой степени поглощала общее внимание, что мы и не заметили как пролетели более тридцати верст и очутились в виду Кунграда. Тут нас встретил небольшой разъезд Уральских казаков, — первые Русские, которых мы увидели за все время похода… Они сообщили, что Кунград брошен жителями и что генерал Веревкин выступил далее по направлению Хивы.

Кунград выглядывает издали порядочно укрепленным, конечно в смысле средне-азиатском. Его высокие зубчатые стены, прорезанные бойницами, казались довольно внушительными еще с расстояния полуверсты, но затем последовало совершенное разочарование: стен не оказалось вовсе, а городскую ограду составляет глиняный вал с банкетом, сильно растрескавшийся, местами полуразрушенный и обнесенный водяным рвом. Все внутреннее пространство образуемого этим валом неправильного многоугольника покрыто прилипшими друг к другу серыми мазанками, без окон и с плоскими кровлями. В центре города возвышается надо всеми строениями правильная фигура четырехугольной цитадели, с толстыми стенами, с полукруглыми башнями по углам и по сторонам ворот, со множеством глиняных [155] контрфорсов и с одною высокою сторожевою башней из плетня и досок, сильно покосившеюся на сторону и поддержанною деревянными подпорками. Цитадель эту огибает с одной стороны небольшой приток Аму-Дарьи, который извивается по средине города, прорезывает городской вал, наполняет его рвы и затем медленно струит на север свои мутные воды…

Во всем городе буквально не было ни одной живой души, и в таком виде его нашел несколько дней тому назад отряд генерала Веревкина. Если бы не каики (Большие туземные лодки.), вытянутые на берег, и не кибитки, выглядывавшие почти из каждого двора, можно было бы подумать, что Кунград мертвый, давным-давно брошенный город.

Оборона города была поручена ханом одному беглому нашему офицеру из сибирских Киргизов, который ушел в Хиву вследствие каких-то неудовольствий с начальством. Видно было по всему, что он и не думал защищаться или, вернее, не ожидал Русских со стороны Айбугира. При первом известии о приближении Оренбуржцев, комендант скрылся из города и заблагорассудил принести генералу Веревкину свою повинную голову, а жители разбежались в паническом страхе. В противном случае почти восьмитысячное население Кунграда имело полную возможность исправить городскую ограду и при [156] некоторой стойкости по крайней мере не дешево продать свой город…

Генерал Веревкин оставил в Кунграде полсотни казаков, роту пехоты и часть лазарета со всеми больными своего отряда; к ним должны присоединиться два наши горные орудия и сотня конно-иррегулярцев. Этому гарнизону предназначено стоять внутри и вокруг казенного дома кунградского бека или губернатора, который расположен совершенно отдельно, вне городской ограды и может служить типичным образцом новейшей хивинской архитектуры. Дом этот четырехугольный, весь из сырой глины, и общим видом своим производит впечатление тяжелой, неуклюжей массы, напоминающей что-то в роде древне-египетского сооружения, выросшего под тенью огромных карагачей. Глухия и высокие стены подперты снаружи тяжелыми цилиндро-коническими колоннами, которые подобно дымовым трубам возвышаются еще на несколько футов над плоскою кровлей и оканчиваются коническими срезами. Тяжелые деревянные ворота, расположенные между двумя такими колоннами, ведут со стороны города в обширный внутренний двор; здесь вдоль двух стен расположена под углом высокая галлерея, опирающаяся на деревянные колонки, покрытые крупною, но чрезвычайно искусною резьбой. Пять низких дверей ведут из галлереи в отдельные комнаты с голыми стенами и с земляным полом. Комнаты не сообщаются между собой, не имеют окон, и в них [157] царствует вечный мрак, способный проникнуть в душу не только кунградского бека, но и всякого, кто в них поселится.