Глеб Бобров - Солдатская сага

• Название: Солдатская сага
• Автор: Глеб Бобров
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-20879-1

Эта книга — о горьком солдатском хлебе. Выжить на жестокой войне, выжить среди озверевших, сбитых в земляческие стаи сослуживцев, выжить в голоде, жажде, грязи, кишащей тифом и гепатитом — это подвиг. А если при этом еще и не сломаться, не превратиться в животное, сохранить душу незамутненной, сострадающей и любящей, да погибнуть с достоинством, до конца выполнив свой воинский долг — разве это не восхождение на крест? Разве есть что святее солдатской доли?

---

Не суетные ребятишки танкисты — редко базарят, да кулаки тяжелые, отгавкиваться желание пропадает быстро и всерьез.

Под конец прилетела пара «крокодилов», покружили, отшипели сверху НУРСАМи, порычали пушками и отчалили с чувством честно исполненного интернационального долга. Красавцы! Всегда им, летчикам, завидовал…. По определению — элита! Говорила же мне, долбню, мама — учись сынуля, тяжко жить неученому…

* * *

Саперы рванули сразу — по горячему. Полные десанты раненых — не до мин уже, на «точку» надо — вертолеты на подходе. Подошли машины колонны, популяли в скалы, на ходу помолотили сады и, набирая скорость, двинули в Кишим. Мы остались на месте, в полусотне метров от танка боевого охранения. Когда пойдем назад — будем первыми. Привыкли, не удивляемся.

У меня еще должок — руки чешутся! Заводиться стал шибко быстро, что-то не было такого раньше — домой пора. Махнул Богдану, тот подхватив свою винтовку, перепрыгнул на нашу машину. Оставив молодых на месте, мы, выждав окно в сплошном потоке движущейся бронетехники, направились назад — к остаткам кишлачка.

От души танкисты приложились… Там и так ничего живого уж не было, а тут и вовсе — одни огрызки фундаментов, словно гнилые драконьи зубы из мертвой земли торчат.

Гаденыша приметили сразу — еще на подходе. Лежит, воняет рядом с воронкой. За малым не ушел…. Помню, удивился — насколько грамотная и продуманная позиция: залег, тварюка, не в самом кишлаке, а в низинке, метрах в тридцати-сорока от последних руин. И лупанул в проем меж дувалов. Со стороны по хвосту гранаты видно — бьют из середины кишлака, а он — вот где! Да ладно, все равно не выгорело — и танк не сжег, только каток подпортил, и самого — по запчастям закопают.

Рядом — огрызок гранатомета. Отлично…. Сереге подарок сделаем, он комбату, тот — комполка. Глядишь, кто-то дырочку в кителе, а то и в погоне просверлит. Потери — издержки войны, раненые — проза жизни, а вот захваченное у мятежников оружие это — поэзия успеха!

Подошли к духу. Лежит, уткнулся рылом в пыль, правая рука вместе с плечом и лопаткой оторвана к хренам собачьим. Левая — подвернута и растопыркой вверх вывернута. Одной ноги от колена нет, только поодаль калоша валяется. Наша, кстати, советская — черный низ и малиновый бархат внутри. Правоверный весь порубан, окровавлен, обожжен, одежду со шкуры клочьями сорвало. И мелкий такой… несчастный — когда дохлый.

Подцепил стволом пулемета — перевернул на спину. Стоим втроем — глазами лупаем. Спецы тоже из люков повысовывались, с машины смотрят. А перед нами птенец желторотый. На вскидку — лет двенадцать, может чуть больше. Глаза открыты и забиты палевой пылью так, что очками кажутся. Черты лица Мефистофель в отрочестве. Вот с таких в средние века бесенят и чертей писали. Лицо звериной национальности…. Бесово отродье! Для чего только тебя мамка на свет блеванула, недоносок?!

Не знаю, такое накатило…. никогда со мной подобного не случалось… да и чтобы с кем другим — не видел. Поднял пулемет и всадил в мерзкую харю очередь — только ошметки полетели…. Нате, хороните красавца, великого моджахеда — мученика за газават ваш сраный!

Подошел Зубяра, закинул свой ПК за спину, забрал мой и, приобняв за плечи, тихо сказал:

— Пийдемо, братусю, хай йм неладно буде….

Да, куда уж неладнее! С чем и отвалили….

* * *

Возле машин суета — молодняк позиции готовит. Взводный закинул в башню остатки РПГ и помчался отчитываться — машина комбата в Баланджери. Осмотрелся по сторонам: мой Юрец с остальными, под бойкие окрики Слободянюка, который Пончик, бодро лопатой машет, а Темира не видно. Не понял?!..

Вон он где! Сидит под деревцом над мертвой псиной и что-то скулит. Непорядок! Подхожу…. Оказывается — поет! Уселся на корточки, сорванной веточкой отгоняет от собаки мух и что-то свое, бабайское, грустно мурлычет. На тощие пожелтевшие ветки накинута плащ-палатка, вот в этой тени они и пристроились.

И самое интересное — смотрю, а пес-то дышит! Нормальная собака, круто! Редко, мелко, с перебоями, но распоротый бок вздымается. Присел рядом, осмотрел. От шеи до самого брюха, как бритвой, весь бок по диагонали распанахан. Видны надсеченные ребра, но не разобрать — целы ли. Разваленная рана прибита пылью, кровь почернела и свернулась вздыбив густую и уже заскорузлую шерсть. На груди тоже — все торчком и присохло. Жара….

Нога еще пробита, помню. Сейчас не посмотришь — переворачивать, мучить животину не хочется. И так понятно — кранты, отвоевался пес. Но и подыхать солдату, хоть и четвероногому, так, на обочине, — не пристало. Хотел еще промедола вколоть, но потом передумал — кто его знает, как он на собак действует, а пес и так не дергается.

Аккуратно положили собачуру на плащ-палатку и отнесли в десант моей 149. Вечером похороним….

* * *

Посидеть спокойно не дали. Приехал взводный, тут же по связи одна команда, потом еще одна — поехали, родная, кататься! Угомонились только под самым Кишимом. Начинало потихоньку смеркаться. По связи запретили разжигать костры — бред полный! Какого?! От кого прятаться — всю округу за день на уши поставили! Да ладно….

Завели БМПшки, повыкладывали на эжекторы банки с кашей и тушенкой греем. Залез я в десант и вижу задратую морду, осмысленный взгляд и даже, гадом буду! два слабых удара хвоста по сидушке. Вот тебе на! Живой….

Свистнул своей татарче, бережно вытянули пса на брезенте и положили в сторонке. Лежит голову почти все время держит, ушами, словно конь, прядет. Глазюки карие… Столько в них понимания и тоски…. Налил в ладошку воды из фляги — он жадно выпил. Понято….

Порылся в десанте, откопал пару Серегиных банок: «Гречка в курином бульоне». Блатная каша — увидит, — прибьет на хрен. Кинул на эжектор, поманил пальчиком Пончика, шепнул пару ласковых…. Да, Глебыч, вопросов нет, родной! Забрал у кого-то из молодых каску без внутренней оснастки. Вывалил туда две банки каши, долил воды в бульончик. Попробовал — нормально, не горячая. Темир вырыл у головы ямку, как раз почти на всю каску. Поставили. Ешь, мол….

Парняга так рьяно зачавкал, что понял я — срочно нужен Степан. Залез к Катаеву в башню — давай связь налаживать. А фельдшер наш по всей колонне, как заведенный… Нашли в Кишиме, только раненых отправил. Я ему так мол и так…. Ох тут он меня — и в хвост и в гриву, да так залихватски, да с выпендрежем своим сибирским, чалдон безбашенный.

Ну мне тоже с ним особо любезничать не о чем. Тоже мне — прапор, пуп земли. Нагавкавшись вволю, сговорились, что как разделается он с делами, так найдет машину и приедет. А тут ночь на носу, куда ездить — к урюкам на шашлык? Жопа…

С третьего или четвертого захода по связи сообщил, что едет с комендачами. Сказал, чтобы я воды разогрел. На чем? Втихую затащили один термос в окоп, накрыли палаткой и спалив три или четыре осветительных огня наш молодняк чихая и кашляя выдал на-гора литров двадцать кипятку. Взводный только головой качал, за этим цирком наблюдая.

Наконец приехал Степан. Приволок свою сумку и еще целый вещмешок медбарахла. Сразу осмотрел собаку. Спрашиваю:

— Ну, что?

— Да что, шить бочину надо… ногу потом посмотрим, с грудью вообще хер разберешь… Ладно, давай — время! не казенный, поди…

Давай!

Взяли Темира, фонарь взводного, Степановы причиндалы, воду, обложились палатками и начали нашего Дусю латать.

Первым делом добрым куском бинта схомутали пасть и завязали узел на затылке, под ушами. Внутримышечно дали обезболивающее.

Начали очищать рану. Обкололи вокруг новокаином, вылили почти всю воду, кое-как, местами прихватывая кожу состригли закаменевшую шерсть. Стали промывать перекисью, тут же все запенилось бело-розовым, обильно пошла сукровица. Смыли фурацилином, жирно обмазали вокруг раны йодом. Семен разложил кривые иглы, нарезал и намочил антисептиком обычную армейскую суровую нить и говорит:

— Чего смотришь? Схватил зажим — вперед!

— Че, я буду шить?

— А кто?

Ну, с Семеном особо не поприпераешься — спасибо, что вообще приехал. Давай шить. Тот только покрикивает, да в гроба-душу-мать клянет жопорукого чухонца. Я уже под конец и смеяться не мог от его матюгов. Это ж как и, главное, где, так ругаться выучиться можно? Ума не приложу….

Дуся лежит смирно, иногда только шкурой передернет. Тут-то и ему — по первое число от Степана. Не шали! А то долдон криворукий женилку к хвосту с перепугу причинит, что тогда: пока поссышь, служивый — пять раз кончишь. Ну, и все в таком духе, пока я не управился.

Серега просидевший весь вечер рядом с нами — просто выл, сил ржать уже не было. А чего, классный день у летехи. Взвод — красавец. Себя показал, гранатомет добыл, раненых спас. Всех прикрыли, потерь — ноль. Даже собака чужая и та — выжила. А тут такой концерт под занавес: Райкин — отдыхает.