Игорь Фроянов - Грозная опричнина

• Название: Грозная опричнина
• Автор: Игорь Фроянов
• Издательство: Эксмо: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-699-34071-2

Книга известного отечественного историка И. Я. Фроянова посвящена первому русскому царю и его политике. Иван Грозный и поныне — одна из самых спорных и загадочных фигур русской истории. Мнения о нем разных историков колеблются от самых положительных до резко отрицательных. Жестокий тиран, казнивший множество людей, — и мудрый просветитель, открывавший типографии и школы, развратник на троне — и выдающийся полководец, вдвое увеличивший территорию России, разоритель Великого Новгорода — и созидатель сотен новых городов, церквей, монастырей. Каков он был на самом деле? Об этом рассказывает известный ученый, наш современник, Игорь Яковлевич Фроянов.

---

Столь необычный «обиход», предназначенный княгине-инокине, испытывавшей давние враждебные чувства к Ивану IV (и это в русском обществе не являлось секретом), мог повергнуть в недоумение белозерские власти и даже вызвать некоторую неуверенность в том, действительно ли так надо обхаживать и ублажать новоприбывшую. Поэтому в специальной грамоте царь во избежание, надо полагать, возможных недоразумений простил Ефросинью и Владимира{1233}, о чем посредством письменного уведомления («отписки»{1234}) были извещены местные власти.

Итак, «отпуск», «обиход» и «прощение» представляли собою единую подборку документов, которые современному исследователю надлежит рассматривать не врозь, а в общем пакете. При таком подходе теряет всякую убедительность догадка о принудительном пострижении Ефросиньи Старицкой.

В этой связи весьма красноречив тот факт, что С. Б. Веселовский, не упускавший случая, чтобы уязвить Грозного, должен был признать добровольный характер ухода старицкой княгини в монастырь: «Кн. Ефросинья изъявила желание постричься и удалиться в построенный ею Воскресенский Горицкий монастырь на р. Шексне, получила на это милостивое разрешение царя…»{1235}.

А. Л. Хорошкевич также поддерживает мысль о добровольном пострижении Ефросиньи Старицкой: «Княгиня Евфросиния била Ивану IV челом о разрешении принять постриг и 5 августа получила милостивое позволение»{1236}.

Необходимо согласиться с названными исследователями и отвергнуть идею принудительного ухода в монастырь старицкой княгини. Не кто иной, но именно она проявила желание укрыться от мира в монастырской келье. Сделано это было, вероятно, под впечатлением неопровержимости доказательств «неисправлений» и «неправд» старицких князей, о которых царь «известил» митрополиту и Освященному собору, а также под влиянием миролюбия государя, сложившего свой гнев и простившего виновных, пойдя навстречу просьбе иерархов церкви. О том, что Ефросинья была прощена на Соборе и не подверглась опале, свидетельствуют ее проводы в Воскресенский монастырь: «А провожали ее на Белоозеро боярин Федор Ивановичь Умного-Колычев да Борис Ивановичь Сукин да дьяк Рахман Житкове; отец же ея духовной Кирилловской игумен Вассиан проводил до монастыря»{1237}. Правда, некоторые историки, стремящиеся в поведении царя Ивана найти во что бы то ни стало негативные мотивы и побуждения, рисуют мрачными красками отъезд Ефросиньи Старицкой в избранную ею обитель. Так, Р. Г. Скрынников, изображая ее уход в монашество как ссылку, замечает: «Эта ссылка имела в глазах царя столь важное значение, что он поручил сопровождать Евдокию на Белоозеро члену регентского совета ближнему боярину Ф. И. Умному-Колычеву»{1238}. Сопровождение Евдокии на Белоозеро, о котором говорит Р. Г. Скрынников, сильно похоже на доставку преступника в тюрьму, что и понятно, поскольку исследователь, как мы знаем, отождествлял пребывание Евдокии в монастыре с заключением. Сходным образом изображает отъезд старицкой княгини А. И. Филюшкин: «Ефросинья Старицкая отправилась в ссылку под конвоем боярина Ф. И. Умного-Колычева, а также Б. И. Сукина, Р. Житкова»{1239}. Двойственную позицию в вопросе о характере отъезда Ефросиньи-Евдокии заняла А. Л. Хорошкевич, по словам которой «проводы ее в Воскресенский Белозерский монастырь были обставлены весьма торжественно. Она уезжала в сопровождении (или под конвоем?) Ф. И. Умного-Колычева, Б. И. Сукина и дьяка Рахмана Житкова»{1240}. И тут опять для назидания всем скептикам, не верящим в добрые побуждения царя Ивана, вспомним о С. Б. Веселовском, не отличавшемся какими-либо симпатиями к Грозному, но вынужденном признать, что Ефросинья «с почетом была отправлена на Белоозеро»{1241}.

Царь Иван, разумеется, не был простодушным человеком. Он знал, с кем имеет дело, и понимал, что за неукротимой теткой нужен глаз да глаз. Поэтому не исключено, что Ф. И. Умной-Колычев получил некоторые инструкции на этот счет. Но главное все же было не в присмотре за Ефросиньей, а в том, чтобы окружить почетом отправление родственницы царя в монастырь. Не потому ли Федор Умной-Колычев, Борис Сукин и Рахман Житков сопровождали постриженицу только до Белоозера, а уже кирилловский Вассиан проводил ее до Воскресенского монастыря. Во всяком случае, односторонний подход к факту проводов старицы Евдокии, особенно в рамках конвойной, так сказать, концепции, должен быть, на наш взгляд, скорректирован. Почетные проводы Ефросиньи означали, что конфликт, возникший между ней и государем, исчерпан, что она прощена царем Иваном. Последующие события свидетельствуют о том же.

Летопись сообщает: «Для бережения [Ефросиньи] велел [царь] у нее быти Михаилу Ивановичу Колычеву да Андрею Федорову сыну Щепотеву да подъячему Ондрюше Щулепникову, и обиход ее всякой приказано им ведати»{1242}. Если по вопросу о проводах старицкой княгини из Москвы в Воскресенский монастырь мнения ученых разошлись, то здесь они сошлись, причем не в положительном для Ивана Грозного смысле. «Для бережения», т. е., попросту сказать, для надзора к ней был приставлен Михаил Иванович Колычев», — писал С. Б. Веселовский{1243}. С почетом отправлена на Белоозеро под надзор надсмотрщиков — таково несколько причудливое представление С. Б. Веселовского об отъезде княгини Ефросиньи в монастырь. О «присмотре» за Старицкой М. И. Колычева и других лиц говорит А. А. Зимин{1244}. Точку зрения С. Б. Веселовского повторил Р. Г. Скрынников: ««Для бережения» (надзора) к старице был приставлен М. И. Колычев, двоюродный брат Умного»{1245}. В аналогичном плане рассуждает Б. Н. Флоря: «Для бережения» царь приставил к тетке своих доверенных людей, которые должны были контролировать ее контакты с внешним миром»{1246}. Согласно А. Л. Хорошкевич, «доглядывать за княгиней в монастыре были назначены М. И. Колычев, А. Ф. Щепотев и подьячий А. Шулепников»{1247}.

Обращаясь к летописи, откуда наши историки почерпнули свои сведения о пребывании Ефросиньи Старицкой в монастыре, встречаем вполне определенное свидетельство о том, что приставленным к старице М. И. Колычеву и другим лицам государь повелел быть для «бережения» столь знатной особы, а также для того, чтобы «обиход ее всякой ведати». В Академическом словаре русского языка XI–XVII вв. приводится несколько значений слова «береженье»: 1) Охрана, защита; 2) Предосторожность, принятие мер для ограждения от какой-нибудь опасности, вреда; 3) Оберегание, заботливое отношение, присмотр; 4) Бережливость, расчетливость{1248}. Кроме того, в Словаре раскрывается содержание фразы «держати береженье»: а) охранять, оберегать; б) содержать под стражей, стеречь, следить, внимательно наблюдать за кем-либо{1249}. Казалось бы, семантика слова «береженье» позволяет согласиться с исследователями, говорящими о присмотре М. И. Колычева, А. Ф. Щепотева и А. Шулепникова за старицей Евдокией. Но это будет полуправдой, поскольку в летописном контексте данное слово имеет по отношению к старицкой княгине позитивный смысл, означающий ее оберегание, заботливое отношение к ней. Именно поэтому Колычеву с товарищами велено ведать всякий обиход, установленный для старицы. Потому же мы видим «Михаилу Колычева» раздающим земли детям боярским старицкой княгини. Надо полагать, что названная тройка присматривала за Ефросиньей, но вместе с тем она обязана была заботиться о княгине, исполняя ее пожелания.

Таким образом, ни о насильственном пострижении Ефросиньи, ни об опале, наложенной на. нее, говорить не приходится.

Из летописи мы знаем, что князю Владимиру Старицкому, как и его матери, княгине Ефросинье, царь Иван «гнев свой отдал», т. е. простил, в присутствии митрополита Макария и высших иерархов церкви, выслушавших государя, известившего о «неисправлениях» и «неправдахъ» старицких князей, признавших вину последних, но просивших о снисхождении и милосердии к ним{1250}. Прощение последовало без промедления и было объявлено тут же на Освященном соборе, а не через месяц или два и неизвестно где, как полагают отдельные историки. Но коль так, то о какой тогда опале на Владимира Старицкого можно рассуждать? Тем не менее в исторической литературе подобные рассуждения встречаются.

А. А. Зимин, например, пишет: «Опале на некоторое время подвергся и князь Владимир Андреевич Старицкий. Наиболее преданные князю Владимиру бояре, дети боярские и дьяки переведены были в государев двор, а к старицкому князю приставлены царские бояре и дворовые люди»{1251}. При этом А. А. Зимин, вспоминая события 1541–1542 гг., когда произошло нечто подобное, замечает: «Смена ближайшего окружения старицкого князя была проведена не впервые»{1252}. Необходимо, однако, учесть, что замена дворецкого, а также бояр и детей боярских из ближайшего окружения Владимира Андреевича, произведенная в самом начале 40-х гг., не носила опальный характер, поскольку была осуществлена во время прекращения опалы на старицких князей и освобождения их из «нятства»{1253}. Значит, и смена в 1563 году бояр, детей боярских и дьяков Владимира Старицкого на таковых из государева двора не может рассматриваться исключительно как проявление царской опалы. И все ж А. Л. Хорошкевич повторяет А. А. Зимина в данном вопросе, добавляя, правда, некоторые спорные подробности: «В опалу попал и Владимир Старицкий, вскоре лишившийся своего двора, переведенного государем «в свое имя»: «у князя Володимера Ондреевича повеле государь быти своим бояром, и дьяком, и стольником, и всяким приказным людей». Однако полностью расправиться с Владимиром Андреевичем — неудачливым (?) победителем Полоцка, пользовавшимся поддержкой и, вероятно, симпатией боярства, он тогда еще не решился»{1254}. По-видимому, так вопрос не стоял. Царь Иван обошелся с Владимиром милостиво не столько потому, что с пугливой оглядкой смотрел на бояр, симпатизирующих и поддерживающих старицкого князя, сколько потому, что не исчерпал пока терпения и надежды на исправление удельных правителей, как-никак приходившихся ему все же родичами. Кроме того, он слишком почтительно относился к своему «отцу и богомольцу» митрополиту Макарию и Освященному собору, чтобы не прислушаться к их просьбе о помиловании Владимира и Ефросиньи Старицких.