Иэн Макюэн - Черные собаки

• Название: Черные собаки
• Автор: Иэн Макюэн
• Издательство: Россмэн-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-353-03053-9

Когда-то они были молоды, полны грандиозных идей, и смысл жизни был виден в очищении человечества от скверны в огне революции… Но зло неуязвимо, если пребывает в надежном прибежище — в человеческом сознании, в душе. И сумма несчастий не уменьшится, пока оно обитает там. Без революции во внутреннем мире, сколь угодно долгой, все гигантские планы не имеют никакого смысла. Автор романа предоставляет героине понять это тогда, когда ее вселенная сузилась до стен палаты дома для престарелых.

---

Мне уже приходилось ездить с Бернардом в лондонских такси. Ноги у него едва не упирались в перегородку Мы только-только успели тронуться с места, водитель еще не успел переключиться с первой скорости, а Бернард уже выстроил у себя под подбородком колоколенку из пальцев и начал:

— Все дело в том…

Голосу его, в отличие от голоса Джун, не была свойственна резковатая аристократическая манера дикторов военного времени, он говорил тоном выше, излишне четко выговаривая каждый звук, — подобный голос мог, наверное, быть у Литтона Стрэчи[15] или у Малькольма Маггериджа,[16] так раньше говорили отдельные хорошо образованные валлийцы. Если вы не были предварительно знакомы с Бернардом и не успели проникнуться к нему теплыми чувствами, вам этот голос вполне мог бы показаться манерным.

— Все дело в том, что единство Германии — вопрос решенный. Русские, конечно, будут бряцать саблями, французы радостно размахивать руками, а британцы, как всегда, пробормочут что-нибудь невразумительное. Насчет американцев — кто знает, что им нужно, что им понравится? Но это и не важно. Немцы объединятся просто потому, что хотят этого, что это прописано в их конституции, и никто не сможет им помешать. И вероятнее всего, случится это еще скорее, чем кажется, потому что ни один канцлер, если он, конечно, в своем уме, не отдаст такой славы своему преемнику. И произойдет это на тех условиях, которые выдвинут западные немцы, поскольку именно они и будут за все это платить.

Собственные суждения он подавал как вполне устоявшиеся факты, буквально волнами излучая чувство уверенности в собственной позиции. От меня требовалось высказывать по ходу дела иные точки зрения, независимо от того, верил я в них или нет. Манера Бернарда вести личные разговоры сформировалась под влиянием долгих лет, проведенных в публичных дебатах. Хороший, острый спор — лучшая дорога к истине. И вот, пока мы катили в сторону Хитроу, я послушно начал приводить аргументы в пользу того, что восточные немцы, может быть, и не горят желанием расставаться с некоторыми особенностями своей социальной системы и по этой причине их ассимиляция может оказаться делом не таким уж и легким, что Советский Союз держит в ГДР не одну сотню тысяч солдат и при желании может оказать на исход ситуации весьма серьезное воздействие и что с практической и экономической точек зрения объединение двух систем может затянуться на долгие годы.

Он удовлетворенно кивал головой. Пальцы его по-прежнему подпирали подбородок, и он терпеливо ждал, когда я закончу, чтобы всерьез взяться за мои аргументы. Он методично выстроил их по порядку. Общенародное недовольство восточногерманским режимом набрало такую силу, что устойчивые привязанности к тем или иным аспектам системы всплывут на поверхность слишком поздно и примут форму ностальгии; Советский Союз утратил интерес к контролю над западными сателлитами. Сверхдержавой он на сегодняшний день остался только с точки зрения военной силы и отчаянно нуждается в доброй воле Запада и в немецких деньгах; что же касается практических трудностей объединения Германии, с ними можно будет справиться позже, после того, как политическое воссоединение обеспечит нынешнему канцлеру место в учебниках истории и даст неплохие шансы победить на следующих выборах — с учетом миллионов новых благодарных ему избирателей.

Бернард все говорил и говорил, судя по всему, не замечая, что такси уже остановилось возле терминала. Я наклонился вперед и выяснил, сколько мы должны водителю, покуда он пространнейшим образом отвечал на третью из сформулированных мною мыслей. Водитель развернулся и отодвинул стеклянную перегородку, чтобы послушать. Ему было за пятьдесят, лысый как колено, с пухлым на младенческий манер лицом и большими выпуклыми глазами невероятной, сияющей голубизны.

Когда Бернард закончил, водитель тоже решил высказаться:

— Ага, а потом че будет, а, земляк? Фрицы опять начнут набирать силу. Вот тут-то и начнется самая настоящая фигня…

Как только раздался голос шофера, Бернард вздрогнул и принялся нашаривать ручку одной из своих сумок. Последствия германского воссоединения, вероятнее всего, стояли в его программе следующим номером, но, вместо того чтобы снизойти, хотя бы на минуту, до дискуссии с водителем, Бернард явно растерялся и принялся скрестись в дверь.

— И где тада будет вся ваша стабильность? — вопрошал шофер. — Где будет ваш баланс сил? И будет у нас на востоке Россия, которая покатится к черту в пекло, и все эти мелкие страны, Польши там всякие, по горло в дерьме, в долгах и так далее…

— Да-да, вы правы, над этим действительно стоит задуматься, — сказал Бернард, выбравшись на спасительный тротуар. — Джереми, как бы нам на самолет не опоздать.

Водитель опустил стекло в окне.

— А на западе вот вам Британия, у которой в европейской политике своей игры нет. И которая никак не сподобится вынуть язык из американской жопы. Простите, что я по-французски. Кстати, о французах. У нас, мать вашу, еще и французы под боком!

— До свидания, благодарю вас, — прокуковал Бернард, подхватил сумки разом и рванул с ними куда глаза глядят, лишь бы подальше.

Я нагнал его возле автоматических дверей терминала. Он поставил передо мной сумку, потер правой рукой левую и сказал:

— Я просто не выношу, когда водилы начинают читать мне лекции.

Ничего удивительного в этом не было, но у меня возникла еще одна мысль — что Бернард как-то чересчур разборчив в выборе партнеров по дискуссии.

— Тебе не кажется, что ты утратил связь с массами?

— А у меня ее никогда и не было, мальчик мой. Идеи — вот моя специальность.

Через полчаса после взлета мы взяли с тележки с напитками по бокалу шампанского и подняли тост за свободу. После чего Бернард вернулся к вопросу о связи с массами.

— Джун это всегда умела. Она могла поладить практически с любым человеком. Она бы и с этим таксистом сцепилась. Удивительное качество в человеке, который выбрал жизнь отшельника. По большому счету, она была куда лучшим коммунистом, чем я.

В те дни упоминание о Джун вызывало во мне легкое чувство вины. Со времени ее смерти в июне 1987 года я так ничего и не сделал с книгой, которую хотел написать, опираясь на ее воспоминания, разве что привел в порядок записи и сложил их в папку. Работа (я руководил маленькой издательской компанией, которая специализировалась на школьных учебниках), семейная жизнь, переезд в прошлом году — обычный набор все и вся объясняющих причин как-то меня не успокаивал. Может быть, поездка во Францию, bergerie и все, что с ней связано, заставят меня вновь взяться за дело. Кроме того, и Бернарда мне еще хотелось кое о чем расспросить.

— Не думаю, что Джун восприняла бы это как комплимент.

Бернард поднял свой плексигласовый бокал, чтобы солнце, заливавшее салон самолета, заиграло на пузырьках шампанского.

— В нынешние времена мало кто воспринял бы это как комплимент. Впрочем, пару лет за правое дело она билась как тигрица.

— До Горж де Вис.

Если я начинал вытягивать из него информацию, он чувствовал это сразу. Не глядя в мою сторону, он откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

— Что, опять пришла пора поговорить о былых временах и о жизни?

— Надо же когда-то довести дело до конца.

— Она когда-нибудь рассказывала тебе, какая у нас с ней вышла ссора? В Провансе, на обратном пути из Италии, примерно за неделю до того, как мы добрались до Горж?

— Нет, кажется, ни о чем таком она не упоминала.

— Дело было на железнодорожной платформе возле маленького городка, названия которого я уже не помню. Мы ждали пригородного поезда, который должен был довезти нас до Арля. Крыши над перроном не было, фактически это была скорее даже не станция, а просто остановочный пункт, да еще и полуразрушенный. Комната ожидания выгорела дотла. Стояла жара, тени не было, и присесть тоже было негде. Мы устали, а поезд опаздывал. И, кроме нас, на станции никого не было. Прекрасная декорация для первой семейной сцены.

В какой-то момент я оставил Джун стоять рядом с вещами и прошелся до конца платформы — ну, знаешь, как это бывает, когда время тянется медленно, — до самого края. Там все было как после бомбежки. Должно быть, опрокинули бочку смолы или краски. Каменный настил разворочен, между выломанных плит сухие клочки бурьяна. На задах, с противоположной стороны от железнодорожного полотна, были на удивление буйно раскинувшиеся заросли земляничного дерева. Я стоял и любовался ими, а потом заметил на одном из листьев какое-то движение. Я подошел ближе, и на тебе — стрекоза, огненный дартер, Sympetrum sanguineum, самец, ну, знаешь, такой ярко-красный. Не то чтобы они были особенно редкими, но экземпляр попался просто великолепный, огромный.

Вне себя от восторга я поймал его обеими руками, со всех ног побежал по перрону туда, где стояла Джун, заставил ее взять стрекозу в руки, а сам полез в чемодан за походным набором. Я открыл ящичек, вынул морилку и попросил Джун отдать мне насекомое. А она стоит и стоит, сжав руки вот эдак, и смотрит на меня со странным таким выражением, едва ли не с ужасом. И говорит: «Что ты собираешься делать?» А я ей: «Хочу забрать ее домой». Она стоит, где стояла. И говорит: «То есть ты хочешь сказать, что собираешься ее убить». — «Ну конечно, — отвечаю я. — Красавица-то какая». Тут она сделалась на удивление спокойной. «Она красивая, и поэтому ты собираешься ее убить». Ну а теперь давай вспомним, что Джун выросла чуть ли не в деревне, и никаких угрызений совести по поводу убийства мышей, крыс, тараканов, ос — короче говоря, всего, что мешало ей жить, — за ней прежде не водилось. Жара стояла смертная, и время для того, чтобы затевать дискуссию о правах насекомых, было не самое подходящее. Вот я ей и говорю: «Джун, иди сюда и дай мне стрекозу». Может быть, я это сказал слишком резко. Она отступила на шаг, и по лицу было видно, что она мою находку вот-вот выпустит. Я ей говорю: «Джун, ты же знаешь, как это для меня важно. Если ты отпустишь стрекозу, я тебе этого никогда не прощу». Она стоит и не знает, что делать. Я повторил еще раз то же самое, и тут она подходит ко мне чернее тучи, сует стрекозу мне в руки, стоит рядом и смотрит, как я кладу ее в морилку, а морилку — на место. Пока я упаковывал все обратно в чемодан, она молчала, а потом вдруг — может быть, с досады, что вовремя не отпустила стрекозу на волю, — она вдруг вспылила и набросилась на меня с упреками.