Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

• Название: Кто ищет, тот всегда найдёт
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

О тех и для тех, кто бывал в экспедициях.

---

Когда все «не» и «нет» были перечислены, и начата моя медистория, врачиха позвала:

— Ксюша!

Из дальней двери появилась невысокая толстушка в помятом и не очень свежем халате и в косынке вместо колпака. Сразу стало понятно, кто здесь работает, а кого помечают колпаками.

— Куда мы его?

Хотелось бы на кровать.

— В шестую можно, — вяло предложила усталая медсестра.

— А кто там у нас?

— Двое с переломами, один с головой.

От сердца отлегло: хотя бы один с головой.

— Отведи. Покажешь и в перевязочную.

— Нельзя ли, — промямлил я искательно, проявив вредную здесь инициативу, — где-нибудь отмыться. Целый день в пути — уши запылились.

Не поддавшись на тонкий гигиенический юмор, врачиха разрешила:

— Покажи, Ксюша. — И сердито мне: — Не задерживайся: ты не один у меня.

Ясно: здесь всё надо делать в темпе, впопыхах, чтобы не задерживать лечебного конвейера, а то вытолкнут с ленты или не успеют обработать и улетишь прямо в морг.

В чеховской палате с четырьмя железными койками, четырьмя тумбочками, столом и четырьмя стульями в окружении голых побелённых стен нас встретили угрожающе выставленная толстая рука в гипсе, поднятая пушечным стволом загипсованная нога и головной гипсовый скафандр. И я тут же представил, что и у меня будет гипсовая нога, гипсовая рука и, конечно, гипсовая голова. Иначе, зачем бы меня ввергли в эту устрашающую компанию гипсовиков.

— Здравствуйте, — испуганно поздоровался я, не отходя от порога.

— Привет, — буркнула рука.

— Напарник, — определила нога.

А скафандр только поднял руку.

— Вот твоя койка, — представила Ксюша самую дорогую для меня сейчас подругу. — Бери полотенце, пойдём.

В тесной умывалке, выкрашенной в мрачный тёмно-зелёный цвет для того, чтобы долго не задерживались, понравились раковины — три на уровне пояса и две на уровне колен, удобно мыть и голову, и ноги, и всё, что промежду ними.

— Недолго, — повторила Ксюша требование врачихи и ушла.

Я повернул кран над верхней раковиной и засмеялся от неожиданности — из него густо потекла чистая и почти горячая вода. Вот так подарок! И мыло рядом. Ну и что, что хозяйственное. Я уже и забыл, когда смеялся, а вообще-то смешлив от природы. Конечно, не из тех, кому только покажи пальчик, но посмеяться люблю и над собой, и над соседом. Лишь бы без сальностей. Особенно люблю анекдоты и готов смеяться над каждым до икоты, но почему-то не запоминаю и сам рассказывать не умею. В общем, я — весельчак-иждивенец! Чёрта с два я «недолго»! Пока не вымоюсь как следует, не вытащите. А вдруг завтра в гроб и на катафалк? Немытого? Неудобно. Стыдно. Всё надо уметь предусмотреть, хотя, честно говоря, я по этой части не мастак: или не получается, или не в свою пользу.

Вымытая голова прояснилась, сон улетучился, я чересчур взбодрился и напрасно: правая рука в стремлении дотянуться до зудящего от грязи хребта заклинилась и не хотела возвращаться в нормальное состояние. Я даже испугался, что так и загипсуют. У этого, что слева в палате, — вперёд, а у меня — назад. Кое-как вытащил и уже не дёргался от радости. Особое внимание уделил больной ноге, стараясь отдраить до стерильности, чтобы не шибало в нос привередливой врачихе, а то выставит пушкой, как у второго в палате.

— Скоро ты там? — поторопила добрая Ксюша в закрытую дверь.

А я и так уже как ангел. Осталось присобачить крылышки гипсовые. Как вспомнил о предстоящей экзекуции, так снова в дрых потянуло. Нет, я трудностей не боюсь, особенно чужих, а своих стараюсь избегать, обходить стороной, а ещё лучше — откладывать, пока не рассосутся. Сейчас припёрли, не получится. Вздохнул обречённо и поплёлся, готовый на всё.

В палате «пушка» спросил:

— Вымылся, что ли?

— Ага.

— Скоро перестанешь.

Совсем обрадовал. Но ненадолго: Ксюша снова заблажила:

— Лопухов!

Пройти бы мимо и прямиком домой. В байковом балахоне и на костылях дальше психиатрички не убежишь. Сдаюсь, палачи! Но знайте: если с головы ценного геологического специалиста, который найдёт крупное месторождение на Ленинскую премию, упадёт хотя бы один лишний волос, вы будете в ответе перед человечеством.

— Ты почему такой недисциплинированный? — встретила меня испепеляющим, отнюдь не лечебным, взглядом врачиха. — Если будешь нарушать внутренние правила, выпишу без лечения.

Я тут же сделал как можно более скорбное и испуганное лицо, прикидывая, чем бы надёжно насолить гипсовым архитекторам.

— В армии не служил?

Лучше бы она не спрашивала, не тревожила и без того воспалённую память.

— А как же! — отвечаю по-солдатски чётко и честно.

Перед дипломированием нас вывозили на стажировку в настоящую воинскую часть. Там мы впервые увидели гаубицу, которую 5 лет изучали по чертежам, и я навсегда запомнил две детали: дуло и дульную затычку. В части нам, естественно, были рады, одели как штрафников в списанную солдатскую форму без погон и, чтобы не мешали, заставили заниматься самой необходимой воинской наукой — шагистикой. Руководитель стажировки, майор, прогнав нашу интеллектуальную толпу строем и с песней, вытащил меня и назначил старшим, заставив ходить впереди всех и не портить ровной линии голов и песни. Он и не подозревал, какую подложил под себя мину! Через пару недель в часть неожиданно нагрянул однозвёздночный генерал и зачем-то вздумал проверять нашу боеготовность, не вызывающую до сих пор ни у кого сомнений. Мы уже лихо громыхали растоптанными кирзачами и громко, надрываясь, орали: «Маруся, раз, два, калина»… Что ещё надо бравому офицеру? Обнаружив дубовую тупоголовость, лампасник выбрал для инспекторской стрельбы из настоящей пушки меня, как старшего группы и, следовательно, самого подготовленного, будто не знал, недотёпа, что в армии в командиры назначают не по уму. После третьего моего выстрела генерал остановил оглушительную канонаду и сообщил, что поражена своя пехота. Признаться, я представлял худшее — что вообще никуда не попал.

— Что дальше? — спрашивает почему-то недовольный инспектор.

А я хоть и не настоящий офицер и, вероятно, уже им не буду, но знаю цену чести и потому, сделав по возможности строгое лицо, прошу:

— Товарищ генерал, дайте мне ваш пистолет.

Он опешил и некоторое время недоумённо смотрел на меня, потом до него, жирафа, дошло, захохотал:

— Да не попадёшь ведь! Нас перестреляешь, — и, смягчившись, приказал: — Чтобы духу их не было в части!

Так мы, благодаря моему успешному экзамену, не дослужили положенного месячного срока и досрочно заработали звёздочки младших лейтенантов. Обрадованные новоиспечённые офицеры дружно качали старшего, забыв поймать в последний раз, и я тогда понял, чем чревата скоропалительная слава.

— Плохо служил, — догадалась врачиха, — садись здесь, — показала на твёрдую сиротскую лежанку, застеленную клетчатой клеёнкой, на которой они, наверное, разделывают трупы. Я лучше бы прилёг, испугавшись, что вот-вот закружится голова, и вообще после бани почему-то стало жарко, душно и томительно. Да и лежать, всякий знает, лучше, чем сидеть или стоять. Но ослушаться на этот раз не осмелился, осторожно присел на холодную кушетку и уложил на неё раненую конечность.

— Ксюша, разматывай, — распорядилась белая генеральша, и шестёрочная Ксюша дисциплинированно взялась за грязный запылённый бинт, не выразив на полном гладком лице ни тени отвращения. Очевидно, грязь в ихнем стерильном заведении была обычным явлением. Наблюдая за её работой, врачиха, не глядя, привычно, натягивала на белые нерабочие руки резиновые перчатки мертвецкого цвета, и я мысленно одобрил: «Правильно, нас голыми руками не возьмёшь!»

— Кто это тебе так аккуратно забинтовал? У вас там есть фельдшер?

С усилием отвлёкшись от приятного ожидания боли, я принялся лихорадочно вспоминать, но фельдшера там не припомнил.

— Да нет, — выдавил испуганно, — девушка одна…

— Твоя?

— Кто?

Мы оба, не отрываясь, заинтересованно глядели на открывающуюся рану.

— Да девушка…

«Какая девушка? Плевал я на всех девушек вместе! Не до них», — лихорадочно подумал, переводя взгляд на пальцы врачихи, затянутые резиной и угрожающе сжимавшиеся и разжимавшиеся, и с ужасом представил, как она безжалостно вцепится в моё колено, вырывая куски мяса и кости.

— Марья завязывала, — и вдруг меня внезапно и счастливо осенило: — Она в прошлом году школу с медалью кончила, у нас временно, ищет работу, чтобы учиться дальше, — затарахтел я, задавливая страх и стараясь не потерять светлой идеи: — Возьмите к себе, не пожалеете. Дисциплинированная, умная, работящая…

Бинт смотался, улетел в ведро с мусором, и открылись заржавленные от крови буро-зелёно-серые листья подорожника, под которыми затаилась спрятанная Марьей боль. Ксюша тоже надела перчатки.