Михаил Ямпольский - Беспамятство как исток (Читая Хармса)

• Название: Беспамятство как исток (Читая Хармса)
• Автор: Михаил Ямпольский
• Жанр: Публицистика

---

Человек, носим волною,

Едет книзу головою.

Осьминог сосет ребенка,

Только влас висит коронка.

(Заболоцкий, 85)

Заболоцкий, как и Хармс, интересовался Таро. В стихотворении 1930 года "Звезды, розы и квадраты" он буквально называет малые арканы (масти) Таро -"жезлы, кубки и колеса" -- как знаки, венчающие "наши дома", движущиеся в небе вроде звезд и планет и в конце концов исчезающие.

Это финальное исчезновение летящих и плавающих тел связано с одной особенностью, отмеченной Гастоном Башляром:

Рыба и птица живут в объеме, в то время как мы живем исключительно на поверхности. Они, как говорят математики, имеют на одну "свободу" больше, чем мы45.

Прикованность человека к поверхности, хотя и не делает его целиком поверхностным, двухмерным существом, все же отчасти лишает его

_______________

45 Bachelard Gaston. Lautreamont. Paris: Jose Corti, 1939. P. 66. [L'oiseau et le poisson vivent dans un volume, alors que nous ne vivons que sur la surface. Ils ont une "liberte" de plus que nous.]

334 Глава 11

существование одного измерения. П. Д. Успенский, как мы помним, связывал невидимость тел, существующих в четвертом измерении, с тем, что это измерение не дается нашему восприятию в пространственных, но лишь во временных формах, точно так же, как третье измерение оказывается недоступно восприятию обитателей двухмерного мира.

Тот факт, что люди -- поверхностные существа, сближает их с "двух-мерцами". Летающие и плавающие обитатели объемов оказываются не только на одно измерение ближе к иному миру, они оказываются как бы на грани проникновения в него (то есть исчезновения). Они "заторможены" внутри границы, если использовать метафору Шеллинга.

10

Своеобразный комментарий к загадочному листу Хармса можно найти в поэме Заболоцкого 1933 года "Деревья". Это, пожалуй, наиболее полный обэриутский "трактат" о растениях. Поэма начинается прологом, где переговариваются "голоса" и Бомбеев. Сначала звучат голоса различных частей растений -"корешка судьбы", "солнечной силы листьев":

Все вместе мы -- изображение цветка,

Его росток и направленье завитка, -

(Заболоцкий, 138)

заявляют эти голоса.

Далее говорят голоса стихий -- ветра, пара, воды, дыма. Затем вступают голоса "наблюдателей" -- глаза, дыхание, "дудочка души". И наконец:

-- А мы нули.

-- Все вместе мы -- чудесное рожденье,

Откуда ты ведешь свое происхожденье.

(Заболоцкий, 139)

В этой пародии на гетевского "Фауста" встречаются все три силы, создающие формы мира, -- внутренний импульс, формирующий растение, стихия, воздействующая на их формы, и, наконец, органы чувств, которым эти формы предстают, -- нулевое начало Я, основной источник древесных форм.

В первой части -- "Приглашение" -- деревья определяются как "солдаты времени":

Утыканные крепкими иголками могущества,

Укрепленные на трехэтажных корнях

И других неподвижных фундаментах!

Одни из вас, достигшие предельного возраста,

Черными лицами упираются в края атмосферы...

(Заболоцкий, 140)

Деревья здесь определяются как несокрушимые формы времени, как "деревья-топоры, рассекающие воздух на его составные".

Переворачивание 335

Деревья вообще -- это протоформы всех возможных форм. Липавский следующим образом описывал образование форм (фигур в пространстве):

Пространство, полагаю я, это схема достижимости, всех возможных переходов и усилий. Так как при построении этой схемы нет никаких особых условий, то она будет однообразной и продолжать ее можно сколько угодно: то есть пространство оказывается всюду одинаково проходимо и бесконечно.

Можно приписать какой-либо части пространства особое условие: некоторые из вообще возможных способов переходов в нем будут невозможны. Тогда получится фигура (Логос, 33--34).

Пространство -- это чистая потенция всех возможных "порядков". И в этом смысле оно похоже на ноль, содержащий в себе бесконечность. Фигура же возникает при возникновении ограничений, границ в безграничной потенциальности пространства. Таким ограничением могут быть время и гравитация -- некие первичные силы, приводящие к образованию первофигуры -дерева. Дерево -- фигура, принадлежащая чистой метаморфике пространственных порядков, но ведет оно себя как организм, как саморазвивающаяся линия. Оно одновременно и первофеномен, и живая, органическая форма.

Во второй части, "Пир в доме Бомбеева", "солдаты времени" растут на границе живого и мертвого, "на краю природы" (ранее уже говорилось о деревьях-гробницах).

Дерево в поэме Заболоцкого, хотя и воплощает антигравитационность, воспроизводит гравитационную ось мира, двигаясь строго вверх. И это темпорализованное движение осуществляется на границах органического мира, превращая деревья в пограничные символы живого/мертвого.

Неожиданно в поэме появляется Лесничий, обвиняющий Бомбеева в том, что тот нарушил порядок леса, пригласив деревья на пир:

Я жил в лесу внутри избушки,

Деревья цифрами клеймил,

И вдруг Бомбеев на опушке

В лесные трубы затрубил.

Деревья, длинными главами

Ныряя в туче грозовой,

Умчались в поле.

Перед нами

Возникнул хаос мировой.

(Заболоцкий, 144)

Клеймение деревьев цифрами, конечно, отмечает их связь с ходом времени, который прерывается апокалипсическим трубным гласом. Время останавливается, порядок его нарушается. Нарушение упорядоченного расположения деревьев отмечает это нарушение в линейном ходе времени. Вместо леса возникает поле и одновременно хаос безвременья. В последней главе -- "Ночь в лесу" -- деревья возвращаются на свои прежние места:

336 Глава 11

Жизнь леса продолжается как прежде,

Но все сложней его работа.

Деревья-императоры снимают свои короны,

Вешают их на сучья,

Начинается вращение деревянных планеток

Вокруг обнаженного темени.

Деревья-солдаты, громоздясь друг на друга,

Образуют дупла, крепости и завалы,

щелкают руками о твердую древесину,

Играют на трубах, подбрасывают кости.

Звери вздымают на лестницы тонкие лапы,

Вверх поднимаются к плоским верхушкам деревьев

И замирают вверху, чистые звезды увидев.

Так над землей образуется новая плоскость:

Снизу -- животные, взявшие в лапы деревья,

Сверху -- одни вертикальные звезды.

(Заболоцкий, 148)

Перемешивание, нарушение числового ряда, потеря деревьями места в порядке мироздания разрушает весь незыблемый иерархический строй "леса". Деревья-императоры "снимают свои короны". Деревья -- солдаты времени "образуют завалы" и "подбрасывают кости" -- эмблему случайности, нарушенной причинно-следственной детерминированности. После этого начинается процесс "переворачивания", смены вертикальных и горизонтальных иерархий. Деревья, сохраняя вертикаль, превращают свои кроны в "новую плоскость". Кроны начинают становиться новыми корнями. И этот процесс трансформации, магического переворачивания леса запускает в обратную сторону ход времени. Движение времени вспять описывается Заболоцким одновременно и как пространственная обращенность, и как процесс апокалипсического воскрешения мертвых (отсюда мотив труб -- отмечающий приостановку времени). Финал поэмы поистине грандиозен:

...взлетают деревья-фонтаны,

падая в воздух гигантскими чашками струек.

Дале стоят деревья-битвы и деревья-гробницы,

Листья их выпуклы и барельефам подобны.

Можно здесь видеть возникшего снова Орфея,

В дудку поющего.

Так возникает история в гуще зеленых

Старых лесов, в кустарниках, ямах, оврагах,

Так образуется летопись древних событий,

Ныне закованных в листья и длинные сучья.

Дале деревья теряют свои очертанья, и глазу

Кажутся то треугольником, то полукругом -

Это уже выражение чистых понятий,

Дерево Сфера царствует здесь над другими.

Дерево Сфера -- это значок беспредельного дерева,

Это итог числовых операций.

Переворачивание 337

Ум, не ищи ты его посредине деревьев:

Он посредине, и сбоку, и здесь, и повсюду. (Заболоцкий, 147-148)

Орфей Заболоцкого, воскрешающий из деревьев-гробниц, в принципе аналогичен хармсовскому Осирису, также "похороненному" в дереве46 и с которым он в древности часто ассоциировался (тело его также было расчленено). Характерно, что воскрешение Орфея наступает сразу вслед за описанием деревьев-фонтанов (фонтанов жизни?), одновременно взлетающих вверх и падающих вниз. Движение времени вспять открывает путь истории, которая пишется на листьях деревьев, подобных листьям нового Писания. Сама история деревьев описывается как история письма и знания -- от выпуклых листьев ископаемых барельефов -- к абстракции геометрии.

Дерево было метафорически включено в дискурс о письме Гете, который в "Метаморфозах растений" объявил лист своеобразной буквой книги природы, ее протоэлементом. Эмерсон так сформулировал это учение Гете:

Так, Гете высказал основополагающую идею современной ботаники, что всякая часть растения -- это только видоизмененный лист, соответствующий новым условиям; изменяя условия, можно превратить лист в любой орган, а орган в лист47.