Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

• Название: Орджоникидзе
• Автор: Илья Дубинский-Мухадзе
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Вся жизнь Серго Орджоникидзе, большая, прекрасная и могучая, как песня, - это страницы героической истории партии и социалистической революции.

В глубоком подполье при царизме, в боевых дружинах иранских революционеров и в Шлиссельбургской крепости, в Париже, Праге и в насквозь промерзшей якутской деревушке Покровское, на фронтах гражданской войны, в Рабкрине и БСНХ Серго не знает страха и сомнений. То преследуемый по пятам профессиональный революционер, то могущественный чрезвычайный комиссар огромных территорий, то организатор нового большевистского подполья в тылу у Деникина и в захваченной меньшевиками Грузии, то командарм шестимиллионной армии индустрии, в горе и в радости, всегда он прямой, твердый, смелый Большевик. Из самых близких Ленину.

Книга писателя И. М. Дубинского-Мухадзе, уже известного читателям серии "Жизнь замечательных людей" по книге "Ной Буачидзе", - одна из первых попыток воссоздать образ Серго Орджоникидзе - отважного бойца старой ленинской гвардии.

---

— Нет, вы не честные советские граждане, вы укрыватели бандитов!

Ого-гого!.. Я полез было к проклятому браунингу. Да ведь если засверкают кинжалы, блеснут шашки, в несколько секунд все будет кончено. Браунинг… Тьфу! И я спокойно стал слушать.

— Среди вас бывшие офицеры. Среди вас — богачи, смертельные враги советской власти, стало быть и ваши враги, враги бедноты. Среди вас — отъявленные контрреволюционеры.

Переводили фразу за фразой, и толпа сомкнуто сдвинулась, — круг около Орджоникидзе тесный.

— Вы… сейчас же, сию минуту должны выдать врагов советской власти.

Все недвижимо замерло. Тяжело нарастало ожидание непоправимого.

Вдруг волны пошли по толпе от краев к середине — заколыхались мохнатые шапки.

"Ага… все?!." Я взглянул на Орджоникидзе: он был спокоен и нахмуренно ждал.

Волна человеческая добежала до середины и поставила, шатая, перед Орджоникидзе несколько человек, и глаза их пылали неугасимой ненавистью. Особенно врезался мне старик: борода седым клинышком, в черкеске с газырями, наискось кинжал. Нет, я никогда не видел такой нечеловеческой ненависти.

Орджоникидзе молча повернулся, пошел не оглядываясь. Толпа за ним донесла до автомобиля этих задыхавшихся ненавистью людей.

Далеко за автомобилем покрутилась пыль и растаяла.

Когда мы ехали назад, товарищ сказал мне:

— А ведь знаете, дело на ниточке висело, — могли искрошить шашками…"

За всем, что делалось на северных склонах Главного Кавказского хребта, в долинах буйных рек, в безграничных Ногайских степях и прикаспийских далеких лиманах, с надеждой следили Азербайджан, Грузия, Армения. Прометея можно было приковать к скале, но ничто не могло сломить его дух, сделать покорным.

В характере кавказцев, возможно не всегда к добру, несравненно больше огня и взрывчатки, чем льда. Каково же было Серго терпеть, когда в его родном Тифлисе и любимом Баку хозяйничали, грабили, насиловали то немцы с подсобными турками, то англичане с младшими компаньонами.

К тому же наседали на Серго со всех сторон. На улицах во Владикавказе, Нальчике, Пятигорске его останавливали и сердито отчитывали грузины-беженцы. Непреклонно требовали помощи подпольщики Батума, Эривани, Елизаветполя, повстанцы Абхазии и Южной Осетии. Хуже всего было с бакинцами. Нелегальный съезд Коммунистической партии Азербайджана в феврале категорически высказался за вооруженное восстание. Теперь бесконечно задавался один и тот же вопрос:

— Серго, когда же наконец? У тебя, дорогой, так много войск, пиши приказ!

Если бы в большой политике можно было разрешить себе последовать совету Саади:

Да будет правильным поступок, который ты совершил
На благо друзей, даже если этот поступок и неудачен.

Один Владимир Ильич знал, как давно и упрямо Серго добивался согласия Советского правительства оказать вооруженную помощь народам Закавказья в их борьбе за освобождение. Порой доводов и влияния Ленина оказывалось недостаточно. Приходилось прибегать к вмешательству Политбюро. Еще и еще раз подтверждать принятые решения. Особое нетерпение Серго проявлял во всем, что касалось судеб Грузии.

Правительство Советской России никогда не признавало вероломного отторжения Закавказья. "Только что получили сообщение, — телеграфировал 14 апреля 1918 года в Тифлис Наркоминдел Чичерин, — что Закавказский сейм постановлением от 23 февраля принял отделение Закавказья от России и создание \ самостоятельного государства. Мы со всей энергией настаиваем на недопустимости молчания об этом вопросе и скрывания этого факта как от масс, так и от того государства, в состав которого Закавказье входило и от которого будто бы желает отделиться. Такое молчание противоречит не только всем принципам демократизма, но и всем международным правилам и нормам цивилизованных народов. Рабоче-крестьянское правительство слагает с себя всякую ответственность за ваше поведение вообще, а в особенности за те гибельные последствия, которые оно несет всем трудящимся массам в Закавказье".

Даже в этих условиях Ленин не мог допустить отступления от основ национальной политики партии — ничего такого, что было бы истолковано как покушение на право народов — больших и малых — на самоопределение и свободный выбор государственного устройства. На колеблющуюся чашу весов Владимир Ильич запрещал бросать силу Красной Армии. Исключалась и другая крайность — безразличие к судьбе тех, кто уже сделал окончательный выбор и свою волю отстаивал, истекая кровью. Не в русских традициях и понятиях о чести бросать слабого на произвол.

В полдень двадцать седьмого апреля 1920 года Азербайджанский военно-революционный комитет и президиум конференции нефтяников вручили "правительству" мусаватистов ультиматум о сдаче власти. Рабочие дружины встали на охрану нефтяных промыслов, заняли вокзалы, пристани и узлы связи. Радиостанция Каспийского пароходства передала:

"Всем, всем, всем! Москва, Ленину.

Временный Военно-революционный комитет Азербайджанской Советской Независимой Республики, ставший у власти по воле революционного пролетариата Баку… порывает всякие сношения с Антантой и с другими врагами Советской России.

Не имея возможности собственными силами удержать натиск соединенных банд внешней и внутренней контрреволюции, Временный революционный комитет предлагает Правительству Российской Советской Республики вступить в братский союз для совместной борьбы с мировым империализмом. Просим немедленно оказать реальную помощь путем присылки отрядов Красной Армии.

Председатель Ревкома Нариман Нариманов.

Члены Ревкома: Гусейнов, Мусабеков,

Алимов, Караев, Султанов".

Серго получил долгожданное право двинуть полки XI армии.

От Порт-Петровска до Баку дорога вилась у подножий гор, через солоновато-сыпучую пустыню. На обычно бесплодных полях в апреле торопливо цвели травы. Издали это походило на бело-розовый пожар среди голых и неподвижных холмов каспийского прибрежья.

В облаке пыли, отдававшей настоем полыни, шли люди, кони, повозки, артиллерия.

Один очень славный командир бригады, он же литератор, на книгу которого большой, сочувственной статьей откликнулся Ленин,[82] Александр Иванович Тодорский, вспоминает о тех днях: "Не только красноармейцы, но и мы, командиры, люди русских равнин, впервые оказались у подножья высоких гор, не зная всех тонкостей горной войны, не зная местные обычаев и нравов. Мы хорошо владели винтовками и клинками, но плохо еще усвоили ленинское оружие национальной политики.

Орджоникидзе неутомимо и настойчиво учил нас этой мудрости. Он был лучшим нашим проводником в политических лабиринтах разноплеменного Кавказа. Серго знал, — что за суровым обликом строгого солдата революции живет весь характер русского народа, грозного в борьбе, отходчивого и веселого в радости победы. Сам Серго, скромный и задорный, суровый и простой, непреклонный и мягкий, бесстрашный человек, был одинаково свой сын среди всех народов.

Угнаться за Орджоникидзе нельзя было. Он с Кировым и Микояном уже влетел на бронепоезде в Баку, а мы, пехота, еще шли туда, держась линии железной дороги, как единственного кратчайшего пути".

На заре Первого мая в Баку вошли расцвеченные пестрыми флагами корабли Каспийской военной флотилии.

Все населенней и шумнее становилось в квартире Серго — на втором этаже плоскокрышего дома № 16 по Будаговской улице. Одну из комнат отвели Кирову, вторую — Камо. Его Серго увидал утром Первого мая в толпе, запрудившей площадь Свободы, — там с минуты на минуту должен был начаться военный парад.

Исхудавший, пожелтевший, небритый Камо, оказалось, несколько дней назад бежал из Метехского тюремного замка в Тифлисе.

— Почему сразу не пришел ко мне? — обиделся Серго.

— В а, ты, кацо, никуда не денешься, а этих людей где найду после праздника?! Сейчас интересно с ними поговорить. С тобой — вечером.

— Я живу вон в том пятиэтажном доме в конце площади. Сходи побрейся и сразу возвращайся. Выступи перед народом. Тебя уважают.

Камо замахал руками.

Частыми гостями были комфлота Раскольников с женой Ларисой Рейснер, поражавшей своей красотой и необычной, даже по понятиям военных моряков, храбростью. Дочь известного профессора-правоведа, одного из авторов первой Советской Конституции, Михаила Андреевича Рейснера, начинающая писательница Лариса была и пулеметчицей на Волжской флотилии и разведчицей.

, После возвращения из Москвы каждый день заходил председатель Совнаркома Азербайджана Нариман Нариманов — невысокий, медлительный в движениях, с бронзовым от загара лицом. Нариманов очень помогал Серго знанием местных особенностей, языка и людей.