Игорь Фроянов - Грозная опричнина

• Название: Грозная опричнина
• Автор: Игорь Фроянов
• Издательство: Эксмо: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-699-34071-2

Книга известного отечественного историка И. Я. Фроянова посвящена первому русскому царю и его политике. Иван Грозный и поныне — одна из самых спорных и загадочных фигур русской истории. Мнения о нем разных историков колеблются от самых положительных до резко отрицательных. Жестокий тиран, казнивший множество людей, — и мудрый просветитель, открывавший типографии и школы, развратник на троне — и выдающийся полководец, вдвое увеличивший территорию России, разоритель Великого Новгорода — и созидатель сотен новых городов, церквей, монастырей. Каков он был на самом деле? Об этом рассказывает известный ученый, наш современник, Игорь Яковлевич Фроянов.

---

Что касается митрополита Макария, то в Александрову слободу его, вопреки утверждению Р. Г. Скрынникова, царь не вызывал. Не случайно Патрикей Бестужев получил от Грозного такое указание: «А которой посланник послан к митрополиту и к бояром, и ты бы ему молвил, что бояря наши все с нами, а про митрополита бы ecu ему молвил, что чаешь (курсив наш. — И.Ф.) и митрополит с нами»{1183}. Аналогичный наказ был дан Казарину Трегубову: «А вспросит про митрополита где, и ему молвити, что митрополит был с государем у Живоначалные Троицы в Сергееве монастыре у празника, а ныне его чаят со государем же; а он дополна не ведает, что был в именье»{1184}. Стало быть, и Бестужев, и Трегубов высказывались в предположительном тоне (чают, т. е. надеются{1185}), якобы не зная точно, в Слободе ли митрополит Макарий. Но они лукавили, ибо, по всей видимости, знали, что святителя там нет.

Об отсутствии в Александровой слободе митрополита свидетельствуют дипломатические встречи гонца Войтеха Сновицкого только с Иваном Дмитриевичем Бельским и другими думцами (бояре И. Ф. Мстиславский, Д. Р. Юрьев, князь И. И. Пронский и др.), хотя «грамота королевы рады» была адресована митрополиту и боярам{1186}. На прощальной аудиенции поклон виленскому епископу передал вместо митрополита Макария все тот же И. Д. Бельский: «Да молвил князь Иван, приподывся: Войтех, бископу Валериану от нас поклон»{1187}. Отсюда ясно, что Макарий с Войтехом не встречался, о чем, кстати, прямо говорит летописец: «А у Макария митрополита Войтех Сновитцской не был»{1188}. Литовский посланник не посетил Макария потому, что митрополит в Александровой слободе тогда отсутствовал, пребывая, очевидно, в Москве, куда литовское посольство не заезжало. Получается, таким образом, что царь Иван с конца мая 1563 года, когда он узнал об отъезде в Россию королевского посланника{1189}, по 18 июня того же года, когда Юрий Быковский и Войтех Сновицкий отбыли из Александровой слободы домой{1190}, был занят подготовкой приема посланников, самим приемом и отправлением их обратно в Литву. Митрополита Макария все это время в Слободе не было. Поэтому мысль Р. Г. Скрынникова о том, что в июне 1563 года Иван Грозный, будучи в Александровой слободе, «объявил Старицким опалу» и по их делу в начале июня «вызвал в слободу митрополита Макария и почти все руководство Боярской думы»{1191}, виснет в воздухе. В первой, по крайней мере, половине июня 1563 года царь, судя по всему, еще ничего не знал о «неисправлениях» и «неправдах» старицких правителей. Государь к Ефросинье и Владимиру Старицким относился тогда вполне благожелательно. Об этом говорит посылка царем Ф. А. Басманова к Ефросинье с пригожими речами после взятия Полоцка в феврале 1563 года. О том же свидетельствует и тот факт, что Иван, возвращаясь из Полоцкого похода, заехал «на городок на Старицу; а в Старице пожаловал, был у княже Ондреевы Ивановича у княгини Ефросинии и у сына ее у князя Володимера Ондреевича, их жаловал, у них пировал»{1192}. По тем временам, пированье — знак полного расположениям доверия. Этого и удостоились старицкие князья.

Надо думать, где-то во второй половине июня 1563 года Ивану Васильевичу в Александрову слободу поступила «память» от дьяка Савлука Иванова, где сообщалось, что «княгини Офросиния и сын ее князь Володимер многие неправды ко царю и великому князю чинят»{1193}. Тогда же государь велел начать расследование, что подтверждает летопись: «Того же лета [1563], Июня, царь и великий князь положил был гнев свой на княже Ондрееву Ивановича княгиню Ефросинию да на ее сына на князя Володимера Ондреевича…»{1194}.

Летописец говорит о «неисправлениях» и «неправдах» Ефросиньи и Владимира глухо, не поясняя, о чем у него идет речь. В Посольских книгах содержится несколько иная формула: «Княгиня Офросинья и сын ея князь Володимер Андреевич во многих делех учали были государю нашему не прямити…»{1195}. Здесь, на наш взгляд, проглядывает намек на измену клятве, данной царю и великому князю по части «прямой» службы. И все же летописный текст вызывает у некоторых исследователей затруднения в истолковании. «В чем состояли «неправды» и «неисправления» старицких князей, — замечает С. Б. Веселовский, — неизвестно. Неисправлением называлось вообще всякое нарушение присяги»{1196}. Заслуживают внимания соображения на сей счет Б. Н. Флори, который с сожалением отмечает, что «официальная летопись ни одним словом не объясняет, в чем состояли «многие неисправления и неправды» старицких князей перед Иваном IV. Одна деталь дала возможность исследователям высказать догадки о характере «неправд». В описи царского архива XVI века имеется помета, что 20 июля было послано царю во «княж Володимере деле Ондреевича» дело, «а в нем отъезд и пытка княже Семенова деле Ростовского» <…>. Судя по сохранившимся свидетельствам, в нем приводились показания о том, что во время тяжелой болезни Ивана IV многие бояре вступили в тайные переговоры со старицким князем о возведении его на трон в случае смерти царя. Это позволяет думать, что в начале 60-х годов царь получил какие-то новые сведения о сношениях Владимира Андреевича с недовольной знатью»{1197}.

Б. Н. Флоря правильно, на наш взгляд, связал интерес Ивана Грозного к архивным материалам с поведением старицких князей в начале 60-х годов XVI века. Этот интерес был обусловлен отнюдь не тем, будто Грозному, как полагает Р. Г. Скрынников, не хватало улик «для открытого осуждения Старицкого»{1198}, а тем, что события десятилетней давности, запечатленные архивными документами, стояли в одном ряду с поступками старицких правителей, ставшими предметом летнего сыска 1563 года. Политический, по сути, антигосударственный характер поведения Ефросиньи и Владимира Старицких приобретает достаточную наглядность, если учесть распоряжение Ивана Грозного «быти» у князя Владимира Андреевича «своим боярам и дьяком и столником и всяким приказным людем… Бояр же его и дьяков и детей боярских, которые при нем блиско жили, взял государь въ свое имя и пожаловал их, которой же которого чину достоит»{1199}. Люди князя Владимира от боярина до сына боярского, поддерживавшие политические амбиции своих удельных властителей{1200}, готовы были идти с ними на самые крайние меры вплоть до убийства законного государя. Поменяв названных людей на своих бояр, стольников и пр., царь Иван, образно говоря, вырвал жало у старицких князей{1201}. И сделал он это с полным основанием, поскольку действия Старицких приобрели, как показал розыск, характер заговора, не исключавшего цареубийства.

Р. Г. Скрынников, отдавая дань распространенной среди исследователей склонности находить у Ивана Грозного необоснованные страхи, говорит, что в 1563 году «власти приписали заговорщикам планы убийства царя и двух его сыновей»{1202}. По нашему мнению, слово приписали здесь неуместно, поскольку ничем не обосновано. Скорее, власти резонно предполагали возможность подобного убийства. Вероятно, государь проявил интерес к мартовским событиям 1553 года еще и потому, что тогдашними заговорщиками, желавшими посадить на московский трон Владимира Старицкого, была предпринята неудачная попытка цареубийства. Сам Иван нисколько не сомневался в том, что ему в начале 60-х годов, как и в 1553 году, грозила смерть. Царь долго помнил об этом и во втором послании Курбскому вопрошал: «А князя Владимира на царство чего для естя хотели посадити, а меня и з детьми известь?»{1203}. Необходимо заметить, что Курбский, отвечая на сей страшный для него вопрос, обошел стороной столь тяжкое обвинение, затронув лишь тему о воцарении Владимира Старицкого: «А о Володимере, брате своем, воспоминаешь, аки бы есмо его хотели на государство; воистину, о сем не мыслих, понеже и не достоин был того»{1204}. Беглый князь об одном умалчивал, а по поводу другого явно лукавил, ибо московским западникам середины XVI века, к числу которых принадлежал князь А. М. Курбский, вовсе не нужен был властитель, по-настоящему достойный царского престола. Им необходим был покорный исполнитель воли боярского «сингклита», послушное орудие в руках советников, окружавших царя. Слабый и недалекий Владимир Старицкий{1205}, воспитанный матерью в повиновении, как нельзя лучше подходил к такой роли.

Официальная летопись в той части, где речь идет о суде над старицкими князьями, содержит известие, не оцененное еще в должной мере исследователями. Согласно этому известию, Ефросинью и Владимира Старицких судило высшее духовенство, причем без участия Боярской Думы: «И перед отцем своим и богомолцем Макарием митрополитом и перед владыками и перед освещенным собором царь и великий князь княгине Ефросинье и ко князю Владимеру неисправление их и неправды им известил»{1206}. По словам Р. Г. Скрынникова, «Боярская дума участвовала в рассмотрении дела Старицких, но не в его решении. Царь не желал делать бояр судьями в своем споре с братом. Участь удельной семьи предстояло решить духовенству»{1207}. В других своих работах историк объясняет, почему Грозный не захотел привлечь Боярскую Думу к суду над удельной родней. «Спустя несколько дней после ознакомления с архивами, — говорит он, — царь созвал для суда над Старицкими священный собор. Боярская дума формально в соборе не участвовала. Во-первых, царь не желал делать бояр судьями в своем споре с двоюродным братом и, во-вторых, в думе было немало родственников и приверженцев Старицких…»{1208}. Возможно, Р. Г. Скрынников прав. Но есть еще один элемент судебного разбирательства, проливающий свет на то, почему судил Старицких Освященный собор, а не Боярская Дума. Все приобретает ясность, если допустить, что новый заговор Старицких, как и старый (в марте 1553 года), не исключал убийства Ивана Грозного — Богоданного и Богоизбранного Царя, посредника между людьми и Богом, личность, по понятиям того времени, сакральную. Предметом судебного обсуждения был, следовательно, вопрос о судьбе теократического самодержавия и царя, его олицетворяющего. Это было главным во всех «неисправлениях» и «неправдах» Ефросиньи и Владимира Старицких. Понятно, что в данной ситуации высшее духовенство во главе с митрополитом Макарием, являвшимся одним из наиболее активных созидателей самодержавной монархии в России, не могло оставаться в стороне. Больше того, Освященный собор должен был выйти на первый план.