Максим Чертанов - Королёв

• Название: Королёв
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00316-1

Не верьте названию — это не документальная биография, это фантастический роман.

Не верьте впечатлению — в этом романе нет выдумки, в нем есть только правда.

В жизни Сергея Павловича Королева они слились неразрывно — жесткая правда жизни и безоглядный рывок в небо. Этот человек всегда был впереди собственных достижений. Пилотируя первый планер, он думал о реактивном двигателе. Запуская первые ГИРДовские ракеты, мечтал об орбитальных полетах. Готовя советскую программу пилотируемых полетов на Луну, он намечал следующий рубеж…

Может быть, это был Марс, может быть — что-то другое. Но это был рубеж, который, он знал, может и должен быть взят. Потому что в стремлении к цели человека не могут остановить никакие трудности.

Его могут остановить только другие люди…

---

(«Нет-нет, мы до Сережиного дня рождения никогда не разбираем елку…» — «И тогда Чингачгук — Большой Змей сказал Ункасу…» — «А что, мама, пирога больше нет?»)

(«Воробушки… Как им не холодно? Лапки голые, тоненькие…»)

А меж тем ночью случилось чудо: мороз лопнул. Воздух уже не обжигал, не разрывал легкие; ветер не сбивал с ног; быть может, теперь он дошел бы, если б только… Дикий шиповник, росший повсюду, накормил бы его, но он не замечал шиповника, ему был нужен только хлеб. Я видел, о чем он грезит: избушка в лесу… ведь есть же тут геологи, охотники… ну, пусть не избушка, просто… деревянный сруб колодца… и там лежит… ведь мог же кто-то… для нищих, для странников, для разбойников… или просто так…

(«Сережа, хватит, хватит! Сейчас же встань на ноги!» — «А ты меня поцелуешь?»)

(«Что? Что, мой хороший? Что, что?»)

Потом мы оба одновременно увидели этот колодец. В стороне от дороги торчал из снега полусгнивший черный сруб, окруженный зарослями шиповника. К. стал очень медленно приближаться к нему. Ни на колодце, ни близ него ничего не лежало. К. закрыл глаза и сел на снег. Я понял, что он больше не встанет. Голова его клонилась на грудь: он засыпал и, засыпая, слышал: крошечные зеленые колокольчики, пересвистываясь, поют… В последние минуты жизни он думал не о своей родине, а о моей, и я заплакал, потому что…

(Как мог бы я рассказать, как мог бы объяснить ему, что такое на самом деле моя родина? Если у других, кто стократ умней и языкатей меня, не нашлось в земном языке нужных слов? Вижу плотное, низкое — …слышу быстрое — … — и неописуемо прекрасное…)

Он все сидел на снегу, не открывая глаз.

Потом губы его зашевелились. Я услышал:

— Мама…

5

Льяна больше нет, и мне приходится взять слово самому, хотя мне очень трудно говорить. Что произошло там, у колодца? На что растратил наблюдатель свои последние силы? Удалось ли ему каким-то сверхъестественным напряжением воли материализовать эту буханку черного хлеба из ничего? Или он, пока К. сидел на снегу с закрытыми глазами, успел умолить какого-то человека принести к колодцу этот хлеб? Нет, нет, все это практически неосуществимо. Единственное мало-мальски вероятное предположение: наблюдатель осуществил прямое вмешательство в сознание К., в результате которого тот твердо уверовал, что хлеб — был. Ведь сознание всегда определяет бытие. К. ощутил вкус хлеба, и это дало ему сил добраться до трассы, где его, находившегося в полубеспамятстве, подобрала какая-то машина…

Как бы то ни было, истины мы никогда уже не узнаем. Единственное, что нам известно: именно в те минуты наш наблюдатель при исполнении своих служебных обязанностей погиб, а К. вспоминал впоследствии: «Я подошел, увидел и зажмурил глаза. Понял: если открою и буханки нет, значит, и меня, считай, нет… Открыл глаза — буханка лежит…»

Что можно к этому добавить? Многие земные исследователи (а вслед за ними и некоторые из наших) ставят под сомнение не только рассказ К. о буханке хлеба, но и то обстоятельство, что К. мог пройти пешком хотя бы небольшой отрезок пути из лагеря — никто не отпустил бы заключенного одного. Однако у меня нет оснований не доверять словам К., как и последнему отчету погибшего наблюдателя. А скептикам я хотел бы заметить, что многие земные исследователи сомневаются даже в том, что на Марсе есть жизнь…

6

Дорогие земляне, вряд ли я смогу что-то новое для вас рассказать о том, что происходило дальше: об этом я знаю в основном из наших официальных источников, которые, в свою очередь, ссылаются на ваши. «Индигирка», пароход, на который К. так стремился попасть, сбился с курса и затонул в штормовом проливе; начальник Вертухаев не позволил капитану судна открыть трюмы, где находились больше тысячи людей, и все они погибли в этих железных гробах.

Следующий отрезок жизни К. проследил наш новый наблюдатель, наконец-то присланный на место погибшего, и я могу лишь кратко пересказать основное содержание его отчетов (в которых, к нашему всеобщему огорчению, очень скоро начали проявляться те же мрачность и желчность, какими отличались донесения бедного Льяна: не могу объяснить это ничем иным, как депрессией, что неизбежно настигает одинокого путника во время длительных странствий на чужбине).

Итак, наблюдатель нашел К. в порту, где тот, ничего не знавший о гибели «Индигирки», безуспешно пытался добиться, чтоб его переправили на материк. Вскорости (не без небольшого содействия наблюдателя) К. удалось на рыбацком судне добраться до одного большого города, затем до другого; к этому времени он совершенно обессилел и больше походил на труп, чем на живого человека, и один из тамошних начальников, будучи уверен, что видит пред собою труп, то ли из жалости, то ли из научного любопытства отправил этот труп к местной женщине-врачу, которая, по слухам, «и не таких ставила на ноги». По словам наблюдателя, в первые дни К. был так слаб, что едва ли понимал, где находится.

— Ты пей, пей…

Женщина (руками нежными, хоть они и были все в мелких трещинках) приподняла голову К., поднесла к его губам чашку с зеленоватым варевом.

— Что это?

— Трава. Целебный отвар. Все лето собирала, сушила… Пей, тебе нужно.

— Горькая…

— Горькая! В траве сейчас — твоя жизнь. Пей…

— Трава… трава зеленая… и там такие… зеленые колокольчики поют: динь-динь, динь-динь…

— Ах ты, господи, опять он бредит.

— Я был на Марсе — там…

— Ну, что мне с тобой делать? А? Пей давай… Лекарств-то не дают нам — одна трава…

Что было потом? Когда выздоровевший К. прибыл в Москву, на вокзале его встречали ли не мать и не жена, а машина с Вертухаями, доставившая его не домой, а в теплую и светлую тюрьму. Там он, как в юности, Работал Даром и был почти свободен.

Когда его жене наконец позволили прийти к нему на свидание, она привела с собой его маленькую дочку, и та, увидев тюремного надзирателя, сказала: «Папа…»

Окончательную свободу дал ему через несколько лет все тот же Б.

Но до самой смерти К. пытались заставить делать не те ракеты, что летают в космос и ищут там жизнь, а другие, которые убивают ее.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Было бы по меньшей мере неучтиво с моей стороны пуститься объяснять вам, дорогие земляне, что же такого великого сделал К., и напоминать вам о его дальнейшей судьбе: подробности его стремительного взлета известны вам куда лучше, чем мне. Скажу только, что нет другого землянина, которого мы чтили, любили и оплакивали бы так, как его; мы нежно любим вашу планету, вырастившую такого человека, и сейчас, в преддверии его 300-летнего юбилея, мы страстно надеемся, что вы наконец прилетите к нам, чтобы мы могли сказать вам слова нашей любви и тепла.

Так почему же до сих пор ваши многочисленные экспедиции — увы, непилотируемые! — не обнаружили на Марсе жизни? Прежде чем ответить на этот вопрос, мне хочется рассказать один случай из жизни К., о котором вы, может быть, забыли. Однажды, когда ваши ракеты уже совершали полеты в космос и даже готовился полет на Луну, обнаружилось, что ракета имеет лишний вес. Какие-то приборы нужно было с нее убрать. К. стал расспрашивать своих подчиненных Инженеров о назначении каждого прибора, но все они оказывались необходимыми. Наконец дошло дело до аппарата, с помощью которого его изобретатели рассчитывали определять наличие на космических объектах жизни или отсутствие ее. Заинтересовавшийся этим аппаратом К. велел, чтоб его установили на главной улице поселка, где жили и работали Инженеры. Аппарат целый день простоял в окружении энергично снующих туда-сюда людей, собак и кошек и в заключение отрапортовал, что жизни в поселке — нет. Тогда К. распорядился снять аппарат с ракеты.

Я хочу сказать, что, к сожалению, вы до сих пор не сумели до нужной степени усовершенствовать этот аппарат.

Ведь мы, с вашей точки зрения, очень-очень маленькие. Такие маленькие, что вся наша цивилизация с ее садами и парками, университетами и библиотеками уместилась бы в одной чайной ложечке воды.

Ваши железные аппараты не видят нас, не считают нас — жизнью. Но если живые люди прилетят на Марс — они, конечно же, смогут нас обнаружить. Ведь у нас, как и у людей, есть душа, а душа с душой всегда ощутят присутствие друг друга.

И мы очень надеемся, что, узнав нас, вы подружитесь с нами и возьмете нас на ваши космические корабли. Честное слово, мы можем стать вам неплохими товарищами в долгих путешествиях: ведь мы умеем рассказывать истории и сказки и навевать хорошие сны, а места занимаем совсем мало.

(Некоторые марсиане, правда, не очень хотят вашего появления: они опасаются, что вы по вашей давней привычке захватите с собой оружие и, обнаружив на Марсе чуждую цивилизацию, по другой вашей привычке захотите — на всякий случай — очистить Марс от нее. Но так думают только отдельные диссидентствующие индивиды, и, по убеждению моему и подавляющего большинства здравомыслящих марсиан, это просто вздор.)