Владимир Казаков - Голубые капитаны

• Название: Голубые капитаны
• Автор: Владимир Казаков
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Детские остросюжетные
• Год: 1984

В книгу включены остросюжетные повести «А-7 уходят в ночь», «Время в долг» и роман «Тревожный колокол», объединенные главными героями — летчиками войны и мирного труда. Трилогия о капитанах неба выходит в серии для подростков.

---

— У вас!.. Нет, чертовщина! Здесь откуда… у вас?

— А? — не понял Семен, с тревогой поглядывая на командира, застывшего с приподнятым над столом медальоном. — Вы о нем? В детском доме отдали с другими вещами. Сказали, мой. Маруся утверждает, что я не похож на этого пацана.

— Мальчик чернявый, и лицо длинное, а Сеня в его годы наверняка был как лен, — подтвердила Мария. — Он не раз посылал фотокопию с военного…

— Мария!

Остановленная окриком Семена, она запнулась, нахмурилась, и вдруг лицо ее озарилось надеждой:

— Вы что, узнали кого, Борис Николаевич?!

Романовский нарочито небрежно закручивал цепочку на пальце.

— Померещилось… — сказал он. — Авиационная эмблема на петлице привлекла. Давно уж такую форму не носят летчики. Красива, а?

— Там формы не видно. Один воротничок. И птичку незаметно! Вы знаете этого военного, Борис Николаевич?

— Если очень захочешь, птичку можно различить, Маша, — грустно сказал Семен. — Белая… большая белая птица… Я ее пацанчиком во сне видел, да и сейчас иногда вижу.

Большая. Белая. И клекот как зов… Это она позвала меня в небо.

— Я понимаю, Семен, образность сказанного и…

— Принесла она меня в небо. В сверточке. Распеленала. Выпустила в самостоятельный полет. Годы минули с тех пор, а я, Борис Николаевич, все еще держу курс жизни только по приборам. Какие приборы? — телевизор, кино, книги… Извините за бестактность, но иногда рот уважаемого Сурена Карапетовича и ваш временами мне кажется прибором для вещания прописных истин. В слепом полете я, понимаете?

— Если пилот в облаках не верит приборам, он сваливается в штопор, теряет пространственную ориентировку.

— Хочу жизнь понять сам…

— В одиночку долго летать в облаках будешь, Сема.

— Это я уже понял. С кем-нибудь в ногу мне надо пройти. Вот и выбираю. С Терепченко? С вами? С бывшим начснабом, выгнанным с работы?

— Для пробы шагни по дорожке начснаба, сладко поживешь, как сыр в масле будешь кататься.

— Была и такая мыслишка, да вдруг встал передо мной Павка Корчагин, растопырил руки и сказал: «Не туда прешь, Семен Родионович! Чтоб жизнь прожить не совестясь, не только дела, но и помыслы должны быть чистыми!» — Семен улыбнулся — Врезал он мне, а?.. Книги хорошо, а живой пример… А в общем, мы не о том, наверное, говорим. Маша вон соскучилась. Желаете песню? Новую. Только для вас. Машенька, дай гитару!

Пилоты одно скрывают —

Пытай, никому не скажут,—

Что, от земли отрываясь,

Стремится обратно каждый.

Что, от земли отрывая,

К звезде уводя корабли,

Частицу души оставляют

Они человеку земли.

И слышно в кабинах нам даже,

Как губы беззвучно зовут,

Ну кто же поверит, коль скажут,

Что в небе пилоты живут?

Пилоты всегда скрывают —

Пытай, никому не скажут,—

Что, от земли отрываясь,

Стремится обратно каждый!..

— Оказывается, ты не только басни пишешь?! Нам песня жить и любить помогает, да?

— Так же, как и вы, Борис Николаевич, не одни фельетоны строчите.

— Спасибо за песню. Пойду… Не дадите ли на время мне медальон? Я попиливаю безделушки из оргстекла, и хотелось бы снять узор с него. Уж больно работа филигранная.

— Возьмите, — неохотно согласился Семен. — Только не потеряйте. Папой и мамой у меня был детдом, и хочется сохранить о нем память.

* * *

Этот ночью Романовский записал в дневнике:

«У Семена оказался медальон майора Дроботова. Как он попал к нему? Неужели из чужих вещей? А может, все-таки…

Я, как наяву, вижу сцену, когда майор поздравлял Катю с первым сбитым самолетом и, показывая медальон, сказал: «Если бы не фотокарточки, наградил бы тебя, Катюша, вот этим талисманом. Механик подарил. Отправлю своему Сеньке с оказией…» Сеньке! Сына майора тоже звали Семен!.. А может быть, он сказал «Саньке»? Александр?

Не надо больше об этом. Не обнадеживай себя, Романовский. Столько лет ничего, и вдруг. Фамилия у парня другая. Лучше пиши о работе!

Как поставить на ноги Васю Туманова? Рецептик бы, рецептик! «Выбираю, с кем из вас шагать в ногу», — сказал Семен. Ноги-ноги, тропинка, следы. Следы на земле. «Что, от земли отрываясь, стремится обратно каждый!»… Мысли прыгают, пишу не то.

А все-таки сына майора звали Семеном. Надо узнать все о Пробкине, проследить его путь с дней войны.

«И слышно в кабинах нам даже, как губы беззвучно зовут»… Василек Туманов… Да, город закрывает туманом… Очень искусно вырезан медальон… Надо идти мыть посуду. Открылась форточка. Ветер с «чертова угла» — жди грозу».

* * *

А наутро никто не мог понять, как Романовский упросил руководителя полетов выпустить его в сбесившееся небо, да еще на «спарке» с Васей Тумановым.

В воздухе круговерть. Едва самолет оторвался от земли, сразу же попал в грозовую, ошалело бурлящую купель. Глухие удары сотрясали машину, крылья вибрировали, скрежетала обшивка. Самолет потонул в серой мути облаков.

Романовский передал управление Василию. Тот был хмур, его слегка лихорадило, но он боялся показаться растерянным. Времени он не ощущал и не мог определить: Романовский остановил бортовые часы. Машина, будто чувствуя неуверенность пилота, рыскала по курсу и высоте. Романовский делал вид, что не замечает этого. И Василий, бросив взгляд на спокойное лицо командира, почувствовал себя немного лучше».

— Закури.

— Я только балуюсь иногда.

— Вот и побалуйся!

Василий взял папиросу губами, не снимая рук со штурвала. Потянулся к огоньку и сразу же отпрянул от руки Романовского, выправляя завалившуюся машину.

— Прикуривай.

Василий прикурил, выпустил клуб дыма, вцепился глазами в приборы. Дым ему мешал, слезил глаза, лентовидной полосой тянулся в сторону Романовского и туманил авиагоризонт. Но вынуть изо рта папиросу Василий не решался — для этого нужно было сиять одну руку со штурвала.

— Увеличь обороты на двести.

Будто не слыша, Василий вел машину в прежнем режиме.

— Увеличь обороты на двести! — жестко приказал Романовский.

Пришлось пилоту снять руку с правого рога штурвала и взяться за сектора газа.

— А левой вынь папироску изо рта.

— Возьмите управление.

— Зачем оно мне! Самолет пойдет ровно и без нашего вмешательства… Ну вот, видишь! А теперь и штурвал и папиросу держи только левой.

— Как это?

— Двумя пальцами цигарку, тремя — штурвал… Правую, правую оставь на секторах!

Через несколько минут у Василия начали появляться те единственно верные экономные движения, которые свойственны летчику, хорошо чувствующему динамику полета. Только резковатыми были они.

— Понежней, Вася! Помни, что самолет — существо мужского рода, пока он стоит на земле, а когда поднимается в воздух — его нужно именовать машиной, как существо женского рода. Непостоянный и капризный характер дает себя знать. И не секрет, что женщины любят ласку, — пошутил Романовский.

Василий ответил доверительной улыбкой.

— У тебя потухла папироса. Прикури.

— Я не хочу больше, товарищ командир.

— На вот новую. Дыми, дыми! Папироса тухнет у тебя от излишнего напряжения. Не устал? Может быть, я?

— Что вы! Устану, сам скажу.

Постепенно стрелки приборов твердо заняли свои место, показывая ровный горизонтальный полет.

«Почти в форме! — порадовался Романовский, видя, как спокойно Василий достает из кармана брюк носовой платок. — Сейчас я тебе сюрприз поднесу». Он наклонился вперед, закрыл головой кнопки управления и незаметно нажал одну из них.

Приборная доска и все, что было перед Василием, качнулось влево. Мысли и действия пришли одновременно: сдал левый мотор! Правая педаль с силой толкнула и отодвинула ногу Романовского. «Молодец! — подумал он. — И платок не бросил, а успел положить в карман».

А Василий уже кричал в пустоту:

— Левому флюгер! — И потянулся рукой.

— Есть флюгер! — Романовский сам нажал кнопку флюгирования.

Воздушный винт левого двигателя, вяло прокрутившись, остановился в горизонтальном положении ребром к потоку.

Лицо Василия побледнело, нос заострился, глаза сверкали настоящей злобой, будто он боролся с врагом. Он стал похож на хищную птицу, вцепившуюся в свою жертву — штурвал.

«Вот так голубой Василек!» — заулыбался Романовский, казалось, что пригоршни солнечных брызг, прорвавшись сквозь облака, рассыпались в широко открытых глазах командира. Он протянул руку к приборной доске и включил секундомер.