Пауль Борн - Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха

• Название: Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха
• Автор: Пауль Борн
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: О войне
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0095-7

В конце Второй мировой Гитлер поставил под ружье фактически все мужское население Германии, от подростков до стариков, — необученные, плохо вооруженные, смертельно испуганные, они были брошены на убой, под гусеницы советских танков. Одним из таких Todeskandidaten (смертников), призванных в Фольксштурм в последние месяцы войны, стал 43-летний фермер из Восточной Пруссии Пауль Борн. Он никогда не был правоверным нацистом, но ему пришлось с оружием в руках защищать гитлеровский режим, пройдя через все круги фронтового ада и мучительную Todeskampf (агонию) Третьего Рейха.

3 января 1945 года его часть попала под сокрушительный удар Красной Армии и была смята, разгромлена и уничтожена за считаные дни. Кровавый кошмар безнадежных боев и беспорядочных отступлений, советский плен и послевоенное «хождение по мукам», ад польских лагерей и побег на Запад — в своей горькой книге Борн откровенно рассказал о падении Третьего Рейха и той чудовищной цене, которую немецкий народ заплатил за причастность к преступлениям нацистского режима.

---

На сельской улице несколько офицеров в форме пытаются научиться ездить на велосипеде. Немка должна прокатиться первой, а затем объяснить, что и как. Они издают удивленные возгласы — у этих Niemniez[72] полно странных штуковин.

Мы в Померании [Поморски].[73] Во время санобработки, ставшей потом частым и ненавистным ритуалом, я впервые испытываю на себе особенности восточной культуры. Для санобработки одежду поместили в переносной котел, оттуда же должна была поступать горячая вода для мытья. В тот момент на нас не было паразитов, но русские проводили эту гигиеническую процедуру постоянно и в любых местах.

Машины испускают клубы дыма во дворе, потом обнаженного пациента отправляют в дальнюю комнату мыться. Там стоят довольно большие тазы или деревянные бадьи, лежит мыло и полотенца. За процессом следят женщины из русской медслужбы. Мы с радостью оттираем себя, пока есть возможность, но потом начинается настоящая пытка, нас выводят на холод. Мы, полностью раздетые, ждем выдачи своей одежды. В лучшем случае, она будет готова через час, а потом ее раздадут, горячую и пропаренную.

Мы стоим на холодном цементном полу или на камнях, иногда на земле, если процедура происходит на улице. Все зависит от погоды, и через какое-то время мы начинаем понимать (и не без достаточных на то оснований), что библейский ад в сравнении с тем, что переносим мы, — сущий санаторий.[74] Только самые закаленные были в состоянии вынести эту пытку без серьезных последствий для здоровья.

Проходя через Лауенбург [Леборк] в Померании, мы видели пожары. Видели их и в Бютове [Бутове], пожары эти устраивали русские. Прежде чем поселиться где-нибудь, они выбрасывали всю мебель из окна — кровати, белье, ковры, стулья. Предварительно разломав, разбив и порезав все, что можно. Матрасы были неизменно вспороты — а вдруг внутри спрятано что-нибудь ценное? Все вокруг было покрыто перьями и пухом, как снегом. Только после этого русские чувствовали себя спокойно.

В отличие от сельской местности, в городах трупов не было. Может быть, их незадолго до этого убрали с улиц, но кровь оставалась, а жаждущие наживы орды русских вселяли страх. Пытаясь скрыть творимые бесчинства, русские устраивали пожары.

Нас направляют в какое-то правительственное учреждение, оно уцелело, и у входа видим толпу военнопленных. От них мы узнаем, что все будем отправлены в большой лагерь X., рассчитанный на 50 тысяч человек. Проводится что-то вроде выверки сведений, и составляются списки групп по 150 человек. Оказывается, пайки выдают регулярно, а военные доктора и санитары даже помогают больным и раненым.

Вспоминая свой предыдущий опыт, я без колебаний подхожу к русскому офицеру. Я объясняю, что у меня проблемы с желудком, и предъявляю ему ногу, которая ужасно распухла, загноилась. Быстро осмотрев меня, он зовет санитара, дает ему указания. Потом меня ведут в чистую палату, где меня вновь осматривает врач, а затем уводят на кухню шести-комнатной квартиры, где каким-то чудом уцелела мебель. Там на койках лежат двое. Выясняется, что они уже несколько дней больны дизентерией, я, таким образом, становлюсь третьим больным.

Русский санитар сначала ведет меня на положенную санобработку, которая на этот раз, благодаря его вмешательству, заканчивается быстро. А потом этот русский чудо-человек заботливо застилает мне постель, совсем как мать сыну. На кафельный пол уложены несколько шелковых стеганых одеял, поверх них чистый матрас, а чтобы я мог накрыться, он приносит пару пуховых одеял; не могу описать, что я испытываю. В ногах ведро с крышкой, как и у двух других пациентов.

Скоро санитар снова появляется с тарелкой хорошего, наваристого супа, хлебом, маслом, мармеладом, крекерами. Я, не веря глазам, гляжу на эту невиданную роскошь, а вот мои соседи, похоже, особого восторга не испытывают. Конечно же, набрасываюсь на еду, что оборачивается весьма неприятными последствиями — приходится долго-долго сидеть на ведре.

Мне даже показалось, что я умираю. Все съеденное вылетало из меня, как из трубы, в виде кровянистой, пенистой слизи. Доблестный русский санитар без устали приносил вкуснейшие вещи, а потом уносил нетронутые тарелки. Скоро я питался исключительно таблетками опиата, отвратительной горькой дрянью, да зернами овса — большего мой истерзанный желудок не принимал. Меня постоянно мучила неутолимая жажда, и никакие силы не могли заставить меня заснуть.

Иногда приходил доктор. Осмотрев кровавую кашу в ведре, он буднично качал головой, предлагал нам по сигарете и снова исчезал. Через несколько дней я едва успевал добежать до ведра. То, что происходило тогда с моими желудком и кишечником, не поддается описанию, мне уже начинало казаться, что я испражняюсь кишками.

Солдат уже выписали и куда-то увезли. В один прекрасный день и нас, тоже без предупреждения, усадили в грузовики и через какое-то время высадили в знакомом мне городе Л., у здания бывшей гостиницы (военный госпиталь был переполнен, и нас там не приняли). Сначала последовала обычная санобработка, а потом нас подняли на третий этаж здания. Нас расположили в чистой палате вместе с десятью другими солдатами, лежащими здесь с самыми различными болезнями и ранами. Все остальные превращенные в палаты помещения дома были забиты немцами, мужчинами и женщинами, у большинства из них был тиф, и они быстро умирали. Всех заболевших быстро доставляли сюда — русские опасались эпидемии.

Немецкие медсестры работали под надзором русских. Лекарства и бинты для перевязок были изъяты у немцев. За солдатами полагался особый присмотр, и они тщательно ухаживали за нами. Русский медицинский персонал здесь был тоже неплох, и доктора следили за каждым из нас. Кормили хорошо и регулярно, я уже стал даже съедать хлебные сухари, по крайней мере, они задерживались в желудке и кишечнике. Еще мне давали какую-то жидкую кашицу и лекарства. Только там я наконец смог заснуть по-настоящему крепким и долгожданным сном.

Я продолжал отказываться от питья, кровь в испражнениях исчезла. Наступил кризис, к этому моменту я весил 49 кг. С помощью другого больного я наконец сумел встать, опершись о стену, и вскоре уже начал ходить самостоятельно, хоть и с трудом, но без посторонней помощи.

Немецкие медсестры или уже подверглись издевательствам в прошлом, или же подвергались им тогда. Нарукавная повязка с красным крестом не могла служить защитой от актов насилия, оставалось рассчитывать лишь на объявленный карантин и на предупреждающие надписи: «Осторожно, тиф!» Только они и сдерживали русских.

Снова и снова приходилось выслушивать одни и те же истории. Изнасилования во всех мыслимых и немыслимых формах, извращения, о которых и не подозреваешь. Думаю, что женщина, испытавшая на себе такое обращение от «человеческих особей», вряд ли сможет вернуться к нормальным, физиологическим отношениям, существующим между мужчиной и женщиной. Как мне кажется, у русских хватало ума помалкивать о подобных вещах.

Однажды на рассвете нас разбудили крики и беспорядочная стрельба. Снова решили отпраздновать 1 Мая? Или это день рождения «отца народов» Сталина? Но в то, что мы вскоре услышали, было трудно поверить — наступил мир. Значит, эта война все-таки закончилась. Гитлер мертв,[75] Германия разгромлена. Нам наплевать на любой исход. Нам бы как можно быстрее собраться и отправиться домой. Мы строим планы, обсуждаем их, а потом отбрасываем. Над всем нависает огромный знак вопроса.

Сейчас очень любопытно вспомнить тот десяток людей, представителей самых разных общественных прослоек, рассказывающих свои и чужие истории, выносящих свои собственные суждения без какого-либо влияния со стороны. Никто не оплакивал Гитлера. Конечно, прискорбно, что немецкие войска были разбиты, но этого стоило ожидать. В случившемся не было вины немецкого солдата, рабочего, горожанина, дельца или ученого. Это была вина военных генералов и дипломатов. Это они вовремя не разглядели преступных намерений Гитлера. Это они не пытались договориться с Америкой и Англией.

Надеялись на то, что большую часть нашей страны оккупируют войска из-за океана, причем никто не сомневался, что их ступень развития куда выше, чем у русских. Понятно, что Америка и Англия сделали все возможное, чтобы сокрушить нацизм и Гитлера. За много лет до этого мы тоже пришли к выводу, что существующая система претендует на трон божий, и мир под властью нацистов не может быть счастливым. Именно тогда требовалось действовать сообща с коммунистами, но теперь и большевизм нужно было уничтожать, как и нацизм. Он приведет мир к краху, и тот хаос, в котором суждено было очутиться нам, покажется лишь малой толикой хаоса всеобщего. Такого мнения был даже серьезный человек, докер из Данцига, член коммунистической партии Германии с 1918 года.

Русские объявляют по всему зданию, что раненые и больные будут освобождены через три дня. Мы получим соответствующие документы об освобождении и будем отправлены в родные города на транспорте.