Виктор Брачев - Травля русских историков

• Название: Травля русских историков
• Автор: Виктор Брачев
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-9265-0236-5

В книге В. C. Брачева показаны преследования и издевательства, которым подвергались известные русские историки С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле и др. за свою национально-патриотическую позицию и великодержавный подход в освещении российской истории. В наше время подобным же гонениям подвергся со стороны «демократических» кругов петербургском общественности и науки один из самых значительных историков современности И. Я. Фроянов. Как указывает автор, определенным слоям научной и околонаучной интеллигенции чрезвычайно не нравится, когда Россия предстает в истории во всем своём величии и могуществе.

---

Агранов: Вы сказали Ольденбургу, что хранятся такие акты?

Платонов: Да, но должен сказать, не придал значения уникального, потому что из литературных источников знал, что несколько раз переделывался текст.

Агранов: По воспоминаниям Шульгина известно, что подлинник, на котором подписывался Николай, имел подчистку.

Платонов: Я не заметил. Должен сказать, не придал значения.

Агранов: Вы сказали, в 1926 г.?

Платонов: Не помню: в 26-м или в начале 27 г.

Агранов: Никакого распоряжения не давали?

Платонов: Нет.

Фигатнер: Только Ольденбургу сказали?

Платонов: Ему только.

Фигатнер: Я ставил вопрос (когда мы с Вами имели беседу), Вы сказали, что сообщили Президиуму.

Платонов: Не помню. Может быть.

Агранов: Скажите, Старицкий — это не мифическая личность, а действительно сенатор?

Платонов: Да, сенатор Временного правительства. Дьяконов — академик Дьяконов, кажется, был директором одного из отделений Библиотеки.

Агранов: Почему Вы считаете необходимым дальнейшее сохранение тайны этого документа и оставление его в пакете, где написано: «от Старицкого»?

Платонов: Не считал нужным предавать огласке в силу общего распоряжения, которое действовало и действует сейчас.

Фигатнер: На основании постановления комиссии?

Платонов: Да.

Агранов: Вы сообщили комиссии, какие документы у Вас имеются?

Платонов: Да, комиссии был сообщен перечень документов. Для меня это была вещь довольно тяжелая. Дело в том, что это было в 26–27-м гг. Я убедился, что в Рукописном отделе царит большой беспорядок…

Агранов: Какой беспорядок?

Платонов: Например, этот документ был тоже записан неправильно. Затем, целый ряд был замечен других неправильностей со стороны Срезневского. Это было как раз в тот период, когда такого материала у меня накопилось много. Если бы я был в Ленинграде тогда, когда шло это дело (сообщение Совнаркому о том, что у нас есть), тогда другое дело. Но, насколько я знаю, в это время здесь не было даже Ольденбурга. Меня тоже не было. Я об этой бумаге не знал довольно долго. Если бы я знал, я бы этого не допустил. Это, конечно, большая неисправность. Библиотека в отдельности не показана. Под влиянием таких впечатлений я попросил назначить ревизию Рукописного отдела. Она была сделана. Документ о ней находится в архиве Библиотеки. Эта ревизия раскрыла некоторые неисправности и повела за собой ряд практических мероприятий и предложений. Кое-что из материалов мы сочли возможным отдать владельцам, кое-что решили присоединить к фонду Библиотеки… Мы начали раскрывать архив Берга. Все это было представлено Президиуму как результаты ревизии. Президиум согласился с выводами комиссии. Это было сообщено в Библиотеку и осталось без внимания.

Петерс: В протоколах Президиума это есть?

Платонов: Я думаю, есть.

Фигатнер: Когда было?

Платонов: 26-й, начало 27-го г. Я просил вторичную ревизию. Такая ревизия была, и надо сказать, что мы констатировали неисполнение. И в результате решения опять остались неисполненными.

Фигатнер: Почему?

Платонов: Ведь за всем не усмотришь… На третий год должность в академической Библиотеке я не взял, так как чувствовал, что бессилен убрать того, кто являлся причиной беспорядка.

Фигатнер: Кто был причиной беспорядка?

Платонов: Срезневский.

Агранов: Я согласен, что Срезневский и тот, кто, подписав документ, допустили неправильность…

Платонов: Один Срезневский.

Агранов: Явно беззаконную. Но Вы отдавали отчет, что скрывать документ государственной важности от советской власти нельзя?

Платонов: Как скрывать?

Агранов: В пакете на имя неизвестного Старицкого. Совершенно недопустимо. Как же Вы оставили документ?

Платонов: Извините, у меня другая точка зрения. Академия в течение этих лет сохранила очень много материала. Она действительно сохранила очень много. Нет доказательств, что она утеряла хотя бы один документ. Это я говорю уверенно.

Агранов: Я это не говорил.

Платонов: Мы смотрели так: у нас надежное место хранения…

Фигатнер: Но хранятся акты отречения.

Платонов: Я свою точку зрения сказал. Эти акты не представлялись мне уникальными. С другой стороны, у нас не было представления о том, что эти бумаги имеют актуальное значение на данный момент и на будущее.

Фигатнер: Отречение Михаила — в одном экземпляре. Для нас нет сомнения, что другого (отречения) Николая не существует. Но писанный рукой Михаила документ — уникальный.

Петерс: Но Вы знали, что идет поиск этого документа?

Платонов: Я не знал.

Агранов: Вы могли считать документ не уникальным, но оставить его, документ исторической важности, без имени, в пакете и ящике стола Срезневского…

Платонов: Он оставался в описи.

Фигатнер: Он вошел за № 607?

Агранов: Почему не легализовать акт отречения Николая II?

Платонов: Но никакого умысла не было и не могло быть.

Агранов: Представьте, мы имели показания лиц, которых опрашивали сегодня и которые говорят, что это умышленно скрывалось.

Платонов: Решительно протестую!

Агранов: Я не говорю о том, что Вами, но факт тот, что этому документу придавалось какое-то особое значение и не было никакого желания к его огласке. Такие настроения существовали?

Петерс: Стремились, чтобы это знал небольшой круг лиц?

Платонов: В пределах Библиотеки?

Петерс: Нет, в пределах Академии.

Платонов: На это ничего не могу сказать.

Агранов: Документ этот был передан Старицким и Дьяконовым через Котляревского к Срезневскому?

Платонов: Да, я могу для доказательства, что мы ничего не скрывали, сослаться на то, как мы передавали карточный каталог Третьего отделения. Нам не поступило в течение этих лет ни одного замечания о том, чтобы что-нибудь утаено. Не знаю, знаете ли Вы, но на основании карточек всегда можно узнать, что скрыто. И вот ни одного замечания о том, что что-нибудь утеряно или скрыто, не было. Здесь у нас остались пачки документов, которые рабочие просто забыли, но ничего не было скрыто. Вы мне раскрываете такую точку зрения, которая мне не была известна, — то, что правительство эти документы искало.

Агранов: Я не так говорил. Дело в том, что документы, которые оказались здесь, не находятся в распоряжении тех хранилищ, которым дается по праву их хранить.

Платонов: Никто из Управления делами Совнаркома не делал нам замечания о том, что у нас имеются интересные документы и что они не возвращены.

Фигатнер: Вы в 26-м г. у покойного академика Модзалевского видели расписку о том, что Дьяконов передал этот документ Срезневскому?

Платонов: Я этой четвертушки в точности цитировать не могу, потому что она у меня была полчаса»{127}.

Ситуация таким образом прояснилась. С. Ф. Платонов упорно стоял на том, что своевременное «недонесение» в Совнарком СССР о хранящихся в Академии наук экземплярах отречений Николая II и его брата Михаила, как и хранение в ее архивохранилищах других «компрометирующих» ее с общественно-политической точки зрения документов, есть не злой умысел, а результат случайного, в общем-то, стечения обстоятельств, в том числе и личного порядка — небрежное отношение к своим обязанностям заведующего Рукописным отделением Библиотеки Академии наук И. И. Срезневского. «Эти документы мы сберегли, и Вы их получили»{128}, — подчеркнул С. Ф. Платонов.

Пикантность ситуации с обнаружением в Библиотеке Академии наук отречений от престола Николая II и его брата состояла в том, что главный виновник сложившегося положения академик С. Ф. Ольденбург отказался в ходе допроса подтвердить версию, которую защищал С. Ф. Платонов, заявив, что он не помнит такого разговора («Я не могу точно вспомнить»){129}. Конечно же, следствию не представляло большого труда «расколоть» С. Ф. Ольденбурга и заставить его вспомнить, причем не только об отречениях. Но С. Ф. Ольденбурга, по некоторым не вполне понятным причинам, решили все-таки не трогать, и отвечать за случившееся пришлось как бывшему директору БАН одному только С. Ф. Платонову и его заместителю С. В. Рождественскому.

Другим вопросом, интересовавшим комиссию, стало выяснение того, по чьей же все-таки вине бывший шеф жандармов В. Ф. Джунковский, передавший в начале 1920-х гг. Академии наук свой личный архив, пользовался дальнейшим правом беспрепятственного и бесконтрольного, по сути дела, доступа к нему.