Владимир Шевелев - Все могло быть иначе: альтернативы в истории России

• Название: Все могло быть иначе: альтернативы в истории России
• Автор: Владимир Шевелев
• Издательство: Феникс
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-222-15229-4

Могла ли история России сложиться иначе? В книге повествуется о некоторых «развилках» на историческом пути России, ситуациях выбора из нескольких возможных сценариев, когда судьба нашего Отечества могла обрести другую траекторию.

Противостояние Державности и Свободы, спор альтернатив и значимость «исторической случайности», роль исторических личностей, границы «пространства возможного», цена выбора — все это подается в историко-публицистическом контексте. Автор стремится перешагнуть через стереотипы исторического сознания, спровоцировать читателя на размышления, показать, что всякая история — это еще и набор альтернатив, что у России нередко был выбор, возможность хотя бы на время разомкнуть круг чередования реформ и контрреформ, свободы и «казармы», рывков вперед и провалов в прошлое.

Для широкого круга читателей.

---

Побывавший в России при Лжедмитрии I наемник Жак Маржерет сообщал, что Годунов отдал распоряжение убить царевича, но царица его подменила, и тот спасся.

Конрад Буссов писал, что у Дмитрия, как и у его отца, с детства был жестокий нрав. Так, он однажды приказал вылепить из снега фигурки нескольких вельмож и «стал отрубать у одной снежной куклы голову, у другой руку, у третьей ногу, а четвертую даже проткнул насквозь», приговаривая при этом: «С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим эдак». Первой в ряду стояла фигурка Бориса Годунова. По Буссову, Годунов нанял за деньги двух убийц, которые по его распоряжению сами были прикончены, как только убили царевича[45].

Таким образом, обстоятельства гибели царевича Дмитрия в Угличе в том виде, как они изложены в «Обыске», далеко не в полной мере отражают случившееся. Современники также отнюдь не единодушны в оценках случившегося. Не исключено, что царевича спасли и что именно он царствовал на Москве в 1605–1606 гг. Стоит только задать себе вопрос, а не спасся ли царевич, полагает, к примеру, В. Кобрин, как многие детали получают новое освещение, легко и удобно вписываются в общую картину.

Альтернатива 2: царь Дмитрий Иоаннович

Допустим, что заговор 1606 г. не удался и Лжедмитрий остался жив. Возможно ли это? Вполне. Другое дело, что вряд ли ему удалось бы долго находиться на престоле. Но в любом случае он бы продолжил свою политику реформ, столь напоминающих будущие преобразования Петра Великого.

Историк А. Максимов приводит любопытный исторический документ. «Страстный к обычаям иноземным, ветреный царь не думал следовать русским обычаям, желал во всем уподобляться Западу: в одежде и прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все россияне — от венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходить из дворца, один или сам-друг; бегал из места в место, к художникам, золотарям, аптекарям; а царедворцы, не зная, где царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали о нем на улицах, чему дивились москвитяне, дотоле видав государей только в пышности, окруженных на каждом шагу толпою знатных сановников. Все забавы и склонности царя казались странными: он любил ездить верхом на диких, бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостью; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небрежно, сшибали с ног, давили — т. е. хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинство монарха. Он не помнил сего достоинства и в действиях своего нрава вспыльчивого: за малейшую вину, ошибку, неловкость выходил из себя и бивал палкою знатнейших воинских чиновников»[46].

Как вы думаете, про кого это может быть написано? — вопрошает А. Максимов. Про Петра Первого? Нет, про Лжедмитрия. Но списано, безусловно, с истории времен Петра. Впрочем, таких вставок-близнецов гуляет в нашей древней истории довольно много. Приведенный отрывок показывает, что наша история правилась и писалась заново даже в XVIII в. Кстати, Петр Первый в нашей истории подается с большим знаком плюс, хотя вел себя похуже Лжедмитрия. Вот если бы в свое время случился дворцовый переворот и Петр был бы убит, тогда во всех источниках ему припомнили бы все, окрасив его правление исключительно в черные краски. Что и случилось со свергнутыми и убитыми императорами Петром Третьим, а также его сыном Павлом[47].

Планы и деятельность Лжедмитрия, его поведение, нарушавшее чопорные нравы московского двора, не могут не напомнить другого русского царя — Петра I, правившего столетие спустя. Петр I добился международного признания своего императорского титула и стал первым официальным русским императором, но Лжедмитрий за сто лет до него потребовал для русского царя это звание. Самозванец на троне и законный русский царь проявляли одинаковый интерес к Западу, побывали там, окружали себя чужеземцами, хотели просвещать народ, поощряли торговлю, заботились об армии, т. е. вели себя не так, как полагалось русским царям.

То, что у Лжедмитрия было лишь эскизом, неясным проявлением туманных идей и неосознанных чувств, было у Петра политикой. Но, принимая во внимание, что Лжедмитрий оставался на троне менее года, а Петр правил почти четыре десятилетия, можно сказать, что история провела в образе Лжедмитрия репетицию, прежде чем вывела на сцену Петра Великого[48].

Аналогий и предвосхищений тех или иных черт петровского правления в царствование Лжедмитрия более чем достаточно. Так же, как Петр женился на крещенной в католичестве Марте Скавронской (имевшей польские корни), Лжедмитий женился на Марине Мнишек, похоже, исключительно по любви. Во всяком случае, какого-либо иного смысла в этом поступке не было — данный мезальянс с дочерью захолустного польского воеводы не давал Польше никаких дополнительных рычагов влияния на Россию, равно как и наоборот, а вот проблем создавал множество: династических, церковных, церемониальных[49].

«Для нас важна не личность самозванца, а его личина, роль, им сыгранная, — пишет В.Ключевский. — На престоле московских государей он был небывалым явлением. Молодой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом… Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски»[50].

В свою очередь, портрет, оставленный иезуитом Рангони, свидетельствует, что молодой претендент произвел большое впечатление на ватиканского дипломата: «Дмитрий имеет вид хорошо воспитанного молодого человека; он смугл лицом, и очень большое пятно заметно у него на носу, вровень с правым глазом; его тонкие и белые руки указывают на благородство происхождения; его разговор смел; в его походке и манерах есть, действительно, нечто величественное». После беседы с «царевичем» папский нунций добавил подробности: «Дмитрию на вид около 24 лет (по словам претендента, ему было 23 года, царевичу Дмитрию был бы 21 год). Он безбород, обладает чрезвычайно живым умом, очень красноречив; у него сдержанные манеры, он склонен к изучению литературы, необыкновенно скромен и скрытен»[51].

Одиннадцать месяцев царствования Дмитрия (или Лжедмитрия) состоят из двух частей, из планов и реальной деятельности. Своими планами и мечтами молодой царь делится в письмах к Рангони, в разговорах с духовником и секретарями-иезуитами, которые рассказывают о них в своих письмах и регистрируют в дневниках. А если бы ему удалось пробыть на троне лет шесть-семь?!

Реформаторские замыслы царя Дмитрия представляют немалый интерес. Сохранившиеся грамоты свидетельствуют о широких замыслах, о направлениях задуманных реформ, которые не были реализованы из-за незначительности времени, отведенного Дмитрию. По оценке А.Н. Сахарова, новый царь показал себя, в отличие от предшествовавших монументальных и державных порфироносцев, человеком совсем иного склада. Весьма образованный по русским понятиям, обладавший живым умом, впитавший в себя элементы польской культуры и быта, отличавшиеся большей свободой и непринужденностью человеческого поведения, новый царь запросто появлялся на улицах, брал у людей челобитья и быстро, без проволочек решал дела, обедал без старомосковских полуазиатских пышностей и условностей. Меры, которые он успел принять в качестве царя, поражают своей реформаторской сущностью, конечно, если оценивать их опять же с позиций того времени. Он разрешил свободный выезд за границу русским людям, объявил о свободе конфессий в стране, смягчил положение крепостных крестьян и холопов. Он был намерен собрать выборных представителей от уездного дворянства с изложением нужд. При новом царе практически прекратились тяжкие репрессии. Это было неслыханно и невиданно[52].

Многие современники передают его взгляды на власть: «У меня два способа удержать царство: один способ — быть тираном, а другой — всех жаловать; лучше жаловать, а не тиранить». А.Н. Островский в пьесе «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» представляет новизну политической концепции «Дмитрия» в диалоге царя и Басманова. Воевода излагает традиционную точку зрения: «Привыкли мы царевы грозны очи, Как божие всевидящее око, Над головой своей поклонной видеть И выполнять лишь грозные приказы, Грозящие неумолимой карой. Ты милостью себя навек прославишь, Но без грозы ты царством не управишь». Дмитрий отвечает: «Не диво мне такие речи править! Вы знаете одно лишь средство — страх! Везде, во всем вы властвуете страхом; Вы жен своих любить вас приучали Побоями и страхом; ваши дети От страха глаз поднять на вас не смеют; От страха пахарь пашет ваше поле; Идет от страха воин на войну; Ведет его под страхом воевода; Со страхом ваш посол посольство правит; От страха вы молчите в думе царской! Отцы мои и деды, государи, В орде татарской., за широкой Волгой, По ханским ставкам страха набирались, И страхом править у татар учились. Другое средство лучше и надежней — щедротами и милостью царить»[53].