Анатолий Ириновский - Жребий

• Название: Жребий
• Автор: Анатолий Ириновский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Что есть Зло, а что есть Добро? Можно ли их поменять местами? Какова причастность на земле к этим явлениям Бога, Сатаны и человека? Как возникло человечество согласно постулатам христианской концепции? Что такое тоталитаризм? Все эти вопросы и составляют содержание романа "Жребий". Почему "Жребий"? Потому, что детям, родившемся накануне войны, выпала вот такая судьба. Произведение имеет подзаголовок: фантасмагороический роман о Боге, Сатане и человеке. Сюжетно в нем идет речь о несостоявшейся сделке между Сатаной и человеком. Сатана предлагает перестроить Вселенную, сделав жизнь человека бессмертной. Но чтобы Вселенную перестроить, нужны усилия всех людей. Сатана нуждается в талантливом помощнике, который бы довел до сознания людей несовершенство существующего мира и суть замышляемого. На самом же деле благие намерения Сатаны являются лишь камуфляжем его страстного желания захватить трон Божий. Параллельно мифологической линии в романе дан реалистический ряд, где захват всемирной власти, аналогичный идеям Сатаны, исповедуют защитники тоталитарной системы. Тоталитаризм в той или иной форме был и остается трагедией многих поколений. Он наднационален и присущ разным формациям. Поэтому тема романа есть, по сути, темой изображения вечной борьбы Добра и Зла. Эта оппозиция, развернутая в рамках отношений между Богом, Сатаной и людьми, оказывается для героев романа судьбоносной. Обе линии — и мифологическая, и реалистическая — естественно переплетаются, и обе несут в себе "и жизнь, и слезы, и любовь". В романе частично использованы принципы построения, характерные для детективного жанра. Он динамичен, диалогичен, легко читается, несмотря на свою философскую подоплеку. Может быть инсценирован. Роман адресован широкому кругу читателей, написан на русском языке с элементами вкраплений просторечий и арго.

---

Но пробиться до их самолюбия Нетудыхину так и не удалось. Мальчишки пребывали в мажорном настроении, да и не хотелось ему в такой день выглядеть в их глазах занудою. На прощанье они вручили Тимофею Сергеевичу пакет с яблоками.

— От баб, — сказал Приварников. — Ну и от нас тоже, конечно, как от доставщиков.

Потом Тимофей Сергеевич узнал, что яблоки эти передала ему собственно Даша Надлонок. Мальчишки пожелали ему скорейшего выздоровления и ушли.

Состояние здоровья его меж тем не улучшалось. Обычно утром, после приема таблеток и капельницы, боли смягчались. А ночью они возобновлялись вновь. Нетудыхин с тревогой думал о том, как бы этот язвенный диагноз не обернулся еще худшей какой-нибудь болячкой.

На День Победы к нему пожаловала Галина Александровна, заменявшая его уроки. Он поджидал ее уже давно. Собирался даже после праздника позвонить ей в школу. И вот, наконец, она пришла сама.

На улице покрапывал весенний дождик. Они сидели в вестибюле больницы.

— Ну, — говорила Галина Александровна, — ты долго еще будешь тут филонить? Взвалил на меня, как на старую лошадь, все уроки и отлеживаешься. Нехорошо, Тимофей Сергеевич, замучили меня твои гаврики. Домой прихожу полностью выжатая.

— Потерпи немного, — успокаивал ее Нетудыхин. — Возможно, меня скоро выпишут.

Но когда он вручил ей список учащихся, на которых просил обратить особое внимание при экзаменовке, Галина Александровна поняла, что Тимофей Сергеевич выписываться пока не собирается.

— Послушай, Нетудыхин, — сказала она фамильярно (Галина Александровна иногда позволяла себе такую вольность), — ты что, перепугался этого хромоногого ортодокса, что ли? Ты владеешь своим предметом! Плевать на него надо! Директор! Они приходят и уходят, а мы остаемся. Я, знаешь, сколько их пережила здесь? — Галина Александровна работала в школе со дня ее открытия. — Этот — тринадцатый.

Нетудыхин невольно удивился.

— Не может быть! — сказал он.

— Что не может быть?

— Чтобы он был тринадцатым.

— Я тебе их могу по пальцам пересчитать. Такие типы приходили… И уходили. А ты прячешься.

— Откуда ты взяла, что я прячусь? Чепуха какая-то. Я болен. Зря ты обо мне так думаешь, — огорченно сказал Тимофей Сергеевич.

— Ну, не обижайся, — сказала Галина Александровна. — Может, я и не права. Значит, мне так показалось. А что у тебя собственно болит? С чем ты лежишь в терапии?

— Желудок. Язва.

— У-у, это серьезно, — сказала Галина Александровна. — Нервы. Или питаешься безалаберно. Жениться тебе надо, Тимофей Сергеевич.

"Еще одна сваха нашлась", — подумал Нетудыхин. Однако промолчал и вновь вернулся к списку учащихся.

— По восьмым классам, — сказал он, — я там включил троих: Батурин, Кондаков и Самаркина. Это чистые двоешники. Но им надо ставить тройки. От них все равно толку в школе не будет никакого. Пусть идут в жизнь. Мой класс: Титов, Мукоед и Даша Надлонок — эти тянут на медаль. Я тебя прошу, Галина, не зарежь. Им идти учиться дальше.

— Я все-таки надеюсь, что к экзаменам ты из больницы уже выйдешь, — сказала Галина Александровна.

— Возможно. На всякий случай список не теряй.

Потом заговорили о школьных новостях; кто, где, с кем? Эти новости, правда, не очень интересовали Тимофея Сергеевича, так как были уже известны ему из уст Натальи Сергеевны. Но в интерпретации Галины Александровны они подавались приправлеными уксусом сарказма и горьким перцем сатиры. Едка, едка была Галина Александровна, недаром ее языка побаивались учителя. Жизнь школы в ее преломлении выглядела рутинно-ничтожной и достойной сожаления. А может, она частично и была такой в самом деле, эта шкрабовская жизнь с ее суетно-мелочной назидательностью.

Прощаясь, Тимофей Сергеевич записал номер домашнего телефона Галины Александровны, пообещав ей позвонить, если лечение его вдруг слишком затянется. Однако на этот счет у Тимофея Сергеевича имелись свои соображения. Ему необходимо было не только основательно подлечиться, но и выбить у лечащего врача справку, что больной Нетудыхин остро нуждается в санаторно-курортном лечении. Это предоставляло Нетудыхину право требовать от администрации немедленного отпуска.

Выздоровление, впрочем, шло медленно. Нетудыхин впервые серьезно задумался над своим здоровьем. Оказалось, что оно, елки-палки, — нечто вроде хозяйства, которое надо вести с достаточной грамотностью, чтобы не обанкротиться однажды перед самим собой. Но в его ли это натуре было прислушиваться ко всяким мелочам в самом себе? Где-то там, внутри, что-то у него иногда болело, да. И со временем проходило. Где-то что-то подкалывало или тупо ныло — и тоже проходило. И жил он так, как жилось, ел, что приходилось, а собственное физическое самочувствие оставалось для него всегда делом второстепенным. Теперь за такую небрежность приходилось расплачиваться.

На исходе мая боли, наконец, унялись. Больничная жизнь ему осточертела и казалась уже невмоготу. Нетудыхин стал проситься на выписку.

Была суббота. Его позвали в ординаторскую.

— Ну что? — спросил лечащий врач. — Как мы себя чувствуем?

— Да ничего, слава Богу, — сказал Нетудыхин. — Пора, наверное, выписываться.

— Да, возможно. Я посмотрел рентгенограмму и должен вас обрадовать: язва ваша почти зарубцевалась. Хотя процесс еще не завершен. Курить бросили?

— Не совсем, — сказал правду Нетудыхин. — Одну-две сигареты в день выкуриваю.

— Нельзя. Я же предупреждал вас, при язвенной болезни курение категорически запрещено. Вы раздражаете рану никотином. Ну, не мне вам говорить о таких элементарных вещах. Бросьте — и все. В конце концов, это в ваших интересах.

Нетудыхин пообещал бросить окончательно. Потом заговорили о санаторно-курортном лечении. Врач сказал:

— Вообще-то, оно рекомендуется через полгода после принятия курса лечения. Но если у вас есть возможность добыть путевку сейчас, я дам вам такую справку. Придете в понедельник и получите ее вместе с больничным листом у старшей сестры.

Нетудыхин поблагодарил, и на этом они расстались.

А через полчаса, по дороге домой, Тимофей Сергеевич уже звонил из уличного телефона-автомата Наталье Сергеевне. Вечером он собирался быть у нее.

Кузьма, обрадованный до визга возвращением Тимоши, устроил в квартире приветственные танцы с лаем. И опрыскал мочой Нетудыхину брюки, стервец. Захаровны дома не оказалось. Где-то она с утра путешествовала.

В школе его возвращение приняли без особых эмоций. Искренне обрадовалась одна Галина Александровна. "Ну, наконец-то! — сказала она, крепко пожимая ему руку. — Жив-здоров, явился! Слава Богу!" Через день предстояло сочинение в выпускном классе, и ей трудно было бы управиться без Тимофея Сергеевича.

Больничный лист и справку Нетудыхин сдал профоргу. Завуча же попросил отправить его в отпуск сразу же после окончания экзаменов. Ни о нагрузке на будущий год, ни о ремонте своего класса-кабинета Тимофей Сергеевич не обмолвился ни словом. А директору на глаза Нетудыхин старался не попадать.

И все-таки, через пару дней, ему пришлось столкнуться с шефом в коридоре школы.

— Тимофей Сергеевич! — сказал обрадовано Ахриманов, будто он и не знал, что Нетудыхин уже вышел на работу. — Рад вас приветствовать! — Совершенно неожиданно он протянул Нетудыхину руку. Тот оторопел. Оглянулся — никого вокруг нет.

— Да пошел ты…! — И Нетудыхин послал Ахриманова на те три знаменитые буквы, которые уберегли русскому народу столько нервов. Ахриманов не без конфуза убрал протянутую руку.

— Зачем же вы так? — сказал он с некоторым смущением. — Я совершенно искренне рад вашему выздоровлению.

— Да? А я не болел. Я ключик для тебя подгонял-подпиливал. Чтобы он подошел к тебе сразу, не капризничая. Теперь ты у меня в кармане. Понял? — Нетудыхин похлопал себя по штанам, как будто ключ этот был и в самом деле материальным и находился у него тут, в брюках.

Сатана побледнел.

— Вот видите, — сказал он. — А я, старый глупец, переживал за вас. У меня ведь правило есть: лежачего не бить. Но вы страшный и злой человек, Тимофей Сергеевич…

Разговор их, к сожалению, на этом оборвался: в коридоре показалась группа учеников. Пришлось разойтись.

Конечно, это был чистейший блеф со стороны Тимофея Сергеевича. Никакого ключика он на самом деле пока не нашел. Но он еще раз убедился в том, что Сатана все же допускает возможность такого ключа и даже, видимо, побаивается, как бы Тимофей Сергеевич не отыскал его. Значит, надо думать, думать, пока не будет найден выход.

Теперь, после больницы, домой Нетудыхин возвращался, как в райскую обитель: тишина, можно поработать. Правда, Захаровна ни с того ни с сего опять стала не в меру повелевать, и в ее голосе вновь зазвучала командная интонация. Днями она заявила ему: