Сергей Фетисов - Хмара

• Название: Хмара
• Автор: Сергей Фетисов
• Издательство: Мордовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1974

Все дальше и дальше уходят в прошлое грозные годы Великой Отечественной войны. Поднялись и идут друг за другом, как волны, новые поколения, для которых война — история, а не личная автобиография. С пристальным вниманием вглядываются сегодняшние двадцатилетние в пропахшую порохом юность своих отцов, свято чтят память тех, кто отдал за Родину самое дорогое — жизнь.

Эта книга — малая частица огромной и далеко еще не оконченной художественной летописи войны. Написана она на документальном материале и рассказывает об истории создания, борьбы и трагической гибели-подпольной организации, действовавшей на оккупированной гитлеровцами территории — в приднепровском селе Большая Знаменка.

Автор — сам участник Отечественной войны, пишет он о своих сверстниках, поэтому ему удалось показать в романе не только фактическую сторону событий, но и, что не менее важно, духовный настрой комсомольцев военного поколения.

---

У хлопцев руки в карманах, девчата заняты семечками — руки на виду. Не ногами же они разбрасывают эти листочки?..

А дело происходило так. Пачка листовок находилась под рубашкой у Андрея Тяжлова, верхний конец пачки был прижат поясным ремнем. Покрой морских брюк позволял юноше, держа руки в боковых клапанах, словно в карманах, выдергивать листовки поштучно и спускать их в широкую, как труба, штанину. Он ставил ногу на землю, и края брюк целиком закрывали ботинок — листовка оказывалась внизу, он поднимал ногу — листовка выпархивала из-под ноги. Казалось, будто бы она, лежавшая на земле, нечаянно заметена штаниной. Последнюю часть этой операции — как из штанины Андрея выскакивала листовка — можно было бы заметить, глядя вслед прогуливающемуся морячку, но для того-то и следовали по пятам девчата, чтобы своими юбками прикрывать все это.

Свежие листки бумаги на земле не могли остаться незамеченными. Их подбирали, полагая, что кто-то потерял документ или письмо. Читали. Поняв, что это такое, опасливо оглядывались и отходили в сторонку, чтобы никто не видел, и дочитывали до конца. Потом отыскивали родных или друзей и тайком показывали листовку, шепча:

— Гляди-ка, что я нашел!

— Мам, тут пишут, что пожилых людей в Германию брать не будут. То полицаи так пугают.

— Девчата! Что я вам зараз покажу-у…

Легкую суматоху и нервозность в толпе заметили дежурные полицаи Семен Прикладышев и Сашко Попруга, но не придали этому значения.

— Забегали, як им перцем понатирали, — хихикнул Сашко.

— Перец, то божья снадоба, а как каленым железом немцы прижгут, так и по воздуху летать будут, — с той же циничностью отозвался Прикладышев и закричал Чурикову, сидевшему у регистрационного столика: — Эй! Чи долготы канцелярию будешь разводить?

Тот ответил, почесывая затылок:

— Тридцать шесть человек ще не регистрировалось. Час назад записался последний и нема бильше никого.

— Напрасно дожидаешься. Не придут, — сказал Прикладышев, ухмыляясь, — Иди докладай Раевскому, пока энти не убегли.

— Ты так думаешь? — не совсем уверенно отозвался Карпо Чуриков, по совету внял.

Во дворе сельуправы с утра стояли три автомашины, которые были присланы за мобилизованными. Немцы-шоферы и сопровождавший их унтер-офицер нервничали. Раевский, чтобы умилостивить, повел их к себе на квартиру, угостил яичницей, сотовым медом, напоил самогоном да еще на дорогу дал две бутылки. После этого немцы сделались покладистыми и добродушными. Они поочередно хлопали Раевского по плечу и бормотали, что русский староста гут и немецкие солдаты гут и все будет гут, как только они прогонят большевиков за Урал.

Во время обмена любезностями вошел Карпо Чуриков и доложил обстановку.

Вслед за ним в комнате появился Гришка Башмак. Сухонький и невысокий, он осторожной поступью приблизился к столу и положил перед Раевским листок бумаги, на котором сверху крупно и четко написано: «Не поедем в Германию».

— Не я на площади найшов, — услужливо проговорил он.

Ярость охватила Раевского. Подогреваемая самогонными парами, она была безудержной.

— Я их!.. Туды их!.. — давился он спазмами. — Загнать мобилизованных во двор и не выпускать! Быстро!

Унтер-офицер слушал русские ругательства с одобрительным вниманием и тут же повторял их. После каждой удачно сказанной нецензурной фразы он прибавлял: «Бистро! Карашо!»

Результаты превзошли все ожидания. Карпо Чуриков, округлив глаза, пулей выскочил в дверь. Гришка Башмак пятился задом до тех пор, пока не зацепился за порог и чуть не вывалился в сенцы. Даже Раевский опешил.

Немцы были в восторге. Пьяно хохотали, кричали. Особенно ликовал унтер-офицер, который полагал, что наконец-то научился правильно произносить страшные русские ругательства, вселяющие в самих русских ужас и замешательство. В знак своего восхищения он дал в потолок очередь из автомата.

Тем временем Карпо Чуриков поднял в ружье полицаев и передал приказ Раевского. Полицаи, встревоженные автоматной стрельбой, бегом бросились за ворота, принялись хватать ближних девушек и тащить их во двор. Не разбирали, кто мобилизованный, а кто нет — тащили всех молодух подряд.

Взметнулись гневные и жалобные крики. Толпа отхлынула от ворот сельуправы, молодежь бросилась наутек.

В пятом часу вечера Фаддей Комаров, понукая лошаденку, вилял по проулкам и тупичкам алексеевского конца. Знаменки. Подвода, как и утром, была нагружена горой чемоданов, корзин и мешков. Однако, теперь дед Фаддей шагал один — позади не было ни полицаев, ни всхлипывающей процессии.

Бодро чмыхал Фаддей по пыли сапогами, покрикивал на лошаденку:

— Но, милая! Ноно!

Возле хат, у которых останавливался утром, дед придерживал лошаденку и кнутовищем стучал в окно:

— Хозяева! А, хозяева! Берите свои вешши!

На Красной улице деду повстречался Крушина.

— А где же люди?

— Разбеглись, — коротко доложил дед начальству.

— А ты на что?! Держать должон.

— Поди их сам подержи, — дерзко ответил дед. — А у меня ничего не получилось…

И зло крикнул на лошаденку:

— Но, пошла, холера! Но!

Квартиру Семена Берова разыскала Лида без особого труда.

Молодая, лет тридцати, хозяйка оглядела Лиду с ног до головы и провела в комнаты. Хозяйка Лиде не поправилась: с нагловатинкой глаза, разбитные, вихляющие манеры — у такой ли Семену жить?!

Семен только что пришел с работы и, сидя в кухне, хлебал из глиняной миски борщ. Он отложил ложку и встал, увидев Лиду.

— Ребенок заболел, а тебе хоть бы хны? — не здороваясь, сказала Лида. — За гулянками не вспомнить о своем кровном ребеночке?

— Я сейчас, сейчас. — бормотнул Семен, натягивая пиджак.

Хозяйка вышла из комнаты, предоставив «супругам» возможность выяснить отношения. Едва за ней захлопнулась дверь, как маска злой и требовательной жены сползла с лица Лиды, уступив место растерянно-виноватому выражению. Она тихо спросила:

— Зачем ты приглашал меня в гости? Посмотреть, как виляет бедрами эта черномазая? За этим?

— Ну что ты, Лидусь! Что ты говоришь!

— Она тебе нравится? — допытывалась Лида, не в силах подавить неприятное, скребущее чувство. — Ну, что ты молчишь?

— Я хотел, чтобы ты посмотрела, как я живу, — отвечал смущенный неожиданной ревностью Семен — Чтоб знала, где я, если понадоблюсь срочно…

— Посмотрела, и хватит. Проводишь меня? — тоже смутившись (она поняла, что выдала себя), сказала Лида и двинулась к двери. Семен, так и не успевший дообедать, пошел следом.

— Тильки принты, та вже уходите? — удивилась во дворе хозяйка, сладко улыбаясь Лиде, — Я бы самоварчик взгрела… Куда ж вы?

— Не до чаев мне. Ребенок болен, — сухо бросила Лида.

За калиткой Семен спросил:

— Николенька в самом деле болен?

— Здоров. Предлог какой-нибудь надо же придумать…

Некоторое время они шли молча. Семен испытывал необыкновенное воодушевление. Впервые он понял, что Лида, которую он боготворил, относится к нему не просто как к товарищу. И тот, давнишний случай на воскресном базаре, когда она расспрашивала его о Зое! Тогда он ничего не понял, но теперь…

— Мне она, страшная кукарача, — вдохновенно сказал Семен, — ни на понюх не нужна! Как прошлогодний снег, да! С тобой никто не сравнится, — добавил он убежденно и взглянул на Лиду: не слишком ли далеко зашел?

Лида с притворным равнодушием протянула:

— Ну-ну…

А у самой сердце билось так, что хоть возьми и придержи его ладошкой. «Господи! Что это я?.. — с удивлением подумала она. — Неужто влюбилась? Вот дура-баба! Только этого не хватало».

— Я тебе не рассказала еще, что сегодня на площади было. Что-о было-о, боже мой! Я и зашла, чтоб рассказать об этом, — зачастила она скороговоркой, уводя разговор от испугавшей темы.

Семен слушал Лиду и завидовал: почему Лиду пригласили, а его нет? Он смог бы справиться с этим делом не хуже!..

Он не знал о тех подозрениях, которые имели доповцы, и Лида ему ничего об этом не сказала, чтобы не расстраивать — И еще одна важная новость: на днях мы встретимся с руководителем подпольной организации и расскажем ему все-все. Правда?

— Да, — кивнул Семен.

Все, о чем они говорили, было очень важно. Но не менее важно было и то, о чем они умалчивали. Лида не могла забыть восклицания Семена: «С тобой никто не сравнится!» Эти слова мгновенно рассосали неприятное ревнивое чувство, и оно перешло в свою противоположность-горячую благожелательность и к хозяйке, оказавшейся не такой уж плохой женщиной, только немного смешной своими ужимками, и к редким прохожим, попадавшимся навстречу, и к деревьям, и к птицам, и к беленьким чистеньким хаткам.

Так хорошо, так приятно было идти Лиде рядом с Семеном, слушать глуховатый неторопливый голос, видеть, как розовеет его лицо, когда он нечаянно сталкивается с нею взглядом. А Семен, тугодум Семен, начал уже сомневаться в своих недавних догадках: он терзался мыслью, что ему только показалось, будто Лида ревнует, просто она желает быть в курсе всех дел, потому и спросила так о хозяйке. И, наверно, глуповат он, слишком много о себе воображает, и если Лида не любит своего мужа, как она ему призналась, то это совсем не значит, что она может полюбить его Семена.