Лев Шестов - Киргегард и экзистенциональная философия (глас вопиющего в пустыне)

• Название: Киргегард и экзистенциональная философия (глас вопиющего в пустыне)
• Автор: Лев Шестов
• Жанр: Философия

---

84 III, 182.

85 В дневнике своем (I, 238) Киргегард так рассказывает сам о том, что ему передал отец: "Ужасное произошло с человеком, который, когда он был еще маленьким мальчиком, пас на ютландском лугу овец, много терпел, голодал и, совсем замучившись, взбежал на холм и проклял Бога: и человек этот не мог об этом забыть, когда ему было 82 года".

86 V, 69.

87 IV, 341.

88 Дневн. II, 364.

89 Вряд ли мы ошибемся, допустив, что эти два верующих - епископ Мюнстер и сам Киргегард: подробности размышления Киргегарда на эту тему свидетельствуют об этом с достаточной ясностью.

90 XI, 15, 16.

91 Дневн. I, 313.

92 Ib. VIII, 115.

93 IV, 319. Ср. III, 48: "Сделать последнее движение, парадоксальное движение веры для меня совершенно невозможно, обязан ли я или не обязан его сделать и хотя я более чем охотно сделал бы его".

94 Христ. речи, 81.

95 Дневн. II, 163, ср. 204, 261, 277 и еще другие записи после 1850 г., где говорится о том же.

96 XII, 54.

97 XII, 152.

98 Дневн. II, 336... от 1854 г. - стало быть, за год до смерти: "Лютер принес неизмеримый вред тем, что он не стал мучеником".

99 XII, 82.

100 Дневн. II, 344.

101 XII, 126.

102 XII, 130.

103 Дневн. II, 325.

104 Ib., 363.

105 Не знаю, нужно ли это напоминание - на всякий случай скажу еще раз, что под знанием здесь разумеются те всеобщие и необходимые истины, к которым, по Канту, жадно стремится разум, а не опыт, всегда разум раздражающий. ("Erfahrung ?...? sagt uns zwar, was da sei, aber nicht, das es notwendigerweise, so und nicht anders, sein musse. Eben darum gibt sie uns auch keine wahre Allgemeinheit, und die Vernunft, welcher nach dieser Art von Erkentnissen so begierig ist, wird durch sie mehr gereizt, als befriedigt" (Ausgabe A, 1.1 - 2.1). - Ред.)

106 Приведу это место in extenso, так как помимо того, что оно проливает некоторый свет на отношение Киргегарда к Регине Ольсен, оно еще свидетельствует лишний раз о характере тех плодов с дерева познания, которые подносила ему сократовская майевтика. "Даже то, что люди почитают самым прекрасным, самым привлекательным, - прелестная молодая девушка, в которой все дышит гармонией, миром и радостью, - и в ней даже таится отчаяние. Снаружи как будто - счастье; но далеко, далеко, в глубине, в непроницаемой оболочке счастья, живет страх, т.е. отчаяние. Там именно - под счастьем охотнее всего укрывается отчаяние. Счастье - не духовно; оно есть непосредственность: и всякая непосредственность, хотя она сопровождается как будто бы полным спокойствием и беспечностью, есть страх и, конечно, большей частью страх пред Ничто. Потому непосредственность вы никогда, даже самыми потрясающими описаниями ужасов так не напугаете, как если вы хитро, почти небрежно, но в верно избранном направлении, слегка, полусловами намекнете, что она сама знает, о чем идет речь. Конечно, она этого не знает. Но никогда рефлексии не обеспечена так верно ее добыча, как в тех случаях, когда она изготовляет свои силки из Ничто. И никогда рефлексия так полно себя не выражает, как тогда, когда она сама - ничто. И нужна огромная рефлексия, вернее, нужна великая вера, чтоб быть в силах выдержать рефлексию на Ничто, т.е. бесконечную рефлексию (VIII, 22).

107 "Обморок свободы" есть вольный перевод лютеровской "de servo arbitrio" - порабощенной воли, т.е. воли, которая ищет истины не через веру, а через разум.

108 V, 93, 96, 99.

109 Приведенные в кавычках выражения взяты, как, верно, читатель помнит, из "Критики чистого разума". Я только подчеркнул слова "необходимо должно". ("Erfahrung ?...? sagt uns zwar, was da sei, aber nicht, das es notwendigerweise, so und nicht anders, sein musse. Eben darum gibt sie uns auch keine wahre Allgemeinheit, und die Vernunft, welcher nach dieser Art von Erkentnissen so begierig ist, wird durch sie mehr gereizt, als befriedigt" (Ausgabe A, 1.1 - 2.1)).

110 V, 44: "Возможность свободы не в том, что мы можем выбирать между добром и злом. Такое недомыслие так же мало соответствует Писанию, как и мышлению. Возможность состоит в том, что мы можем".

111 "Рыцарь веры знает, как прекрасно и радостно бывает принадлежать к общему. Он знает, как это успокоительно быть отдельным человеком, который сам себя переводит в общее и, так сказать, сам выпускает второе издание самого себя: чистенькое, приятное для глаз, без опечаток и для всех доступное; он знает, как хорошо понимать себя самого в общем, так что и сам понимаешь общее и всякий другой, который тебя понимает, понимает тебя в общем и вместе с тобою радуется тому успокоению, которое общее дает душе. Он знает, как это прекрасно родиться таким человеком, который в общем имеет свою отчизну, для которого общее есть верное убежище, где его всегда примут с распростертыми объятиями, когда ему нужен будет приют. Но он знает, что под общим извивается одинокая дорожка, узкая и крутая; и он знает, как ужасно родиться одиноким, родиться вне общего и быть осужденным пройти через жизнь, не встречая на своей дороге ни одного путника. Он хорошо видит, каковы его отношения к людям. Говоря по-человечески - он сошел с ума и не может ни с кем объясниться. Сошел с ума - это еще самое мягкое выражение. Если и этого за ним не признают, люди объявят его лицемером, и, чем выше он взберется на своем пути, тем более отъявленным лицемером он будет всем казаться" (III, 72, 73). И еще (Ib. стр. 68): "Веру нельзя опосредствовать через общее; это значило бы отменить ее. В этом и есть парадокс веры, и один человек в этом не может понять другого. Мы воображаем, что если два человека находятся в одинаковом положении, то они поймут друг друга... Но один рыцарь веры не может ничем помочь другому рыцарю веры. Человек может только стать рыцарем веры, если он всецело возьмет на себя парадокс, - иначе он никогда рыцарем веры не станет. Товарищество в этих областях немыслимо. Каждый человек сам с собой должен решать, что он разумеет под своим Исааком... И если бы кто-нибудь оказался настолько трусливым и жалким, что пожелал бы стать рыцарем веры, возлагая за это ответственность на другого, - из этого все равно ничего бы не вышло. Ибо отдельный человек, именно как отдельный человек, только и может стать рыцарем веры. И в этом величие, которое я могу понять, но до которого не могу подняться. В этом же и ужасное - что я понимаю еще лучше".

112 1) Ср. замечательную запись в дневнике Киргегарда от 1848 г. (1, 379): "Для Бога все возможно. Эта мысль есть мой лозунг в глубочайшем смысле этого слова и приобрела для меня значение, большее чем я мог сам когда-нибудь думать. Ни на минуту не позволю я себе дерзновенно воображать, что раз я не вижу никакого выхода, это значит, что и для Бога выхода нет. Ибо свою жалкую фантазию и все прочее в таком роде смешивать с возможностями, которыми располагает Бог, - есть гордыня и отчаяние".

113 Напомним еще раз слова Киргегарда (V, 46): "И все же чудесно добыть царскую дочь... Только рыцарь веры счастлив по-настоящему, только он господин над конечным, в то время как рыцарь покорности чужак и пришлец".

i Aieeaa, i?i?eoaiiue a ?aeeaeicii-oeeinioneie Aeaaaiee a Ia?e?a 5-ai iay 1935 a.

ii Для Ницше явление Сократа знаменует упадок "трагического мировоззрения", закат "трагической эпохи" Древней Греции и первое явление того рационально-моралистического духа, который оставался затем доминирующим во всей истории европейской культуры. "Глубокомысленная мечта и иллюзия, пишет он в трактате "Происхождение трагедии из духа музыки" (1872), впервые появилась на свет в лице Сократа, - та нерушимая вера, что мышление, руководимое законом причинности, может проникнуть в глубочайшие бездны бытия и что это мышление не только может познать бытие, но даже исправить его... Образ умирающего Сократа как человека, знанием и доводами освободившегося от страха смерти, есть щит с гербом на вратах науки, напоминающий каждому о ее назначении, а именно, - делать нам понятным существование и тем его оправдывать..." (Ницше Ф. Полн. собр. соч. М.: Московское книгоиздательство, 1912, т. 1, с. 109. См. также: Ницше Ф. Соч. в двух томах. М.: Мысль, 1990, т. 1, с. 114).

A ni?eiaiee "Noia?ee eaieia, eee Eae oeeinionoao?o iieioii", iaienaiiii oanoiaaoaou eao nionoy, o?a ia ii?iaa e?ooaiey, Ieooa iinayoee "i?iaeaia Nie?aoa" niaoeaeuio? aeaao. Ii?aaaeaiiaa e ino?aa iienuaaaony caanu Nie?ao eae "aaeaaaio", eae neiioii oiaaea. A nie?aoianeie ioa?inoe, eae e a ioa?inoe "ioa?aeoeo e?aae anao a?aiai", Ieooa aeaeo caanu o?a ia no?aieaiea "iiiyou e ii?aaaaou" nouanoaiaaiea, a inoeoaeuiia ?aeaiea ?acaai?aou aai e i?aiaieaou eae iaeo? aieaciu, eae ?oanoaaiiue niaeaci ?enoiai a naieo aano?aeoeyo ?acoia (Ieooa O. Ni?. a aaoo oiiao. I., 1990, o. 2, n. 563 567. Ni. oae?a: Ieooa O. Aiey e aeanoe. Iiuo ia?aioaiee anao oaiiinoae. 1884 - 1888 ?? Iieiia nia?. ni?. I.: Iineianeia eieaiecaaoaeunoai, 1910, o. 9, n. 194 - 195).

iii Сократу было посвящено первое крупное произведение С.Киргегарда (Мы сохраняем повсюду транскрипцию Л.Шестова. Как заметил В.В.Бибихин, к датскому произношению ближе транскрипция "Кергегор" [см.: Историко-философский ежегодник, 89. М.: Наука, 1989, с. 268]. - Ред.), его докторская диссертация "О понятии иронии, рассмотренное с постоянным обращением к Сократу" (Kierkegaard S. Der Begriff der Ironie mit standiger Rucksicht auf Socratus. Munchen, 1929). Киргегард связал с именем Сократа понятие иронии, почерпнутое им у немецких романтиков (см.: Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. Опыт характеристики самосознания Серена Киркегора. М.: Искусство, 1970, с. 45 - 46). За сократовской иронией по отношению к "знающим", за внутренней ироничностью сократической "майевтики" он усмотрел более глубокую иронию Сократа по отношению к самому себе, о чем свидетельствует сама неоднозначность, неуловимость традиционного образа Сократа. В многомерности принципиального вопрошания Киргегард видит не только многообразие позиций вопрошания, но и глубинное различие самих экзистенциально-личностных субъектов вопрошания. Так он обосновывает ведущий метод своего собственного философствования - метод "косвенного изложения"" темы или метод "псевдонимов". За небольшим исключением, сочинения Киргегарда подписаны именами вымышленных персонажей - Виктор Эремит, Иоганнес де Силенцион, Иоганн Климакус, Антиклимакус и др., - ведущих друг с другом явный и неявный спор.