Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

• Название: Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.
• Автор: Максут Алиханов-Аварский
• Издательство: Паровая скоропечатня Я. И. Либермана
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1899

Максуд Алиханов-Аварский — военный, писатель, художник, востоковед, один из крупнейших российских разведчиков.

---

Косумка, пользующийся привилегией прежде других пробовать воду изо всех подозрительных колодцев, и теперь был выдвинут вперед и первый заговорил с Туркменами… Оказалось, что караван отправляется в Оренбург и везет туда хлопок, шелк и другие товары куня-ургенчских купцов. На все интересующие нас вопросы вожаки его отвечали крайне неохотно, отговариваясь тем, что вышли из ханства более месяца тому назад. Но между прочим, как бы желая обрадовать нас, они настойчиво повторяли, что Хивинцы драться не будут…

Признаться, едва ли кого обрадовало это известие; по крайней мере не одно проклятие полетело на голову миролюбивого хана… Перспектива мирного вступления в Хиву после стольких трудов и лишений как бы опешила некоторых, разбила на минуту самые розовые из их надежд… Но русское «авось» снова явилось на выручку утопающих надежд…

Успокоив этих первых людей, встреченных нами в степи за все время похода и снабдив их пропускным видом, мы продолжали путь. Они также подняли своих верблюдов и начали удаляться на север, вероятно не веря тому, что так дешево отделались от страшных гяуров…

Южная ночь с ее могильною тишиной снова окутала степь. С востока повеяло прохладой, и среди непроницаемой тьмы бесконечно долго слышался только [136] однообразный топот бодро подвигавшихся коней, да изредка резкий голос Киргиза, перекликавшегося с проводником… Вначале, далеко позади нас, взвивались по временам сигнальные ракеты, показывавшие движение колонны Аварского. Но вот уже несколько часов как и ракет не видно, и говор умолк, и сон назойливо смыкает усталые веки, да и проехали мы тринадцать верст едва ли не трижды… а колодца все нет.

— Что ж это такое?.. Не заблудились ли опять?

Как бы в ответ на это, проводник остановился и к общей досаде подтвердил нашу догадку: он уже часа два с половиной бесплодно отыскивает Уч-Кудук и не знает как теперь быть!..

Ночные движения имеют свою хорошую сторону: не томит жажда и людям прохладно и легко. Но лошади и верблюды теряют при этом лучшие, крепительные часы сна и потому изнуряются гораздо больше и быстрее чем днем. Кроме того, как мы убедились на опыте, в темную ночь и самый опытный степняк не может поручиться за то, что не возьмет несколько в сторону и не пройдет мимо колодца; а тогда ничего нет легче, как бесконечно кружиться по степи… За неимением каких-либо пересечений для ориентирования, единственным путеводителем номада ночью служит строгое соблюдение взятого направления, а раз он лишился и этого последнего пособия, — только случай может помочь ему выбраться на дорогу или на колодезь… Но нет ничего хуже [137] как блуждать в степи! Неуверенность в том, что мы приближаемся к цели, невольно наталкивает на мысль, что, быть может, мы удаляемся от нее. А это убивает всякую энергию.

Мы остановились и слезли с утомленных коней, а Киргизы поскакали по всем направлениям разыскивать потерянный Уч-Кудук. Казаки собрали колючку и развели пред нами огромный костер. Конно-иррегулярцы огласили степь громкою лезгинскою песней и с нею незаметно слились вскоре оглушительные звуки кавказской зурны… Песни, костер, зурна и дружное хлопанье в ладоши, — это такой соблазн для беззаботного Лезгина, что он не удержится от пляски и накануне смерти!.. И вот, один за другим выступая вперед, они начали свой национальный танец вокруг костра, — то плавный и полный грации, то кипучий, словно черти перебесились в ногах, — точно в этот поздний час только для этой удалой пляски сошлись мы в глухом уголку безжизненной пустыни…

С небольшим через час прискакал один из Киргизов с известием, что колодцы найдены: мы оставили их вправо и прошли далеко вперед… Как ни досадно было, но делать нечего, потянулись назад. Киргизы в карьер выскакивали вперед и мгновенно зажигали несколько кустов сухой колючки; пока мы подходили к этому огню, в отдалении вспыхивал другой… Таким образом, двигаясь по кострам, мы пришли к Уч-Кудуку в [138] третьем часу ночи, проведя на коне около 9-ти часов!.. Правду говорил «Ананас», что и вторично не повезет нам с этою дьявольскою цифрой 13!..

Еще далеко от колодцев нас обдал отвратительный запах падали, который усиливался по мере нашего приближения… Наконец в такой степени запахло мертвечиной, что просто «с души воротит», точно мы вступили в область гниющих трупов. Хоть зажимай нос и беги вон!.. Казаки бранились и отплевывались, но тем не менее мгновенно и с обычным шумом окружили колодезь у возле которого валялось несколько дохлых лошадей. Два колодца были засыпаны, а в третьем, на глубине двадцати сажен, была вода, — вонючая как падаль и горькая как… уж я не подыщу и сравнения!.. Все пили ее и торопились набрать в свои сосуды… А на утро Киргизы вытащили из колодца… сперва клочья шерсти, а затем и совершенно разложившуюся козу… Нечего и говорить, что и это никого не остановило: предстоял, по словам проводников, восьмидесятиверстный безводный переход.

Кириизы принялись оттаскивать падаль, растревожили ее и еще больше заразили воздух. Об ужине и чае нечего было и думать… Выйдя за черту этой убийственной сферы, мы растянулись на бурках и, несмотря на страшный голод, заснули как убитые…

На следующий день утром сюда же подошел со своею колонной майор Аварский. Он пробыл в дороге вдвое менее чем мы, верховые, благодаря тому, [139] что накануне, потеряв нас из виду и не желая напрасно утомлять людей, блуждая за ненадежным проводником, остановился и ночевал в степи.

Подполковник П. с главными силами, как видно, и не был на Уч-Кудуке. Если он только не заблудился, то, надо полагать, прошел мимо этих колодцев по южной дороге.

Как только люди Аварского напоили верблюдов и набрали уч-кудукской воды, мы оставили эти проклятые колодцы…

До полудня все было попрежнему, но к этому времени солнце запекло необыкновенно сильно, и мы почувствовали ту нестерпимую духоту и зловещую тишину в воздухе, которые обыкновенно наступают здесь пред какою-либо резкою переменой… Физиономия степи также начала заметно изменяться: показалась более сочная зелень и местами небольшие лужайки, покрытые превосходною, мелкою травкой. Лошади сами сворачивали к таким местам как к чему-то знакомому, родному…

Вот вспорхнул пред нами давно невиданный коршун, за ним полетели в догонку одна и другая пуля, но бесполезно. Немного погодя пронеслась в стороне, точно не касаясь земли, стройная сайга с приподнятою мордочкой, вероятно испуганная нежданными гостями и дикими звуками зурны… остановилась, гордо взглянула на нашу сторону… и понеслась быстрее прежнего… Целая толпа Лезгин и [140] Киргизов, выхватив свои винтовки, с гиком помчались за красавицей, но ее и след простыл!..

Эти легкие черты некоторого оживления после бесконечного однообразия мертвой пустыни произвели на нас то приятное впечатление, которое, вероятно, испытывают люди, переплывающие океан, при появлении первых признаков недалекого берега… Они также сулили нам давно покинутую землю, — землю, к какой мы привыкли, полную движения и жизни…

Пред вечером ясное все время небо в первый раз заволоклось небольшими тучами, — еще новость. Внезапно послышались отдаленные раскаты грома и вслед за ними начали искоса накрапывать редкие, но необычайно крупные капли дождя, рассеивая степную мглу и поминутно меняя свое направление… Через четверть часа уже точно ничего и не бывало; дождь перестал и солнце запекло с прежнею силой. Только кое-где носились еще по бирюзовому небу «последния тучки рассеянной бури», словно клубы белоснежной ваты, залитые ярким светом… Воздух стал прозрачнее и чище.

Вдали, на краю горизонта точно мелькнула пред нами неуловимая сначала, но постепенно возраставшая светло-голубая полоска.

— Море!… море, господа! раздались со всех сторон радостные голоса…

Как-то трепетно забилось сердце… Вместе с другими с напряженным вниманием я устремил свои глаза в эту даль, к этому заветному для нас [141] рубежу, за которым должны кончиться если не труды, то хоть лишения, и где, наконец, должна начаться человеческая жизнь!.. И там, на востоке, немного погодя, мы ясно увидели крутые, обрывистые берега Айбугира и далеко врезавшуюся в него белую полосу мыса Ургу, а за ними, как легкая дымка, вилась на дальнем горизонте едва заметная синева Хивинского оазиса!..

Около семи вечера мы вышли из пустыни и остановились на краю скалы, у мыса Кара-Гумбет. Здесь оканчивается и степь, и сплошная возвышенность Уст-Юрт, которая подходит к самому Аралу и сразу обрывается над его водами отвесною скалой, местами боле шестисот футов вышины. Скала эта называется также Чинком, составляет на значительном протяжении западный берег Аральского моря; продолжая затем общее направление на юг, она извивается по всему протяженно Айбугира, огибает с юга продолжение этого залива, Ак-Чаганак, и непрерывно тянется на юго-запад чрез всю туркменскую степь до самого Кара-Бугазского залива Каспийского моря. У подошвы Чинка, начиная с мыса Ургу, широко расстилается на юг обширная айбугирская впадина, — бассейн бывшего залива. Даже на новейших картах, составленных специально для нашего похода, Айбугир показан заливом Аральского моря, имеющим до трехсот верст в окружности. Но теперь весь этот обширный бассейн представляет совершенно сухую впадину, местами густо поросшую [142] камышом и более или менее значительным кустарником. Воды в нем ни капли.