Александр Панцов - Мао Цзэдун

• Название: Мао Цзэдун
• Автор: Александр Панцов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02983-5

Впервые на книжном рынке России появилось самое полное и объективное издание, написанное о Мао Цзэдуне. Взяв за основу архивы китайской компартии, КПСС и международного коммунистического движения, известный китаевед, доктор исторических наук, профессор Александр Панцов так живо выстраивает картину повествования, что создается иллюзия полного присутствия на месте описываемых событий. Среди огромного количества материалов, использованных в книге, — многотомное личное дело Мао и его досье, несколько тысяч томов личных дел других революционеров Китая, а также записи бесед автора с людьми, знавшими Мао. Большая часть этих материалов публикуется впервые.

Со страниц книги Мао предстает не только политиком, но и живым человеком, со всеми его достоинствами и недостатками. Это уникальное по своей масштабности и информативности издание будет лучшим в ряду книг о «великом кормчем» Поднебесной.

---

В этот раз он, однако, не умер. Хотя полностью оправиться от болезни ему так и не удалось. Последние пять лет жизни он медленно угасал.

Вместе с ним умирала и созданная им система казарменного коммунизма. До ее краха было, правда, еще далеко, но политический кризис начала 70-х с исключительной ясностью продемонстрировал несомненное банкротство маоистской системы власти. Все большее число людей в Китае начинало терять веру в ее рациональность. Эпоха Мао Цзэдуна подходила к концу.

ОДИНОЧЕСТВО

Почему он остановил выбор на Чжоу Эньлае, а не назначил новым наследником Кан Шэна или Чжан Чуньцяо? Или саму Цзян Цин? Сложно сказать. Должно быть, в тот конкретный момент, под впечатлением от похорон опального Чэнь И, Мао почувствовал раздражение по отношению к «левакам». Старые кадры, с которыми он провел бок о бок не один десяток лет, уходили. И он оставался один. На вершине власти, под облаками, но теперь-то уж действительно в одиночестве, сам оборвавший связи со многими преданными ему товарищами. Из тех, с кем он когда-то начинал, только Чжоу имел к нему регулярный доступ. Остальных он либо низверг, либо отдалил.

Винить самого себя не хотелось. Проще было сорвать плохое настроение, усугубленное болезнью, на других — тех, кто по его указке, да и по собственной воле, шел в первых рядах застрельщиков «всеобщего беспорядка». Вот он и уколол Цзян Цин, заставив ее побелеть от злобы и бессилия. Это хорошо! Пусть и дальше знает свое место!

Но одиночество становилось все острее. И уже никто, в том числе и не отходившая от него Чжан Юйфэн, красивая, но недалекая, казалось, не мог развеять его. Неужели же неправильно переведенная когда-то Нэнси Тан фраза Мао о буддийском монахе была пророческой? А может быть, одиночество — вообще удел «великих кормчих»? Тех, кто построил свою диктатуру на извечных порочных принципах «разделяй и властвуй»? «Око за око, зуб за зуб», «классовая борьба», «сведение счетов» — все эти постулаты социализма имели цель разобщить людей, стравить их друг с другом, внушить им страх и ужас. А в итоге вели к отчуждению человека от человека, дегуманизации общества и индивидуума. Стоит ли удивляться, что именно одиночество стало уделом и Ленина, и Сталина, и Мао Цзэдуна? Как же могло быть иначе, если в их сознании «мир духовный, высшая половина существа человеческого» была «отвергнута вовсе, изгнана с неким торжеством, даже с ненавистью»? Ведь сказано: «Провозгласил мир свободу… и что же мы видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство!» Поистине «проклят гнев их, ибо жесток»205.

Всю жизнь в революции Мао разжигал страсти людей. Не братскую любовь он им нес, а вражду и всеобщую подозрительность. «Долой „помещика“-дичжу!» «Долой „кулака“-фунун!» «Долой буржуа, торговца, интеллигента!» «Долой тех, кто не похож на нас!» «Долой образованных, деловых и талантливых!» Долой всех, долой их, долой! «Преступления» отцов ложились клеймом на детей. Классовая борьба не имела конца. «От драконов рождаются драконы, от фениксов — фениксы, а от крыс — крысы», — говорили в маоистском Китае. А потому продолжали разъединять людей и толкать их друг на друга. А Мао подводил под это «научный» базис, провозглашая бесконечность борьбы. «Кончится ли борьба, когда наступит коммунизм? — вопрошал он и отвечал: — Я не верю в это. Даже когда мы вступим в коммунизм, борьба все еще будет продолжаться, только это будет борьба между новым и старым, между правильным и ошибочным. И через несколько десятков тысяч лет с ошибками не будут мириться»206. Прекрасная перспектива, не правда ли?[154]

Вот и вынужден был он пожинать плоды собственной тирании. Одинокий и больной император!

Угасая, он тем не менее хватался за жизнь. И по-прежнему старался контролировать все. Умирать ему было рано. Надо было многое успеть. Его Китай еще не получил мирового признания. Вход в ООН для него был закрыт. Там, в Нью-Йорке, место КНР занимал Тайвань, за спиной которого стояли Соединенные Штаты. Именно они блокировали прием в мировое сообщество Китайской Народной Республики.

Революционный прорыв в дипломатии стал Мао особенно нужен в начале 70-х, после пограничной войны с СССР. Бывший «старший брат» оказался очень опасен, и урегулирование отношений КНР с Америкой могло существенным образом изменить баланс сил в Восточной Азии. В общем, сближение с США и вступление в ООН сделались для Мао еще одной «идеей фикс». И первые шаги к ее реализации он стал предпринимать уже в 1970 году. Именно ради этого он и пригласил тогда Сноу. Как оказалось, в последний раз (15 февраля 1972 года в 2 часа 20 минут утра старый друг Мао скончается от рака поджелудочной железы в своем доме в Швейцарских Альпах)[155].

Мао всегда считал, что этот американский журналист — агент ЦРУ. На самом деле он ошибался. Тем не менее, оставаясь в неведении, все время думал, что хитро использует его. Вот и на этот раз решил прибегнуть к тому же «каналу связи». 1 октября 1970 года он пригласил Эдгара Сноу и его жену постоять с ним на трибуне Тяньаньмэнь во время празднования 21-й годовщины КНР и даже сфотографировался с ними. Ни один американец не удостаивался такой чести. Мао явно посылал сигнал в Вашингтон.

Но его послание осталось без ответа. В Белом доме просто не поняли такой игры. Об этом спустя несколько лет вспоминал тогдашний помощник президента по национальной безопасности Генри А. Киссинджер. «В конце концов-то я пришел к пониманию того, что Мао хотел продемонстрировать, — писал он. — Что отношениям с Америкой он теперь уделяет личное внимание. Но к тому времени мое заключение носило уже чисто академический характер: мы упустили момент, когда оно имело значение. Чрезмерная тонкость обернулась потерей связи»207.

Да и как могло быть иначе, если у вашингтонских руководителей не выходили из памяти слова Мао, которые тот произнес не далее, как за полгода до этого, в мае 1970-го, вскоре после того, как войска США вторглись в Камбоджу, а национальные гвардейцы у себя дома, в Америке, устроили побоище на территории Кентского государственного университета, убив и ранив нескольких студентов, протестовавших против войны. Он тогда назвал Никсона «фашистом», заявив, что «американский империализм убивает» как «людей чужих стран», так и «белых и негров собственной страны». «Фашистские злодеяния Никсона разожгли бушующее пламя революционного массового движения в США, — подчеркнул он. — Китайский народ решительно поддерживает революционную борьбу американского народа. Я уверен в том, что мужественно борющийся американский народ в конечном счете добьется победы, а фашистское господство в США неизбежно потерпит крах»208. Такого резкого заявления по поводу политики Соединенных Штатов китайские официальные лица не делали с тех пор, как в июле 1966 года Лю Шаоци заявил, что «американская империалистическая агрессия против Вьетнама — это агрессия против Китая»209.

Но что было, то было. Теперь же Мао проявлял заинтересованность в урегулировании. Причем непременно хотел добиться приезда Никсона, так как именно визит президента мог колоссальным образом поднять мировой престиж как КНР, так и самого Председателя.

До начала 70-х официальные представители КНР поддерживали контакты с американцами лишь время от времени. Первые беседы, на консульском уровне, имели место в Женеве в 1954 году. После этого с 1955 по 1968 год было проведено 134 встречи между послами обеих стран в Варшаве. Они были мало результативны. Однако после инаугурации Никсона (январь 1969-го) по предложению КНР их продолжили. От Мао не укрылось, что именно Никсон еще в августе 1968-го, сразу после своей номинации, заявил: «Мы не должны забывать Китая. Мы должны все время искать возможности вести с ним переговоры… Мы должны не только наблюдать за изменениями. Мы должны стремиться осуществлять изменения»210.

Никсон действительно был заинтересован в переговорах с Мао. И, разумеется, имел свои цели. К началу 70-х американская война во Вьетнаме зашла в полный тупик, и ему чрезвычайно нужна была помощь Председателя. Он понимал, что рано или поздно надо будет выводить войска из Индокитая, но хотел, чтобы это не выглядело поражением. Ему очень важно было, чтобы Вьетконг (южновьетнамские партизаны) и ДРВ дали хоть какие бы то ни было гарантии проамериканскому сайгонскому режиму. Только тогда мог бы он «с чистой совестью» отдать приказ об эвакуации. Вот зачем ему нужен был Мао: он хотел, чтобы тот оказал давление на своих вьетнамских товарищей, обязав их пойти на уступки. Равным образом Никсон рассчитывал использовать и Москву, обещав Советам в обмен на их услуги в решении вьетнамской проблемы продовольственную помощь211.

Таким образом, стремление наладить отношения двух стран было обоюдным. В начале октября 1970 года в интервью журналу «Тайм» Никсон выразил желание посетить КНР. «Если бы я и хотел что-либо сделать перед тем, как умру, так это съездить в Китай. — сказал он. — Если же я не съезжу, я хочу, чтобы мои дети сделали это»212. В начале декабря Чжоу через пакистанского посредника направил ему письмо с предложением прислать в Пекин для «переговоров об освобождении Тайваня» специального представителя. В Белом доме это послание поняли правильно: вопрос о Тайване на самом деле ничего не значил, это был просто «стандартный оборот речи». Речь же на предложенных переговорах должна была идти о визите Никсона. Киссинджер набросал ответ: «Встреча в Пекине не должна была бы быть ограничена только проблемой Тайваня»213.