Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945

• Название: Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945
• Автор: Вильгельм Липпих
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0041-4

Помимо передовой тактики блицкрига, помимо сокрушительных танковых клиньев и грозных пикировщиков, наводивших ужас на врага, к началу Второй мировой войны Вермахт обладал еще одним «чудо-оружием» — так называемой Infanteriegeschutzen («пехотной артиллерией»), чьи орудия сопровождали немецкую пехоту непосредственно в боевых порядках, чтобы при необходимости поддержать огнем, прямой наводкой подавить вражеские огневые точки, обеспечить прорыв обороны противника или отражение его атаки. «Пехотные артиллеристы» всегда находились на самых опасных участках фронта, несли самые тяжелые потери; неудивительно, что их мемуары — большая редкость. И эта книга — среди лучших.

Вилли Липпих был призван в армию за несколько дней до нападения Гитлера на Польшу и принял боевое крещение в 1940 году во Франции. На Восточном фронте воевал в составе группы армий «Север», участвовал в осаде Ленинграда и кровавых боях под Демянском и Новгородом, сражался в Прибалтике и Восточной Пруссии. В апреле 45-го, когда погибла вся его рота, Липпиху повезло пробраться на борт последнего германского эсминца и эвакуироваться на Запад, чудом избежав советского плена. Будучи корректировщиком огня, он постоянно находился на переднем крае, воочию видел все ужасы войны — и в своей книге подробно и честно, основываясь на собственном боевом опыте, рассказал о жизни и смерти на Восточном фронте.

---

В середине ночи я проснулся от звука голосов. До меня донеслись лишь обрывки разговора проходивших мимо людей, и я не понял, кто это — немцы или русские. Я напрасно пытался разглядеть идущих, но в кромешной тьме различал лишь смутные силуэты, хотя они находились всего в десятке футов от меня.

Напрягая слух, я окончательно убедился в том, что это не немцы. Интуиция подсказала мне, что это, видимо, небольшая группа русских красноармейцев, выбирающихся из окружения. Я сначала подумал, что они прошли мимо наших часовых, но потом решил, что, скорее всего, русские просто не заметили нашего присутствия, как и мы — их.

Не вполне понимая, представляют ли русские опасность для нас, я лихорадочно ломал голову над тем, как мне поступить. Если я выстрелю из винтовки или брошу гранату, то убью нескольких врагов, но в таком случае рискую стать жертвой своих же товарищей, которые по ошибке откроют по мне огонь. В конечном итоге я предпочел не производить шума и позволить русским пройти дальше. К моему великому облегчению, те вскоре скрылись в темноте, так и не заметив нас.

Пройдя менее чем за неделю около 150 километров от Рауны на восток, наша дивизия, наконец, оказалась на территории самой России. 12 июля мы подошли к Пскову, расположенному на южном берегу Чудского озера, где соединились с нашими танковыми дивизиями, ожидавшими поддержки пехотных частей, чтобы возобновить наступление в сторону Ленинграда.

Повернув на север, мы оказались на крайнем левом фланге группы армий «Север». Справа от нас находилась 1-я пехотная дивизия вермахта, слева — восточный берег озера. В то время как мы двигались вперед по плоской равнине с редкими лесами, само Чудское озеро оставалось вне нашего поля зрения.

Начав наступление на север, мы все чаще сталкивались с такими препятствиями, как плохие дороги и усиливающееся сопротивление советских войск. Дело также серьезно осложнялось картами, на них были показаны главные дороги, которых в реальности просто не существовало. Помимо проблемы с точностью, имелась и другая — даже скверных карт нам все равно не хватало. Несмотря на то что нашему ротному командиру удалось где-то раздобыть местные географические карты, нам, обычным пехотинцам, было абсолютно непонятно, в каком именно месте бескрайних русских просторов мы находимся.

Не имея радиоприемников, мы получали информацию о происходящем исключительно из привозимых два раза в неделю газет, издаваемых в штабе 58-й дивизии. Большую часть газетного пространства занимали выдержки из речей Гитлера и Геббельса, но были и короткие сообщения о боях и наступлении на Восточном фронте, а также о событиях в Северной Африке и Атлантике. Несмотря на обилие пропагандистских материалов, подвергавшихся при этом сильной цензуре, эти газеты тем не менее позволяли нам получить хотя бы самое общее представление о том, что происходит в мире.

Примерно в то самое время я простыл, и у меня начался жар, я чувствовал необычайную слабость. Когда мы сделали очередной привал, я вошел в какой-то заброшенный дом. Свалившись на кровать, я тут же провалился в глубокий сон, длившийся часов шесть или семь. Проснувшись, я почувствовал себя бодрым и испытал прилив новых сил. Прибавив шагу, я вскоре догнал нашу роту. Во время марша спать нам приходилось урывками, и мой долгий сон в постели показался мне поистине царским подарком.

17 июля, преодолев за пять дней 80 километров, вышедшая из Пскова 58-я дивизия приблизилась к маленькому городку Гдову, расположенному на северо-восточном берегу Чудского озера. По пути мы встретили лишь незначительное сопротивление противника, однако столкнулись с проблемой снабжения. Это было вызвано тем, что наши обозы, остававшиеся южнее нас, сильно опаздывали по причине плохих дорог, и припасы приходилось доставлять по Чудскому озеру.

Испытывая нехватку продовольствия, наша дивизия была вынуждена снова привести в действие советскую мельницу, благодаря чему удалось получить хлеб для немецких войск и местного гражданского населения. Из-за того, что отступавшие советские войска залили зернохранилища нефтью, получившийся хлеб имел неприятный вкус, который не могла отбить даже обильно добавленная в тесто соль.

19 июля наша дивизия продолжила наступление на север и через два дня заняла город Нисо в 25 километрах к северо-востоку от Гдова. Перед нами была поставлена цель — захватить коридор между Чудским озером и побережьем Балтийского моря, чтобы блокировать оставшиеся там части Красной Армии.

Впервые с начала Русской кампании наше продвижение вперед встретило действительно ожесточенное сопротивление советских войск. Хотя транспортный узел в эстонском городе Нарва находился всего в 25 километрах к северу от нас, мы лишь через месяц захватили его и отрезали советским частям пути к отступлению.

Во время долгих маршей по территории Советской России я часто вспоминал моих родственников, остававшихся в Пюггене, и Аннелизу, с которой пару раз в месяц обменивался письмами. Наш роман в январе фактически закончился, и она обручилась с сыном хозяина того цветочного магазина, в котором работала в Люнебурге.

С той поры прошло некоторое время, и я постепенно начал понимать, что неверно отнесся к желанию Аннелизы придать более конкретный характер нашим отношениям. Мне также стало понятно, что мои чувства к ней оказалась глубже, чем я предполагал. Ее помолвка с хозяйским сыном казалась мне неправильным поступком, и я верил в то, что она не состоится, и мы с Аннелизой когда-нибудь снова будем вместе. Тогда же я принял решение обязательно увидеться с ней во время моего следующего возвращения в Германию.

Находясь вдали от дома, я чувствовал, что крепнет моя духовная связь с товарищами по роте, однако при этом понимал, что мне по-прежнему хочется быть лидером, руководить остальными солдатами. Я прекрасно осознавал отличие фронтового братства от дружбы в гражданской жизни.

На войне отношения между людьми строятся на основе практической необходимости, и их сближают сложные экстремальные обстоятельства, особенно среди солдат-пехотинцев. Фронтовое братство отражает зависимость солдата от соседа по окопу; те, кто воюет бок о бок, нуждаются во взаимной поддержке. Дружба в гражданской жизни предполагает более интимную духовную связь, дружеские отношения возникают в результате тщательного отбора. На фронте нет ничего удивительного в том, что ты желаешь найти себе надежного друга и установить с ним добрые отношения, особенно в условиях, когда смерть становится частым явлением.

Наверное, потому что мы понимали, что любой из нас может погибнуть в любую минуту, потеря товарища воспринималась как трагедия очень недолго. Через пару дней острота потери ослабевала, потому что внимание отвлекалось новыми заботами, часто имевшими большую важность. Проходил месяц, и гибель товарища постепенно исчезала из мыслей солдата.

Солдат должен думать только о войне. Если потеря боевого товарища вызывала потрясение, то смерть вражеских солдат подобных чувств не пробуждала и становилась привычным делом. Они воюют против нас и убивают с тем же равнодушием, что и мы их. В бою важно одно — или ты убьешь, или убьют тебя.

Главное для солдата — выполнение воинского долга, однако отношение к долгу несколько отличается у добровольцев и тех, кто попал в армию по призыву. Добровольцы воспринимают приказы более беспечно, тогда как призывникам свойственна осторожность.

Я, будучи добровольцем, воспринимал службу с воодушевлением, однако в отличие от многих солдат никогда без нужды не рисковал жизнью на поле боя. Единственное, чего я искренне боялся, так это смерти или плена. Все остальное я воспринимал как должное, аскетизм и бытовые трудности представлялись мне нормой солдатской жизни на войне.

За годы войны я подсчитал, что соотношение раненых к убитым было четыре или пять к одному. На передовой ранеными занимались медики нашей роты, но они, как правило, оказывали лишь первую медицинскую помощь. Затем их отправляли на последующее лечение к полковым врачам. Если ранение или болезнь оказывались более серьезными, то солдата отправляли в дивизионный госпиталь или вывозили в Германию.

Наши медики и санитары работали прекрасно и в течение недели помогали возвращать в строй до пятидесяти процентов раненых. Болезни были не главной проблемой, однако такие незначительные недуги, как диарея, были широко распространены. Некоторые заболевания требовали особого лечения, которое было недоступно во фронтовых условиях, и поэтому решались разнообразными изобретательными способами.

Когда у меня полез зуб мудрости, я испытывал сильную боль и не мог кусать ничего твердого. Решив самостоятельно справиться с этой проблемой, я отправился к полковому врачу и попросил у него скальпель. В ответ на мою просьбу он поинтересовался: «Что вы собираетесь им делать?» Я отказался отвечать, однако он все-таки дал мне скальпель.