Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных

• Название: О всех созданиях – прекрасных и удивительных
• Автор: Джеймс Хэрриот
• Издательство: Мир
• Жанр: Домашние животные
• Год: 1987

"О всех созданиях – прекрасных и удивительных" – продолжение записок английского ветеринарного врача Джеймса Хэрриота "О всех созданиях – больших и малых", снискавших большую популярность как среди широкого круга читателей, так и среди специалистов.

В 1937 году вчерашний студент Джеймс Хэрриот начал самостоятельно работать в городке Дарроуби, затерянном среди холмов сельского Йоркшира. Времена были тяжелые. Ему пришлось оставить свою мечту о работе с мелкими животными в городских условиях и поступить помощником к Зигфриду Фарнону, уже практикующему ветврачу, который был всего на несколько лет старше него. К своему удивлению, Дж. Хэрриот скоро убедился, что в труде сельского ветеринарного врача обрел свое призвание. Он полюбил Йоркшир, полюбил его суровых трудолюбивых жителей и нашел там свое семейное счастье.

В предлагаемой книге, по сравнению с предыдущей, большее место уделено мелким комнатным животным – собакам, кошкам, птицам. В наш век урбанизации мы все реже общаемся с природой, все больше дистанция, отделяющая нас от нее. Как бы компенсируя этот разрыв, человек заводит животных у себя дома, в квартире. Они приносят ему много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему? Вот на этот вопрос и отвечает Джеймс Хэрриот.

Написана книга с большим юмором, учит добрым чувствам и приобщает читателя к "тяжелой, честной, чудесной профессии" ветеринарного врача.

---

Я извлек разложившиеся последы из трех коров и тут же уехал. Меня терзал такой стыд, что я не мог взглянуть Фрэнку в глаза. А когда я две недели спустя снова приехал к нему, мне стало даже хуже – еще во дворе я обнаружил, что к чистому воздуху осенних холмов подмешан какой-то странный запах, всепроникаюшая душная вонь. Я знал, что она мне знакома, но определить ее все-таки не мог. Из дома вышел Фрэнк, увидел, что я верчу головой, нюхая ветер, и сказал с грустной улыбкой:

– Ароматик не самый благоуханный, верно? По-моему, вы еще не имели чести встречаться с нашим козлом.

– У вас есть козел?

– Взяли на подержание. Заматерелый такой. Куда-то запрятался, но, черт подери, запашок все равно в нос бьет. Все мистер Багли – раскопал его где-то и божится, что сосед у него только этим козлом и выручил своих коров от такой же напасти. От телят под порогом толку не вышло, вот он и решил, что пора привезти козла. Говорит, что вонь эта очень целебная.

– Фрэнк, мне невыразимо жаль, – сказал я. – Значит, продолжается?

Он пожал плечами.

– Да. С прошлого раза, как вы приезжали, еще две. Но я, Джим, уже перестал переживать, и вы, бога ради, не мучайтесь так. Вы же ничего сделать не можете, я знаю. Никто ничего сделать не может.

На обратном пути я угрюмо размышлял над его словами. Заразные коровьи выкидыши были распознаны как болезнь еще в глухом средневековье, и мне приходилось читать в старинных книгах об этом гнусном поветрии, разорявшем тогдашних крестьян, как теперь оно разоряло Фрэнка Меткафа. В те давние дни знатоки объясняли, что причина – нечистая вода, плохой корм, неподвижность, внезапный испуг. Правда, они сумели заметить, что здоровые коровы, стоило им обнюхать недоношенного теленка или послед, почти наверное, сами претерпевали ту же судьбу. Но все остальное тонуло в черном тумане невежества.

Мы же, современные ветеринары, наоборот, располагали множеством точнейших сведений. Мы знали, что причина – грамотрицательная бактерия Brucella abortus, чьи свойства и жизненный цикл мы изучили в мельчайших подробностях. Однако помочь фермеру в положении Фрэнка мы были способны не больше, чем наши коллеги, писавшие некогда эти забавные трактаты. Правда, исследователи, посвятившие этому жизнь, упорно искали такой штамм бруцеллы, который мог бы послужить основой для надежной и безопасной вакцины для иммунизации телят в первые месяцы их жизни, и уже в 1930 году был создан штамм19, на который возлагались большие надежды. Однако он и теперь, десять лет спустя, находился еще в экспериментальной стадии. Родись Фрэнк, на свое счастье, лет на двадцать позже, почти наверное, все эти купленные им с бору по сосенке коровы были бы заблаговременно иммунизированы и ограждены от бруцеллеза с помощью все того же штамма—19. А сейчас мы и вовсе располагаем действенной убитой вакциной для стельных коров.

Главное же, теперь идет осуществление плана, который вообще должен полностью уничтожить бруцеллез, и благодаря ему эта болезнь получила широкую известность. Неспециалистов, естественно, она интересует с точки зрения их здоровья – ведь они узнали, сколько разных тяжелых болезней подстерегают тех, кто пьет молоко от больной коровы. Но мало кто из горожан хотя бы отдаленно представляет, чем может обернуться бруцеллез для фермеров.

Конец истории Фрэнка-фермера был не за горами. Осень переходила в зиму, и, когда он как-то вечером зашел ко мне, крыльцо Скелдейл-Хауса искрилось инеем. Я проводил его в гостиную и откупорил пару бутылок пива.

– Джим, я пришел сказать, – начал он спокойно и деловито, – что уезжаю.

– Уезжаете? – Что-то во мне отказывалось верить его словам.

– Да. Вернусь в Мидлсбро на прежнюю работу. Что делать-то?

Я растерянно посмотрел на него.

– Так плохо?

– Сами прикиньте! – Он угрюмо улыбнулся.– Из всего моего стада только три коровы отелились нормально. Остальные еле ноги таскают, течет из них, а молока нацеживают столько, что и доить не стоит. Телят на продажу или для пополнения у меня нет. У меня ничего нет.

– Но нельзя ли занять, чтобы продержаться? – спросил я нерешительно.

– Нет, Джим. Если я сейчас все продам, мне как раз хватит, чтобы вернуть банку долг. Остальное я занял у моего старика и больше у него просить не стану. Я ему обещал, что вернусь на завод, если с фермой у меня не заладится, и слово сдержу.

– А, черт, Фрэнк! – пробормотал я. – Просто сказать не могу, как мне жаль. Ну, хотя бы раз вам повезло!

Он поглядел на меня и улыбнулся без малейшей тени жалости к себе.

– Ну что же, – сказал он. – И не такое случается.

Я чуть не подпрыгнул – "И не такое случается"! Присказка йоркширских фермеров, когда их постигает беда. Старик в Дарроуби был прав: Фрэнк действительно всосал все это с молоком матери.

Да и не его одного постигло такое разорение. Его сгубила "карусель выкидышей", она же загоняла в угол и многих других прекрасных хозяев. Некоторые затягивали пояса потуже, тратили все, что было отложено на черный день, и впроголодь ждали, покуда не пронесет и можно будет начать сначала. Но у Фрэнка ничего отложено не было, с самого начала на карту он поставил все – и проиграл.

Больше я его никогда не видел. Сперва я думал, что он мне напишет, но потом понял, что, ставя мучительный крест на своей мечте, поставить его он мог только окончательно и бесповоротно.

С некоторых отрогов северных Пеннин открывается широкий вид на панораму Тиссайда, и, когда ночное небо полыхало заревом литейных печей, я всегда вспоминал Фрэнка и думал о том, как ему теперь живется. Нет, конечно, он вряд ли бедствует, но как часто его мысли обращаются к уединенной зеленой ложбине у омытых ветром вершин, где он надеялся создать что-то достойное, и жить там, и вырастить там своих детей?

Фермочку в Брансетте купили некие Питерсы. По странному совпадению они тоже приехали из Тиссайда, но только мистер Питерс был богатым директором крупного химического концерна и ферму приобрел просто, чтобы отдыхать на лоне природы. Для этой цели она подходила идеально; тем более, что его подрастающие дети обожали верховую езду. Вскоре на лугах там уже паслись лошади и пони. Летом миссис Питерс нередко жила на ферме безвыездно с детьми. Люди они были милые, о своих животных заботились, и я часто к ним наведывался.

Дом перестроили до неузнаваемости, и теперь я пил там уже не чай, но кофе в изящной гостиной с антикварным столом, мебелью в веселых чехлах и картинами по стенам. Старые службы преобразились в новые конюшни с яркими свежевыкрашенными дверями.

Только построенный Фрэнком щегольской коровник остался в небрежении. В нем хранили корм и солому для лошадей.

Когда я заглядывал туда и видел густую пыль на полу, грязные, почти не пропускающие света стекла в больших окнах, паутину повсюду, ржавеющие поилки, тюки соломы, кучи торфа и мешки с овсом там, где когда-то коровы Фрэнка так гордо праздновали новоселье, у меня всегда мучительно сжималось сердце.

Вот и все, что осталось от чьей-то заветной мечты.

32

– Так нужна вам эта работка или нет? – Уолт Барнетт высился в дверном проеме приемной, небрежно и без всякого выражения оглядывая меня с головы до ног и с ног до головы. Прилипшая к нижней губе сигарета казалась столь же неотъемлемой от него, как и коричневая фетровая шляпа и лоснящийся темно-синий костюм, плотно облегавший его громоздкую фигуру. Весил он заметно больше центнера, а ярко-красный мясистый жестокий рот и вся грубость его облика предупреждали, что с ним лучше не связываться.

– Э… ну… конечно, она нам нужна, – ответил я. – Просто я прикидывал, когда мы могли бы выбрать для нее время. – Отойдя к письменному столу, я просмотрел еженедельник. – По воскресеньям у нас все занято, а как дальше у мистера Фарнона, я не знаю. Мы вам позвоним.

Мой дюжий посетитель ввалился в приемную без стука и, не здороваясь, буркнул:

– Мне надо коня охолостить, рослого, чистых кровей. Можете?

Я несколько секунд смотрел на него в сомнении – отчасти растерявшись от его высокомерного нахальства, а отчасти из-за характера работки, которая ему требовалась. Меня она отнюдь не прельщала. Я не люблю иметь дело с рослыми конями чистых кровей, предпочитая им неаристократических жеребят, предназначенных для упряжи, а уж если говорить откровенно, то и вообще шетландских пони. Но работа есть работа, и раз надо, то надо.

– Ну, можете мне звякнуть, коли так, только долго не тяните. – Угрюмые глаза все так же держали меня под прицелом. – И мне требуется хорошая работа, вот что!

– Мы всегда стремимся работать хорошо, мистер Барнетт, – ответил я, стараясь сдержать нарастающее раздражение.

– Обещать-то все горазды, а потом черт-те что напакостят! – отрубил он, злобно кивнул, повернулся и ушел, не закрыв за собой дверь.

Я все еще стоял посреди приемной, сжимая кулаки и что-то бормоча себе под нос, когда туда вошел Зигфрид. Я не сразу осознал, что это он, и несколько секунд яростно на него хмурился.