Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ

• Название: МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ
• Автор: Борис Маркус
• Жанр: Биографии и Мемуары

В книге приводятся воспоминания москвича, о своём родном городе 30х годов, с некоторыми комментариями из 90х

---

В квартирах бульварного торца все это тоже имелось. Но кроме того, во дворе все "черные" выходы из каждой квартиры выше первого этажа объединялись общей открытой галереей, из которой по черным лестницам можно было выйти во двор. В таких квартирах жили некоторые наши соученики. Ирины одноклассники Севка Волков и Яша Токарев. В другом подъезде из нашего класса Лиля Муралевич и ученик на класс ниже Борис Гольдман. Так все они все-таки хоть и жили в таких больших квартирах, но не в изолированных, как это было задумано проектом, а в коммунальных, как это стало распространяться повсюду. Бывая у них, я старался представить себе, как могла проживать в таких богатых квартирах богатая семья. Очень редко, в порядке исключения, у каких либо особо отличившихся людей, вроде крупных ученых, можно было встретить проживание в такой квартире одной семьей.

Основная же часть нашего дома имела квартиры, выходящие на боковые проезды, соединяющие площадь с бульваром. Были они попроще, а значит, и подешевле. Дом-то был доходным. Владельцу приходилось учитывать, какие квартиры лучше, чтобы брать за них побольше, а какие с определенными меньшими удобствами и имеющими такие прелести, как узкие шумные проезды, трамваи под окнами. Понимая это, владелец и заказывал сделать такие квартиры попроще. Скажу сразу: наши квартиры не имели лифтов на лестничных клетках, были с меньшим количеством комнат. В основном, это были трехкомнатные квартиры. Причем, две из них смежные, но имеющие и свои отдельные двери в коридор. Ванная комната была совмещенной, не было дополнительной уборной. Не было кладовки. Однако, комната для прислуги при кухне была. После революции о таких отдельных комнатах для прислуги речи, конечно, не могло быть. Эти комнаты при кухне стали обычными среди других в общей коммунальной квартире. Просто заселялись одним, или от силы двумя жильцами.

Интересно убирался снег с крыш дома. На трамвайные линии сбрасывать его нельзя было. Но скат крыши был и в сторону проезда. И если и сбрасывали когда-нибудь, то за очень короткое время. Ведь иначе надолго остановилось бы движение. Поэтому все сбрасывали во дворы. Даже с какой-то части и этого ската, обращенного к улице. Оставшуюся часть снега и сосулек за очень короткое время, огородив тротуары, сбрасывали в проезд. Даже на трамвайные линии. Тут же находились дежурные подводы с высокими бортами. Их быстро загружали снегом и куда-то увозили. Все-таки, на какое-то время движение, конечно, замирало. Поэтому там очищали все сравнительно быстро. А вот дворы во время очистки крыш на какое-то время вообще выходили из строя. Здесь не очень спешили. Когда заканчивали сбрасывать, в глубоком, завалившем весь двор, снегу протаптывались узкие дорожки, расчищавшиеся лопатами. А потом по середине двора устанавливали снеготопку. Не знаю уж, как ее правильнее назвать. Это был большой пирамидообразный деревянный ящик, перевернутый вверх широкой своей частью. В центре ящика было установлено специальное устройство с топкой, которое растапливало наваливаемый сверху снег. Вода самотеком уходила со двора на улицу к решеткам ливневой канализации. Ходить и по снегу и по воде было неуютно, поэтому через двор в это время старались не ходить. Иногда выкладывали мостки из ящиков и досок, как во время наводнения.

Дворы наши были унылые, абсолютно лишенные какого бы то ни было намека на благоустройство. Даже скамеечек не было. Я часто видел во многих домах вокруг небольшие садики, цветники, игровые площадки для детей, скамеечки для старушек. Но это, в основном, было в старых небольших дворах при невысоких домах. Наш же двор был аскетичным, голым, полностью асфальтированным. Около арки ворот помещался большой ящик для мусора. И все. Конечно, убирать такой двор было значительно проще, чем имеющие какую-нибудь планировку, зелень, площадки и тому подобное.

Во двор время от времени заходили такие нужные люди, как старьевщики, стекольщики и точильщики ножей. Приходили и шарманщики, собиравшие вокруг себя толпы любопытных и любителей несложных песен, раздающихся из механического ящика.

Таким был наш дом. Его снесли в 1937 году, когда реконструировали все Садовое кольцо, когда снесли бульвары. Я как-то сказал: наш дом тоже был жертвой репрессий 37-го года. Вроде бы шутка, а если вдуматься, то что-то в этом есть.

Вспоминается он все-таки по-хорошему. Хоть и были какие-то неудобства, но осталось что-то хорошее. Даже коммунальное заселение не кажется таким уж ужасным, как его часто рисуют. Или нам более или менее повезло, но с соседями мы жили мирно. Мы, а нас было пятеро — родители, да мы трое детей. Иногда у нас жил кто-то из близких или дальних родственников. Занимали мы две комнаты по 25 метров каждая. Третью комнату по другую сторону коридора занимала семья рабочего Ивана Левшова. Жена его Анюта не работала, она была инвалидом. В конце двадцатых годов родился у них Вовка. Так и жили они вместе в одной не очень большой комнате. Конечно, для них мы с нашими двумя комнатами казались просто буржуями. Но отношения все-таки были сравнительно спокойными. Не помню скандалов. Шероховатости, наверное, бывали. Как без них обойтись. Но в памяти ничего плохого не сохранилось. С этими соседями нам просто повезло. Могло быть хуже.

В комнате при кухне, которой полагалось быть комнатой для прислуги, проживала долгое время одна весьма решительная женщина. По фамилии Кутина. Вот имени ее не помню. Кутина и Кутина. Еще помню, что почему-то называли ее делегаткой. Почему, не знаю. Может быть, в самом деле она какое-то время и была делегаткой какого-либо Совета. В то время было даже модно выбирать в Совет таких деятельниц "от станка". Женщина она была не из приятных. Или молчала, или ворчала. На нас косилась, как на "классово чуждых элементов", но ничего против не предпринимала. Курила, что в те времена мне казалось просто кощунственным для женщины. Носила она кожаную куртку, голову повязывала красным платком. Может, потому что была активисткой, а косынка как-то все-таки отличала ее от остальных. Было у нее одно замечательное качество: она очень редко бывала дома. Практически мы ее почти не видели. Не помню даже, был ли у нее свой примус на кухне. Возможно, что был. Как же без него? Но ведь у нее не было собственного стола на кухне. Когда она освободила комнату, ее заняли на время двое журналистов из "Правды". Молодые муж и жена. Ерухимовичи. А вот имен не помню. Очень симпатичные люди. Веселые, общительные. И что мне очень нравилось, так это то, что они обращались со мной, как со взрослым. Хотя было-то мне всего на всего лет двенадцать. Любил я к ним заходить. Всегда встречали доброжелательно, заводили интересные разговоры. Я очень привязался к ним. Но потом они куда-то исчезли. Больше я никогда их не видел. А жалко.

Комментарии из конца 90-х годов ХХ века

Конечно же, я и теперь часто бываю в районе Кудринки, в ее округе. И хотя я давно уже не живу там, я часто бываю в Доме архитектора, хожу к Памятному знаку около 110-й школы, бываю и на старом и на новом Арбате, просто брожу по улицам и переулкам. Впечатления самые разнообразные. И хорошие и плохие. Каждая встреча с этими кусочками застройки исторической Москвы, помогает мне ощущать себя москвичом, человеком, сроднившимся со своим городом.

Хожу и думаю, а что же все-таки произошло с этим районом за время, прошедшее с первого моего знакомства с ним в детские годы. Вроде бы, улицы остались, в основном, те же и на тех же местах. За исключением, правда, перемещения Баррикадной, да пробивки Нового Арбата и переулка, соединяющего Малый Ржевский с Ножевым переулком. Площади, правда, здорово изменились — Арбатская, Восстания, Смоленская. Исчезли бульвары. Появилась могучая автомобильная магистраль на месте снесенных бульваров. Снесено много домов и почти все церкви. Построено какое-то количество новых домов — и на Садовом кольце, и на улицах, и в переулках. Благоустроились сами улицы, получившие новое мощение. Изменился транспорт и качественно и количественно. Многое изменилось. Да и не могло не измениться. Почти целый век прошел. И в эти десятилетия вошли и восстановительный и реконструктивный период первых лет советской власти, годы пятилеток, вторая мировая война, восстановление после нее, грандиозное строительство последних лет. Жизнь не стояла на месте, неизбежно что-то отмирало, что-то нарождалось вновь. Остановить жизнь невозможно. Однако бережно отнестись к тому, что принесла народу культура в своем развитии было просто необходимо. Но тут-то как раз и получались осечки.

Район Кудринки, конечно же, изменился. Многое утрачено, много возникло нового. Так что же, к лучшему это привело, или к худшему? Вопрос не простой, и ответить однозначно нельзя. Конечно же, прогресс науки и техники, которым ознаменован весь ХХ век, отразился на жизни города, его населения, его хозяйства, транспорта, обслуживания, культуры. И, конечно же, трудно переоценить то, что дали все эти изменения и отдельному человеку, и его семье, и целым коллективам людей. Но не об этом сейчас я хотел бы говорить. Я, прекрасно понимая важность комплексного подхода к оценкам происходивших процессов в Москве, хотел бы все-таки вычленить из всего многообразия вопросов и проблем сейчас только одну: что же все-таки произошло за последние семьдесят лет с застройкой, с архитектурой, с градостроительными мероприятиями на примере хотя бы нашего такого небольшого в масштабах Москвы района, как Кудринка с ее окружением.